Собрание сочинений в одном томе

Высоцкий Владимир Семенович

ДИАЛОГ У ТЕЛЕВИЗОРА

— Ой, Вань, гляди, какие клоуны! Рот — хочь завязочки пришей… Ой, до чего, Вань, размалеваны, И голос — как у алкашей! А тот похож — нет, правда, Вань, — На шурина — такая ж пьянь. Ну нет, ты глянь, нет-нет, ты глянь, — Я — правду, Вань! — Послушай, Зин, не трогай шурина: Какой ни есть, а он — родня, — Сама намазана, прокурена — Гляди, дождешься у меня! А чем болтать — взяла бы, Зин, В антракт сгоняла в магазин… Что, не пойдешь? Ну, я — один, — Подвинься, Зин!.. — Ой, Вань, гляди, какие карлики! В джерси одеты, не в шевьёт, — На нашей Пятой швейной фабрике Такое вряд ли кто пошьет. А у тебя, ей-богу, Вань, Ну все друзья — такая рвань И пьют всегда в такую рань Такую дрянь! — Мои друзья — хоть не в болонии, Зато не тащут из семьи, — А гадость пьют — из экономии: Хоть поутру — да на свои! А у тебя самой-то, Зин, Приятель был с завода шин, Так тот — вообще хлебал бензин, — Ты вспомни, Зин!.. — Ой, Вань, гляди-кось — попугайчики! Нет, я, ей-богу, закричу!.. А это кто в короткой маечке? Я, Вань, такую же хочу. В конце квартала — правда, Вань, — Ты мне такую же сваргань… Ну что «отстань», опять «отстань», — Обидно, Вань! — Уж ты б, Зин, лучше помолчала бы — Накрылась премия в квартал! Кто мне писал на службу жалобы? Не ты?! Да я же их читал! К тому же эту майку, Зин, Тебе напяль — позор один. Тебе шитья пойдет аршин — Где деньги, Зин?.. — Ой, Вань, умру от акробатиков! Смотри, как вертится, нахал! Завцеха наш — товарищ Сатиков — Недавно

в клубе так скакал. А ты придешь домой, Иван, Поешь и сразу — на диван, Иль, вон, кричишь, когда не пьян… Ты что, Иван? — Ты, Зин, на грубость нарываешься, Все, Зин, обидеть норовишь! Тут за день так накувыркаешься… Придешь домой — там ты сидишь! Ну, и меня, конечно, Зин, Все время тянет в магазин, — А там — друзья… Ведь я же, Зин, Не пью один! 1973

ПЕСЕНКА ПРО КОЗЛА ОТПУЩЕНИЯ

В заповеднике (вот в каком — забыл) Жил да был Козел — роги длинные, — Хоть с волками жил — не по-волчьи выл — Блеял песенки всё козлиные. И пощипывал он травку, и нагуливал бока, Не услышишь от него худого слова, — Толку было с него, правда, как с козла молока, Но вреда, однако, тоже — никакого. Жил на выпасе, возле 'oзерка, — Не вторгаясь в чужие владения, — Но заметили скромного Козлика И избрали в козлы отпущения! Например, Медведь — баламут и плут — Обхамит кого-нибудь по-медвежьему, — Враз Козла найдут, приведут и бьют: По рогам ему и промеж ему… Не противился он, серенький, насилию со злом, А сносил побои весело и гордо. Сам Медведь сказал: «Робяты, я горжусь Козлом — Героическая личность, козья морда!» Берегли Козла, как наследника, — Вышло даже в лесу запрещение С территории заповедника Отпускать Козла отпущения. А Козел себе все скакал козлом, Но пошаливать он стал втихомолочку: Как-то бороду завязал узлом — Из кустов назвал Волка сволочью. А когда очередное отпущенье получал — Всё за то, что волки лишку откусили, — Он, как будто бы случайно, по-медвежьи зарычал, — Но внимания тогда не обратили. Пока хищники меж собой дрались, В заповеднике крепло мнение, Что дороже всех медведей и лис — Дорогой Козел отпущения! Услыхал Козел — да и стал таков: «Эй вы, бурые, — кричит, — эй вы, пегие! Отниму у вас рацион волков И медвежие привилегии! Покажу вам „козью морду“ настоящую в лесу, Распишу туда-сюда по трафарету, — Всех на роги намотаю и по кочкам разнесу, И ославлю по всему по белу свету! Не один из вас будет землю жрать, Все подохнете без прощения, — Отпускать грехи кому — это мне решать: Это я — Козел отпущения!» …В заповеднике (вот в каком — забыл) Правит бал Козел не по-прежнему: Он с волками жил — и по-волчьи взвыл, — И рычит теперь по-медвежьему. 1973

СМОТРИНЫ

В. Золотухину и Б. Можаеву

Там у соседа — пир горой, И гость — солидный, налитой, Ну а хозяйка — хвост трубой — Идет к подвалам, — В замок врезаются ключи, И вынимаются харчи; И с тягой ладится в печи, И с поддувалом. А у меня — сплошные передряги: То в огороде недород, то скот падет, То печь чадит от нехорошей тяги, А то щек'y на сторону ведет. Там у соседа мясо в щах — На всю деревню хруст в хрящах, И дочь — невеста, вся в прыщах, — Дозрела, значит. Смотрины, стало быть, у них — На сто рублей гостей одних, И даже тощенький жених Поет и скачет. А у меня цепные псы взбесились — Средь ночи с лая перешли на вой, Да на ногах моих мозоли прохудились От топотни по комнате пустой. Ох, у соседа быстро пьют! А что не пить, когда дают? А что не петь, когда уют И не накладно? А тут, вон, баба на сносях, Гусей некормленных косяк… Да дело даже не в гусях, — А все неладно. Тут у меня постены появились, Я их гоню и так и сяк — они опять, Да в неудобном месте чирей вылез — Пора пахать, а тут — ни сесть ни встать. Сосед малёночка прислал — Он от щедрот меня позвал, — Ну, я, понятно, отказал, А он — сначала. Должно, литровую огрел — Ну и, конечно, подобрел… И я пошел — попил, поел, — Не полегчало. И посредине этого разгула Я пошептал на ухо жениху — И жениха как будто ветром сдуло, — Невеста, вон, рыдает наверху. Сосед орет, что он — народ, Что основной закон блюдет: Что — кто не ест, тот и не пьет, — И выпил, кстати. Все сразу повскакали с мест, Но тут малец с поправкой влез: «Кто не работает — не ест, — Ты спутал, батя!» А я сидел с засаленною трешкой, Чтоб завтра гнать похмелие мое, В обнимочку с обшарпанной гармошкой — Меня и пригласили за нее. Сосед другую литру съел — И осовел, и опсов'eл. Он захотел, чтоб я попел, — Зря, что ль, поили?! Меня схватили за бока Два здоровенных мужика: «Играй, паскуда, пой, пока Не удавили!» Уже дошло веселие до точки, Уже невесту тискали тайком — И я запел про светлые денечки, «Когда служил на почте ямщиком». Потом у них была уха И заливные потроха, Потом поймали жениха И долго били, Потом пошли плясать в избе, Потом дрались не по злоб'e — И всё хорошее в себе Доистребили. А я стонал в углу болотной выпью, Набычась, а потом и подбочась, — И думал я: а с кем я завтра выпью Из тех, с которыми я пью сейчас?! Наутро там всегда покой, И хлебный мякиш за щекой, И без похмелья перепой, Еды навалом, Никто не лается в сердцах, Собачка мается в сенцах, И печка — в синих изразцах И с поддувалом. А у меня — и в ясную погоду Хмарь на душе, которая горит, — Хлебаю я колодезную воду, Чиню гармошку, и жена корит. 1973

«Штормит весь вечер, и пока…»

Штормит весь вечер, и пока Заплаты пенные латают Разорванные швы песка — Я наблюдаю свысока, Как волны головы ломают. И я сочувствую слегка Погибшим — но издалека. Я слышу хрип, и смертный стон, И ярость, что не уцелели, — Еще бы — взять такой разгон, Набраться сил, пробить заслон — И голову сломать у цели!.. И я сочувствую слегка Погибшим — но издалека. А ветер снова в гребни бьет И гривы пенные ерошит. Волна барьера не возьмет, — Ей кто-то ноги подсечет — И рухнет взмыленная лошадь. И посочувствуют слегка Погибшей ей, — издалека. Придет и мой черед вослед: Мне дуют в спину, гонят к краю. В душе — предчувствие как бред, — Что надломлю себе хребет — И тоже голову сломаю. Мне посочувствуют слегка — Погибшему, — издалека. Так многие сидят в веках На берегах — и наблюдают Внимательно и зорко, как Другие рядом на камнях Хребты и головы ломают. Они сочувствуют слегка Погибшим — но издалека. 1973

БАЛЛАДА О КОРОТКОЙ ШЕЕ

Полководец — с шеею короткой Должен быть в любые времена: Чтобы грудь — почти от подбородка, От затылка — сразу чтоб спина. На короткой незаметной шее Голове удобнее сидеть, — И душить значительно труднее, И арканом не за что задеть. А они вытягивают шеи И встают на кончики носков: Чтобы видеть дальше и вернее — Нужно посмотреть поверх голов. Все, теперь ты — темная лошадка, Даже если видел свет вдали, — Поза — неустойчива и шатка, И открыта шея для петли. И любая подлая ехидна Сосчитает позвонки на ней, — Дальше видно, но — недальновидно Жить с открытой шеей меж людей. Вот какую притчу о Востоке Рассказал мне старый аксакал. «Даже сказки здесь — и те жестоки», — Думал я — и шею измерял. 1973

«В день, когда мы, поддержкой земли заручась…»

В день, когда мы, поддержкой земли заручась, По высокой воде, по соленой, своей, Выйдем точно в назначенный час, — Море станет укачивать нас, Словно мать непутевых детей. Волны будут работать — и в поте лица Корабельные наши борта иссекут, Терпеливо машины начнут месяца Составлять из ритмичных секунд. А кругом — только водная гладь, — благодать! И на долгие мили кругом — ни души!.. Оттого морякам тяжело привыкать Засыпать после качки в домашней тиши. Наши будни — без праздников, без выходных, — В море нам и без отдыха хватит помех. Мы подруг забываем своих: Им — до нас, нам подчас не до них, — Да простят они нам этот грех! Нет, неправда! Вздыхаем о них у кормы И во сне имена повторяем тайком. Здесь совсем не за юбкой гоняемся мы, Не за счастьем, а за косяком. А кругом — только водная гладь, — благодать! Ни заборов, ни стен — хоть паши, хоть пляши!.. Оттого морякам тяжело привыкать Засыпать после качки в уютной тиши. Говорят, что плывем мы за длинным рублем, — Кстати, длинных рублей просто так не добыть, — Но мы в море — за морем плывем, И еще — за единственным днем, О котором потом не забыть. А когда из другой, непохожей весны Мы к родному причалу придем прямиком, — Растворятся морские ворота страны Перед каждым своим моряком. В море — водная гладь, да еще — благодать, И вестей — никаких, сколько нам ни пиши… Оттого морякам тяжело привыкать Засыпать после качки в уютной тиши. И опять уплываем, с землей обручась — С этой самою верной невестой своей, — Чтоб вернуться в назначенный час, Как бы там ни баюкало нас Море — мать непутевых детей. Вот маяк нам забыл подморгнуть с высоты, Только пялит глаза — ошалел, обалдел: Он увидел, что судно встает на винты, Обороты врубив на предел. А на пирсе стоять — все равно благодать, — И качаться на суше, и петь от души. Нам, вернувшимся, не привыкать привыкать После громких штормов к долгожданной тиши! 1973

«Всему на свете выходят сроки…»

Всему на свете выходят сроки, А соль морская — въедлива как черт, — Два мрачных судна стояли в доке, Стояли рядом — просто к борту борт. Та, что поменьше, вбок кривила трубы И пожимала баком и кормой: «Какого типа этот тип? Какой он грубый! Корявый, ржавый, — просто никакой!» В упор не видели друг друга оба судна И ненавидели друг друга обоюдно. Он в аварийном был состоянье, Но и она — не новая отнюдь, — Так что увидишь на расстоянье — С испуга можно взять и затонуть. Тот, что побольше, мерз от отвращенья, Хоть был железный малый, с крепким дном, — Все двадцать тысяч водоизмещенья От возмущенья содрогались в нем! И так обидели друг друга оба судна, Что ненавидели друг друга обоюдно. Прошли недели, — их подлатали, По ржавым швам шпаклевщики прошли, И ватерлинией вдоль талии Перевязали корабли. И медь надраили, и краску наложили, Пар развели, в салонах свет зажгли, — И палубы и плечи распрямили К концу ремонта эти корабли. И в гладкий борт узрели оба судна, Что так похорошели — обоюдно. Тот, что побольше, той, что поменьше, Сказал, вздохнув: «Мы оба не правы! Я никогда не видел женщин И кораблей — прекраснее, чем вы!» Та, что поменьше, в том же состоянье Шепнула, что и он неотразим: «Большое видится на расстоянье, — Но лучше, если все-таки — вблизи». Кругом конструкции толпились, было людно, И оба судна объяснились — обоюдно! Хотя какой-то портовый дока Их приписал не в тот же самый порт — Два корабля так и ушли из дока, Как и стояли, — вместе, к борту борт. До горизонта шли в молчанье рядом, Не подчиняясь ни теченьям, ни рулям. Махала ласково ремонтная бригада Двум не желающим расстаться кораблям. Что с ними? Может быть, взбесились оба судна? А может, попросту влюбились — обоюдно. 1973

«Был развеселый розовый восход…»

Был развеселый розовый восход, И плыл корабль навстречу передрягам, И юнга вышел в первый свой поход Под флибустьерским черепастым флагом. Накренившись к воде, парусами шурша, Бриг двухмачтовый лег в развороте. А у юнги от счастья качалась душа, Как пеньковые ванты на гроте. И душу нежную под грубой робой пряча, Суровый шкипер дал ему совет: «Будь джентльменом, если есть удача, А без удачи — джентльменов нет!» И плавал бриг туда, куда хотел, Встречался — с кем судьба его сводила, Ломая кости веслам каравелл, Когда до абордажа доходило. Был однажды богатой добычи дележ — И пираты бесились и выли… Юнга вдруг побледнел и схватился за нож, — Потому что его обделили. Стояла девушка, не прячась и не плача, И юнга вспомнил шкиперский завет: Мы — джентльмены, если есть удача, А нет удачи — джентльменов нет! И видел он, что капитан молчал, Не пробуя сдержать кровавой свары. И ран глубоких он не замечал — И наносил ответные удары. Только ей показалось, что с юнгой — беда, А другого она не хотела, — Перекинулась за борт — и скрыла вода Золотистое смуглое тело. И прямо в грудь себе, пиратов озадачив, Он разрядил горячий пистолет… Он был последний джентльмен удачи, — Конец удаче — джентльменов нет! 1973

«Мы все живем как будто, но…»

Мы все живем как будто, но Не будоражат нас давно Ни паровозные свистки, Ни пароходные гудки. Иные — те, кому дано, — Стремятся вглубь — и видят дно, — Но — как навозные жуки И мелководные мальки… А рядом случаи летают, словно пули, — Шальные, запоздалые, слепые на излете, — Одни под них подставиться рискнули — И сразу: кто — в могиле, кто — в почете. А мы — так не заметили И просто увернулись, — Нарочно, по примете ли — На правую споткнулись. Средь суеты и кутерьмы — Ах, как давно мы не прямы! — То гнемся бить поклоны впрок, А то — завязывать шнурок… Стремимся вдаль проникнуть мы, — Но даже светлые умы Всё размещают между строк — У них расчет на долгий срок… Стремимся мы подняться ввысь — Ведь думы наши поднялись, — И там парят они, легки, Свободны, вечны, высоки. И так нам захотелось ввысь, Что мы вчера перепились — И горьким думам вопреки Мы ели сладкие куски… Открытым взломом, без ключа, Навзрыд об ужасах крича, Мы вскрыть хотим подвал чумной — Рискуя даже головой. И трезво, а не сгоряча Мы рубим прошлое с плеча, — Но бьем расслабленной рукой, Холодной, дряблой — никакой. Приятно сбросить гору с плеч — И всё на Божий суд извлечь, И руку выпростать, дрожа, И показать — в ней нет ножа, — Не опасаясь, что картечь И безоружных будет сечь. Но нас, железных, точит ржа — И психология ужа… А рядом случаи летают, словно пули, — Шальные, запоздалые, слепые на излете, — Одни под них подставиться рискнули — И сразу: кто — в могиле, кто — в почете. А мы — так не заметили И просто увернулись, — Нарочно, по примете ли — На правую споткнулись. 1974

КТО ЗА ЧЕМ БЕЖИТ

На дистанции — четверка первачей, — Каждый думает, что он-то побойчей, Каждый думает, что меньше всех устал, Каждый хочет на высокий пьедестал. Кто-то кровью холодней, кто горячей, — Все наслушались напутственных речей, Каждый съел примерно поровну харчей, — Но судья не зафиксирует ничьей. А борьба на всем пути — В общем, равная почти. «Расскажите, как идут, бога ради, а?» «Телевиденье тут вместе с радио! Нет особых новостей — все равнехонько, Но зато наказ страстей — о-хо-хо какой!» Номер первый — рвет подметки как герой, Как под гору катит, хочет под горой Он в победном ореоле и в пылу Твердой поступью приблизиться к котлу. Почему высоких мыслей не имел? — Потому что в детстве мало каши ел, Голодал он в этом детстве, не дерзал, — Успевал переодеться — и в спортзал. Что ж, идеи нам близки — Первым лучшие куски, А вторым — чего уж тут, он все выверил — В утешение дадут кости с ливером. Номер два — далек от плотских тех утех, — Он из сытых, он из этих, он из тех, — Он надеется на славу, на успех — И уж ноги задирает выше всех. Ох, наклон на вираже — бетон у щек! Краше некуда уже, а он — еще! Он стратег, он даже тактик, словом — спец, — Сила, воля плюс характер — молодец! Четок, собран, напряжен И не лезет на рожон, — Этот — будет выступать на Салониках, И детишек поучать в кинохрониках, И соперничать с Пеле в закаленности, И являть пример целе — устремленности! Номер третий — убелен и умудрен, — Он всегда — второй надежный эшелон, — Вероятно, кто-то в первом заболел, Ну а может, его тренер пожалел. И назойливо в ушах звенит струна: У тебя последний шанс, эх, старина! Он в азарте — как мальчишка, как шпана, — Нужен спурт — иначе крышка и хана! Переходит сразу он В задний старенький вагон, Где былые имена — предынфарктные, Где местам одна цена — все плацкартные. А четвертый — тот, что крайний, боковой, — Так бежит — ни для чего, ни для кого: То приблизится — мол, пятки оттопчу, То отстанет, постоит — мол, так хочу. Не проглотит первый лакомый кусок, Не надеть второму лавровый венок, Ну а третьему — ползти На зап'aсные пути… Сколько все-таки систем в беге нынешнем! — Он вдруг взял да сбавил темп перед финишем, Майку сбросил — вот те на! — не противно ли? Поведенье бегуна — неспортивное! На дистанции — четверка первачей, Злых и добрых, бескорыстных и рвачей. Кто из них что исповедует, кто чей? …Отделяются лопатки от плечей — И летит уже четверка первачей! 1974