Собрание сочинений в пяти томах. 1. Парижачьи
Шрифт:
Но почему ее муж отнимал у нее не одну, а даже двух женщин. Не такая же ли история с лебядью.
Но ведь вы же не понимаете, что это недопустимо, что это невыносимо, что этого я не хочу терпеть, кипятилась она.
— Почему считаете вы недопустимым только то, что делают другие, но почему вы не подумаете того же о том что делаете вы
— Я
— Ну да, вспомните что было у меня дома
— Да но это не я, это все история из-за моего мужа, муж мне мешает жить и стоит у меня на дороге.
— Совершенно
— Как же вы можете, ведь ваша жена обманывает вас с ним.
— Это неправда
— Она сама сказала мне это. И ведь умница приезжала сюда из-за щеголя. И ведь лебядь была у умницы из-за щеголя. И ведь кожух сошел с ума от щеголя. И ведь лицедей флиртует со щеголем. Ведь все из-за щеголя и вы относитесь к этому спокойно.
Разстрига колебался.
— Не знаю, правы ли вы
— Права ли. Вы дурак и слепец.
Но он действительно сознавал, что купчиха была права.
Вы правы, вы правы, согласился он. Я только что видел вашего мужа. И я жалею, что я отпустил его так и не последовал первоначальному моему впечатлению с ним там же расправиться. Но время от нас не ушло. Мы сможем настичь их, в лесу, как я думаю, во всяком случае.
— Прекрасно, мы туда и поедем.
И покинув дом разстрига со швеей отправились в лес. Когда она выходила на террасу все завтракали. Они возвращались как угорелые с криками.
— Мы рады всех вас видеть, господа, сказал разстрига, но у нас есть чрезвычайно важное дело требующее исключительного вашего внимания.
Их вид был суров. Присутствующие переглянулись.
— Вы уже закончили все ваши дела господа и уселись спокойно за стол. Но торжество и ваше (читателя), что все кончилось благополучно совершенно преждевременно. Сейчас этому вы увидите лучшее доказательство.
Шестеро отложили ножи и вилки и уставились на двоих.
— Щеголь, я приехал сюда для того, чтобы заявить вам, что вы оскорбитель чести всех и что я вызываю вас на дуэль.
— Еще одна дуэль, всплеснул руками щеголь
— Как еще одна, осведомилась купчиха
— Щеголь уже вызван на дуэль и лицедеем и кожухом, лицедей кожухом и нам предстоит до трех дуэлей.
— Я считаю, что если разстрига хочет драться, то ему надо драться со всеми тремя. Иная постановка вопроса едва ли допустима (швея).
— О да, разстрига, после позора допущенного вами у щеголя, сказал лицедей, вам придется драться и со мной.
— И со мной, сказал кожух, я помню вашу позицию у меня и знаю о ваших разговорах с лебядью.
— Но почему я должен бороться с вами, я только хочу драться со щеголем.
— Нет вы должны драться со всеми, добавила лебядь
— У нас таким образом четыре пары, вскричала умница, и жены секунданты мужей.
— Нет,
Все остолбенели.
Не удивляйтесь. Я знаю все лучше, чем знаете вы. Здесь нет других виновных кроме щеголя. Все не причем. Но не он ли запутал нас всех.
Это щеголь был другом швеи и ему она верила. Но одновременно он обманывал ее. Ибо это щеголь отнимал умницу у лебяди, лебядь у мужа, лицедея у кожуха, кожуха и лебяди и швею у разстриги. Это он один, кто посеял все это. Если бы не он, то не было бы того, что есть и ничего не было бы.
Все смотрели на щеголя с восхищением.
Вот почему я должна его убить, сказала купчиха. Все эти ваши разговоры о дуэлях пустяки совершенно ничего незначащие, и все это слепота. Я только одна знаю, кто наш настоящий герой.
Швея смотрела на щеголя с гордостью не меньшей, чем остальные. Кожух сватил купчиху за руку.
— Вот потому что вы сказали, мы и не дадим щеголя в обиду. Я его люблю больше, чем раньше.
— Вы отлично сумели разрекламировать вашего мужа, огрызнулся разстрига, но надо сказать, что реклама достигает результатов.
— Щеголь вы необычайны, вскричала лебядь
— Вы герой — швея
— Вы мой лучший друг я с вами — лицедей
— Я ваш, щеголь — кожух
— Щеголь, жду вашей дружбы, сказала умница
— Мы все против вас купчиха, сказал лицедей
— Хорошо, я буду стрелять в вас всех. В моем револьвере 7 зарядов. Это как раз для вас семерых.
— Вы не сможете убить нас всех, сказал обрадованный щеголь. Вы можете застрелить одного-двух из нас, не больше. Помешаем.
Но хохот лицедея покрыл все голоса.
— Не находите ли вы купчиха, что это уже называется у критиков потерей чувства меры. Кончить всю эту канитель перестрелкой, в которой вы в лучшем случае убьете всех нас и даже может быть для театральности сами застрелитесь. Но что это за безвкусица кончить роман таким образом.
— Для вас лицедей безвкусица, а для меня это единственное решение вопроса. Вы думаете что жизнь это литература или наоборот так как это не так и вовсе не так, как вы думаете. Вы прилагаете сейчас мерки, которые совсем не подходят. Ведь я же живая сижу против вас и не решаю никакой литературной задачи. Там были бы излишни все те соображения, которые двигают нами.
Нисколько, вскричал лицедей, вы не правы, я считаю, что если жизнь идет не так, как литература, то литература является пределом жизни в нее вписанной. Вот почему вы не смеете убивать нас, так как это плохая литература.