Собрание сочинений в пяти томах. Том 3. Романы и повести
Шрифт:
С самого утра Большой Джимми искал Джо-Марихуану по всему пансионату. После операции он его еще не видел. Да и никто не видел, кроме доктора, которому он то и дело попадался на глаза и который заверил Джимми, что Джо только что рыскал по коридорам — очевидно, он искал Джимми, так же как Джимми искал Джо. После этого Джимми возобновил поиски, осмотрел весь пансионат, а также флигель и кладовую, обследовал даже прачечную, где Аляска-Пьянь лежал под общим наркозом. Вновь выйдя в холл, он увидел идущего навстречу доктора, который крикнул ему:
— Джо, Большой Джимми ищет тебя.
— Так кто же кого ищет? — озадаченно спросил Джимми, и, услышав в ответ, что доктор полчаса назад встретил Джимми на верхнем этаже и тот спросил у него, где же Джо, Джимми возмущенно воскликнул:
— Так ведь я и есть Большой Джимми!
— Черт
— С кем?
— С Джо.
— Но ведь он совсем на меня не похож, — возразил Джимми.
— Теперь уже похож, — парировал доктор, — мне удалось нечто из ряда вон выходящее, ведь я сделал Джо операцию. И теперь он похож на Джимми как две капли воды.
— Он похож на меня как две капли воды, — выдавил Джимми. — Зачем ты это сделал, Док?
Тот ответил, что оба они — лучшие киллеры синдиката, и если один из них ликвидирует кого-то в Сан-Диего, а второй находится в Бостоне, то у того, кто в Сан-Диего, будет неопровержимое алиби.
— Вот оно что! — недоверчиво протянул Большой Джимми. — Но тогда я никак не возьму в толк, где же он прячется?
Вместо ответа доктор молча уставился на входную дверь холла. Все повернулись туда же. В широко распахнутую дверь вошел Моисей Мелькер и встал на пороге, как всегда, в строгом черном костюме, — толстый белый негр с чемоданчиком в руке, одетый словно для конфирмации.
Моисей Мелькер растерялся. Он-то думал, что пансионат пуст, и открыл парадную дверь своим ключом. Он только что пережил страшные дни. Врач из Бубендорфа в сомнении качал головой, заполняя свидетельство о смерти. В его практике еще не было случая, чтобы кто-то умер, забив себе рот трюфелями, сказал он и спросил, ела ли покойница при жизни что-нибудь еще, кроме конфет. Не думаю, грустно проронил Мелькер. Цецилию похоронили рядом с Эмилией на Гринвильском кладбище, тело Оттилии так и осталось в Ниле. Цецилия была последней в роду Ройхлин. Так что вилла, равно как и все состояние, которое бедняк Моисей записал на ее имя, дабы остаться нищим, опять вернулась к вдовцу, как кольцо Поликрата вернулось к Поликрату. Теперь Моисей стал мультимиллионером и имел полное право поселиться в «Приюте нищеты», а потому и решил хотя бы в рождественские дни еще раз насладиться в пансионате благодатью нищеты, которой теперь лишился. Однако он счел неуместным просить Августа отвезти его туда на «роллс-ройсе». Он хотел явиться в пансионат нищим. Поэтому доехал до Берна на пассажирском поезде, потом до Цюриха — в вагоне второго класса скорого поезда и, восстав против навязанной самому себе скромности, прибыл в столицу кантона первым классом, а там взял такси. Им владело одно желание — побыть в одиночестве, отсидеться в укромном уголке, все забыть, тихо отпраздновать Рождество, думая о Великом Старце. Но, оказавшись в холле пансионата, куда с чердака флигеля вновь втащили диваны и кресла, на которых теперь лениво развалились какие-то типы с прямо-таки бандитскими рожами, он не смел ни охнуть, ни вздохнуть. Однако растерялся не только Моисей Мелькер, все в холле замерли в полной растерянности. Этого толстяка надо бы сразу шлепнуть на месте, подумало большинство, но их револьверы и автоматы все еще были упрятаны на чердаке флигеля. Наконец Бэби-Взломщик тяжело поднялся с кресла, не спеша подошел к Мелькеру, остановился и, положив руки тому на плечи поближе к шее, чтобы удобнее было сдавить, спросил, знает ли кто-нибудь, что он здесь — кто бы он сам ни был. Моисей Мелькер ответил, запинаясь на каждом слове, что он учит ценить нищету и милостью Великого Старца этот дом на все лето был предоставлен ему для проповедей, подразумевая под Великим Старцем Господа Бога. Бэби-Взломщик, естественно, решил, что тот имеет в виду легендарного босса всех боссов. Тут Моисея осенило. Он догадался, что «Приют нищеты» служил «Обществу морали» не только для утешения несчастных богачей, а и для чего-то совсем другого. Значит, его обвели вокруг пальца, руки, лежавшие у его горла, в любой момент могли его стиснуть. В то же время он ощутил странную близость с окружающими — мрачными, решительными, на все способными мужиками. «Все же лучше его придушить», — подумал Бэби и хотел было сжать пальцы, как из лифта вдруг вышел фон Кюксен в сопровождении Оскара и Эдгара. Ванценрид, заметивший прибытие Мелькера, не решился что-либо предпринять, зато сообщил о случившемся фон Кюксену, обитавшему в Западной башне.
— Добро
Он выронил монокль, подхватил его левой рукой, подышал на стекло и протер его платочком, вынутым из нагрудного кармана смокинга, прикидывая, как бы попристойнее выкрутиться из неприятной ситуации. Прикончить Мелькера было бы излишне рискованно, Бог знает, кому он сообщил, куда направился, с другой стороны, адвокатской конторе трех Рафаэлей, может быть, как раз хотелось бы, чтобы Мелькер исчез. Но эти субъекты, может, хотели бы и его, фон Кюксена, отправить к… Черт возьми, положение было хуже некуда. Времени позвонить не было, Ванценрид прохлопал — ему следовало бы как-нибудь задержать Мелькера, но теперь делать нечего — он уже тут. Фон Кюксен процедил, что на зиму он арендовал пансионат, и при этом водворил монокль на место — никто не понял зачем. Ну вот, теперь Мелькер ненароком разгадал его тайну. Он арендовал пансионат для того, чтобы провести рождественские праздники с друзьями. И они сочтут большой честью для себя, если Моисей Мелькер согласится прочесть им Рождественскую проповедь. Его друзья — люди искусства и его ценители. «Пропади ты пропадом», — подумал Бэби-Взломщик, но все же смекнул, что это было единственным выходом. Моисей, шатаясь, пересек холл, перешагивая через вытянутые ноги, и шмякнулся в кресло. Он ощутил себя среди своих.
Рождественским вечером Джимми все же явился. За полчаса до заката Эльзи спустилась к целебному источнику на дне ущелья. Из леса за пансионатом до нее донесся голос учителя Фронтена, декламировавшего:
Как в день, тебя вручивший мирозданью, Восстало солнце на привет планетам. Так началось твое преуспеянье По предначертанным тебе заветам [61] .Когда она нагнулась к окутанной паром воде источника, вытекавшей из скалы и заключенной в трубу, она почувствовала, что кто-то стоит за ее спиной, и, оглянувшись, оказалась лицом к лицу с Джо.
61
Гёте И. В. — Перевод Д. Недовича.
— Джимми, — сказала Эльзи.
Джо молча и неподвижно стоял перед ней.
— Значит, ты все же опять пришел, — сказала Эльзи.
Джо продолжал молча смотреть на нее. Глаза его были холодны и внимательны. Она вгляделась в него. То был, конечно же, Джимми, хотя ей почему-то казалось, что перед ней кто-то другой.
— Обними-ка меня, — предложила она.
Он обнял.
— А теперь поцелуй, — сказала Эльзи.
Он поцеловал. Эльзи оттолкнула его и ударила по лицу.
— Ты — не Джимми.
Джо рассмеялся:
— Что ты, я и есть Джимми.
Она заколебалась.
— Это правда? — спросила она.
— Правда, — заверил ее Джо.
— Ну, не знаю, — протянула Эльзи, он по-другому целовал ее и в молочной луже, и в постели.
Если бы он лежал с ней в молочной луже или в ее постели, он бы опять целовал, как тогда, возразил Джо. Эльзи присела на каменную ограду, разглядывая его в раздумье. Джимми-то он Джимми, но когда он был у нее в комнате, то больше молчал, сказал только, как его зовут. Да и о чем было тогда говорить! Но теперь она никак не возьмет в толк, кто же он.
— Я — гангстер, — улыбнувшись, сказал он, но глаза его все еще были холодны и внимательны. Все же она уверилась, что он и есть Джимми.
— А кто тот, второй, в чей зад вцепился Мани? — спросила она.
— То был Джо по прозвищу Марихуана, — ответил Джо.
— Тоже гангстер? — спросила она.
— Еще какой, — заметил он.
— Класс! — сказала Эльзи и спросила, много ли гангстеров в пансионате.
— Много, — ответил он, и Эльзи полюбопытствовала, все ли они из Америки.
Он кивнул.
— Не слабо, — протянула Эльзи.
Они помолчали. Галка, кружа над ними, подлетела поближе и вновь скрылась. Эльзи спросила, много ли людей он прикончил, и, когда он вновь кивнул, сказала:
— Круто. Солнце село.
— Как сухо, — сказал он, — здесь в ущелье очень сухо.
— Поэтому нельзя зажигать костры, — заметила она.
— А может, и можно, — возразил он.
Галка вновь закружилась над ними и, так же кружа, улетела.
Он спросил, нельзя ли ему поговорить с ее отцом.