Собрание сочинений в пяти томах. Том 3. Романы и повести

Дюрренматт Фридрих

— Того, что приходит из ущелья Вверхтормашки, — сказал он, — я принципиально не читаю.

Зато настоящий следователь, вернувшись из отпуска, тем основательнее ознакомился с заявлением, покачал головой и сделал вывод, что перед ним требование возмещения понесенного ущерба, которое начальник управления не считает подлежащим срочному рассмотрению. А ведь уже несколько адвокатов спрашивали, не подал ли староста Претандер жалобу на ночного сторожа пансионата, и вот теперь перед ним эта жалоба. Тут заварится такая юридическая каша, что понадобятся бесконечные допросы и расследования, как бывает при любом пустяковом конфликте, который пробивается сквозь все доступные ему инстанции, пока не попадет в федеральный суд, а когда он туда наконец доберется, у этой девицы давно уже народится с пяток сорванцов,

и ей будет без разницы, который из них от кого. Тут уж высший долг юстиции — не давать делу хода. Изнасилование! Да еще в ущелье Вверхтормашки! Так ведь там это — самый естественный вид секса. Нет, он не так глуп, чтобы подставиться газетчикам из «Блик» и «Беобахтер». И он сунул жалобу Претандера под кучу еще не разобранных дел, а вечером в «Медведе», сидя за картами, спросил начальника управления, был ли у него деревенский староста из ущелья Вверхтормашки. Тот кивнул и выпустил колечки дыма. Этот болван еще хлебнет лиха с такой дочкой и таким псом, обронил следователь и раздал карты. Пса придется убрать, и кантон будет жить спокойно.

Староста не сдавался. Он бросался от одного адвоката к другому и от одного члена Национального совета к другому, побывал даже у двух членов Совета кантонов, но никто не захотел ему помочь. Мол, жалоба его так и так «обречена», лучше поставил бы себя на место следователя, ведь тот по уши завален разными жалобами, да и нет у старосты никаких других доказательств, кроме выдумок Эльзи. Новая жалоба только ухудшит дело, а ему надо бы наконец выполнить распоряжение и пристрелить пса. Но староста и не думал его выполнять, так что после третьего предупреждения участковый полицейский Лустенвюлер получил приказ лично исполнить распоряжение начальства. Он снял со стены винтовку, доехал на джипе до развилки дороги и потопал вверх по склону в деревню. У околицы стоял староста, тоже с винтовкой в руках. Рядом с ним сидел Мани. Лустенвюлер остановился и задумался. Ему бы, собственно, следовало взять на мушку пса, но тогда староста мог бы взять на мушку его самого. Лустенвюлер напряженно думал. Еще неизвестно, имеет ли он вообще право стрелять в собаку, сидящую рядом с человеком, а вдруг он попадет не в нее, а в него? Лустенвюлер напряженно думал. А не предусмотрены ли такие случаи в полицейском уставе? У него было смутное ощущение, что аналогичные случаи рассматриваются именно там. Но что это были за случаи, Лустенвюлер не помнил. Так они стояли друг против друга уже битый час — он, староста и его пес. Лустенвюлер почувствовал голод. Он вынул из бокового кармана кусочек сервелата и начал есть. Пес завилял хвостом. Лустенвюлер вновь полез в карман и бросил собаке колбаску — это было уместно, ведь он намеревался ее пристрелить. Староста тоже полез в карман и тоже вытащил кусочек сервелата. Все трое принялись есть колбасу: староста, его пес и полицейский. Пес ел быстрее всех. Лустенвюлер все еще не представлял себе, как ему справиться с порученным делом. Они простояли друг против друга уже два часа. Если он предложит старосте отойти в сторону, он не сможет одновременно прицелиться в пса, ибо если он одновременно прицелится, то и староста сделает то же самое, но прицелится в него самого, а если они выстрелят одновременно, то он и пес могут быть одновременно застрелены, и тогда он, Лустенвюлер, хоть и погибнет при исполнении своего долга, но о долге погибнуть за пса он еще никогда не слышал, пес — все же не отечество. А если он предложит старосте отойти в сторону, но не станет целиться в пса и староста отойдет, не целясь в него самого, он сможет потом взять пса на мушку. Но поскольку пес реагирует быстро, тот успеет наброситься на него, прежде чем он нажмет на курок. Они простояли друг против друга уже три часа кряду. И Лустенвюлер потопал к джипу.

Не успел он повесить винтовку на место, как ему позвонил начальник управления и спросил, пристрелена ли собака. Лустенвюлер отрицательно покачал головой.

— Вы у аппарата? — спросил начальник управления.

— Так точно, — ответил Лустенвюлер.

— Тогда почему не отвечаете?

— Я отвечаю, — сказал Лустенвюлер, — ведь я покачал головой.

— Значит, не пристрелена, — рявкнул в трубку начальник управления.

— Да староста

с винтовкой стоял рядом с собакой, — пояснил Лустенвюлер.

— Угрожал ли вам староста? — спросил начальник управления.

— Он мог бы, если бы я попытался пристрелить пса, — ответил полицейский.

— Да стреляли ли вы вообще в пса?! — завопил начальник управления так громко, что Лустенвюлер отвел трубку от уха.

— Что вы сказали? — переспросил Лустенвюлер. — Вы говорили так громко, что я ничего не понял.

Начальник управления повторил свой вопрос подчеркнуто вежливо.

— Я не рискнул этого сделать, потому что мог бы попасть в старосту, — ответил Лустенвюлер.

Начальник положил трубку.

Спустя двое суток в три часа ночи к Лустенвюлеру приехал из близлежащей деревни вахмистр полиции Блазер с тремя полицейскими — Эгглером, Штуки и Хайметтлером. Каждый был с винтовкой. Лустенвюлер приготовил на завтрак жареный картофель с салом и кофе с молоком.

— Когда рассветет? — спросил вахмистр.

— После пяти будет посветлее, — ответил Лустенвюлер и подал гостям еще и яичницу-глазунью из четырех яиц.

— Через час двинемся пешком, — решил вахмистр. — Чтобы те ничего не заметили. Пес лежит в конуре перед домом старосты. Просто выстрелим по нему все разом.

— А если пес не выйдет наружу? — спросил Эгглер.

— Может, его и нет в конуре, — засомневался Штуки, а Хайметтлер заметил, что готов держать пари — пес спит в кухне хозяина.

Лустенвюлер доел картофель и поджарил каждому еще по куску глазуньи.

— Поживем — увидим, — заключил вахмистр и выпил свой кофе.

— Сейчас бы хлопнуть по рюмашечке шнапса, — сказал Штуки.

— Мы при исполнении, — отрезал вахмистр.

— А ведь замерзнем, там холод собачий, — ввернул Хайметтлер.

— Какой у тебя шнапс? — спросил вахмистр.

— Травяная настойка, — ответил Лустенвюлер. — По одной не повредит.

Когда они тронулись в путь, бутылка была пуста.

— Прихвати с собой еще одну, — буркнул Лустенвюлеру вахмистр, с трудом ворочая языком.

Тьма стояла кромешная, и они продвигались по улице на ощупь. Где-то внизу во мраке шумела река.

— Холод собачий, — бросил через плечо Эгглер.

— Я вас предупреждал, — откликнулся Хайметтлер.

— А нам как раз и нужно прикончить собаку, — хмуро подал голос Штуки.

— Однако мы что-то слишком круто берем вверх, — заметил вахмистр.

— А деревня и есть наверху, правильно идем, — заверил Лустенвюлер. — Сейчас бы еще по рюмочке.

Они сбились в кучку и пустили бутылку по кругу. Вдруг впереди послышался приближающийся рокот. Они прыгнули в стороны. Мимо проехали два автобуса с выключенными фарами.

— Видимо, мы пошли не той дорогой, — сказал вахмистр, — эти автобусы едут из пансионата.

— Любой и каждый может ошибиться в такой темноте, — попробовал оправдаться Лустенвюлер.

— Сейчас самое время еще по рюмочке, — сказал вахмистр.

— А автобусы-то были битком набиты, — заметил Эгглер. — И откуда столько народу набралось, там ведь пусто.

Лустенвюлер заново откупорил бутылку.

— В пансионате всю зиму было полно постояльцев, — сказал он.

— Задержи мы эти автобусы, может, улов был бы знатный, — предположил Хайметтлер.

— Наверняка! — поддержал его Штуки.

— В дела пансионата я вмешиваться не желаю, — отрезал вахмистр. — Это дело судебных инстанций, а они тоже не стали вмешиваться. Но сейчас уже утро, нам надлежит пристрелить пса, а деревня-то, оказывается, на другом берегу реки.

Теперь уже можно было кое-что разглядеть, а когда они добрались до деревни, стало совсем светло. Деревня казалась вымершей.

— На наше счастье, тут еще все спят, — заметил Штуки.

— Они все держат сторону старосты, — высказал свои соображения Лустенвюлер.

— Проклятый шнапс, — буркнул вахмистр. — Как приму лишнего, всегда дрожу как осиновый лист. В такой холод придется опрокинуть еще по одной, чтобы дрожь унялась.

— Но в бутылке ни капли, — отметил Лустенвюлер.

Они стояли уже перед домом старосты. В конуре было пусто. В щель под дверью дома пробивалась полоска света. Вахмистр осторожно нажал на ручку. Дверь была не заперта. Взяв оружие на изготовку, он левой ногой пнул дверь. В кухне у плиты стояла Эльзи в ночной сорочке.