Собрание сочинений в пяти томах. Том 4. Пьесы и радиопьесы
Шрифт:
Посетитель. Вы прекрасно знаете, что здесь вы сплутовали, уважаемый маэстро.
Автор. Ну хорошо, исключим миллионершу.
Посетитель. В остальном вы совершили двадцать одно убийство.
Автор. Да, двадцать одно. Я не мелочен.
Пауза.
Посетитель(с благоговением). Вот он — самый счастливый час моей жизни.
Автор. Вы правы — самый счастливый час вашей жизни, только, может, не в том смысле, в каком вы думаете.
Из спальни выбегает молодая дама, с отчаянным видом пробегает через сцену.
Молодая
Посетитель. Эта босая дама, по-видимому, прелестная дочка английского полковника из соседнего номера?
Автор. Конечно.
Посетитель. Ближайшая жертва?
Автор. Вряд ли. Моя следующая жертва — совсем другое лицо. Не забывайте, господин Гофер, что, несмотря на верный ход вашего следствия, вы допускаете одну ошибку. Вы не подумали о том, что с вашими знаниями обо мне этот визит грозит вам опасностью?
Посетитель. Вы полагаете, что можете убить и меня?
Автор. Разумеется.
Посетитель. Конечно, уважаемый господин Корбес, я предусмотрел эту опасность и, учтя обстановку, спокойно продумал меры предосторожности. Над вами проживает знаменитая американская кинозвезда, справа — английский полковник, слева — вдова почтенного буржуа.
Автор. Простите, вдовствующая герцогиня.
Посетитель. Ошибаетесь. Я все выяснил. Ее муж был портье в каком-то учреждении в Женеве. Под вами живет чахоточный архиепископ черновицкий. Крик о помощи вызвал бы мировой скандал. Поэтому вам пришлось бы уничтожить меня бесшумно. Вам остается только отравление.
Автор. Понимаю. Поэтому вы ничего и не пили?
Посетитель. Да. Мне это было нелегко. Виски я просто обожаю.
Автор. И не курили сигар?
Посетитель. Тенора Лоренца Хохштрессера вы в конце концов уничтожили гаванской сигарой, пропитанной индийским ядом.
Автор. Дорогой Фюрхтеготт Гофер, вы забываете, что происходите из Эннетвиля близ Хорка.
Посетитель. Не следует недооценивать это селение. Эннетвиль не такая уж глушь и живет активной культурной жизнью.
Автор. Вот именно. Такие села отстают от общего развития, иначе вы поняли бы всю бесплодность своих поисков. (Наливает себе виски.) Вы только доказали то, что не требует никаких доказательств.
Пауза.
Посетитель(растерянно). Вы хотите сказать?..
Автор. То, что вы принимаете за тайну, давно уже известно всему свету.
Посетитель(вне себя). Это немыслимо! Я просмотрел все серьезные газеты и не нашел в них ни малейшего намека.
Автор. Истину можно теперь обнаружить только в желтых газетах, Фюрхтеготт Гофер. Они полны сообщений о моих убийствах. Неужели вы думаете, что люди стали бы с такой жадностью глотать мои романы, если бы не знали, что убийства, которые я описываю, совершил я сам?
Посетитель. Но, уважаемый ма…
Автор. Корбес.
Посетитель. Уважаемый господин Корбес… Ведь в таком случае вас давно бы уже посадили?
Автор (с недоумением). Почему?
Посетитель. Потому что вы не только убийца, вы — многократный убийца.
Автор. И что же? С точки зрения буржуазной морали нас всегда считали чудовищами. Вспомните Гёте, Бальзака, Бодлера, Верлена, Рембо, Эдгара Аллена
Посетитель. Нет, это какой-то сон.
Автор. Так проснитесь же наконец! В то, что писатель работает над языком и формой, верят только критики. Настоящая литература не занимается литературой, она должна удовлетворять вкусы публики. Она жаждет не новых форм, не языковых экспериментов, и меньше всего признания. Она жаждет жизни, обходящейся без надежд, потому что надежды больше нет. Она жаждет жизни, полной ярких ощущений, напряженности, приключений, которую в наш машинный век может дать только искусство. Литература стала лекарством, эрзацем жизни, уже невозможной. К сожалению, чтобы добыть это лекарство, писатели должны вести жизнь, которую они описывают и которая им со временем, особенно в известном возрасте, чертовски надоедает. Можете мне поверить!
В дверях появляется вторая молодая дама.
Вторая молодая дама. Максимилиан Фридрих!
Автор. Вон!
Вторая молодая дама исчезает.
Это американская кинозвезда. Когда я был молодым человеком, я упорно работал над стилем. Редакторы маленьких газет хлопали меня по плечу, и больше ни одна собака мною не интересовалась. И заслуженно. Я бросил писать и отправился в Персию на разведку нефти. Но и здесь мне не повезло. Мне не оставалось ничего другого, как описывать свою жизнь. Я думал — меня арестуют. Первый, кто меня поздравил и предложил значительную сумму, был шведский атташе. Любовные приключения с его женой были моим первым мировым успехом. Ну выпейте же виски, раз вы его так обожаете. (Наливает.)
Посетитель. Спасибо… Я… Я не знаю… Спасибо…
Автор. Как только я понял, чего от меня хотят, я стал удовлетворять спрос. Я описывал только свою собственную жизнь, бросил работать над стилем и стал писать как Бог на душу положит. И представьте, у меня вдруг оказался свой стиль! Я стал знаменит. Слава обязывала меня вести все более и более зверскую жизнь, потому что читатели хотели видеть меня во все более отвратительных ситуациях. Они хотели вместе со мной пережить все, что запретно. Так я стал многократным убийцей. И что бы потом ни случалось, все приносило мне успех. Мои книги конфисковывались. Ватикан их внес в список запрещенных книг. Тиражи возрастали. И вот являетесь вы со своим смехотворным разоблачением, что мои романы — сущая правда. Вам не удастся убедить ни один суд мира, потому что мир меня хочет видеть таким, какой я есть. Вас объявят сумасшедшим, как объявили сумасшедшими тех, кто уже пробовал меня разоблачать. Думаете, вы первый? Жаждущие мести матери, жены, мужья, сыновья — все уже не раз бросались к адвокатам. Но едва только они пытались начать процесс, как прокуроры, министры, даже главы государств выступали на мою защиту во имя искусства. Каждый, кто привлекал меня к суду, становился посмешищем. Вы идиот, Фюрхтеготт Гофер. Вы преступнейшим образом растранжирили свои сбережения. Не ждите, что я их вам возмещу. Ждите от меня совсем другого. Зовите на помощь!