Собрание сочинений в семи томах. Том 3. Романы
Шрифт:
— Nein. К сожалению, нет.
— Жалко. Третьего дня вечером Аксель сказал, что он должен пойти в трактир к своей команде. Он ужасно радовался. Он рассказывал мне обо всех, какие вы славные и вообще. Господин Мартинек, господин Адам, потом Матула и остальные. Я очень, очень рада, что у него такие товарищи; как хорошо, что вы приняли его в свою компанию! Теперь он целыми днями напевает то, что слышал у вас… Ужасно фальшивит. Я когда-нибудь спою вам по-шведски или по-лапландски… после, понимаете?
— Ja, — восторженно пролепетал Станда, не
— Меня зовут Хельга, — вдруг вырвалось у нее неожиданно, и она уставилась в окно своими русалочьими глазами. — Я так рада, что познакомилась с женами ваших товарищей — там, у ворот. Все так боятся за своих мужей… Скажите мне… по совести, как друг: там… очень опасно? Я имею в виду тот штрек Акселя… и вообще.
— Nein, — горячо заверил ее Станда. — Совсем не опасно.
Госпожа Хансен, похожая на девушку, выпрямившись, смотрит по-прежнему неподвижно.
— Благодарю вас. Дело в том, что… Вы ведь видите, правда?.. У нас будет ребенок, — сказала она, и ее сосредоточенное лицо прояснилось.
Станда не знает, как ответить на это; он невероятно смущен и растроган, что она сказала ему об этом просто и прямо — словно другу, словно взрослому человеку; и ни с того ни с сего его охватывает какая-то мужская радость. Вот видишь, у них будет ребенок! А ребята как удивятся! Но я никому не скажу, буду знать только я…
— Прошу вас, — торопливо сыплет словами госпожа Хансен, — передайте им, чтобы они берегли Акселя! Ведь вас теперь там не будет… — Она улыбнулась Станде, и на глазах ее блеснули слезы. — Я понимаю, вы считаете меня глупой. Всему виной мое положение. У-у, — вздрогнули ее плечи. — Аксель не должен знать, что я боюсь. А эти розовые кусты я выписала из Швеции, — неожиданно перевела она речь и вдруг умолкла и вскочила. — Ну и глупая! Хотела принести вам персиков и где-то их оставила! Я все теперь теряю, ни на что не гожусь…
И внезапно, без всякой причины, раскосые глаза выронили слезинку, которая скатилась по щеке.
Станда сел.
— Ради бога, не плачьте! — насупившись, воскликнул он.
Госпожа Хансен нервно рассмеялась.
— Не обращайте внимания! У меня это раз десять на день случается. Сама знаю, что это противно.
Она вдруг нагнулась и без всяких церемоний горячо поцеловала Станду в лоб.
— Благодарю вас, — вздохнула она, — вы проявили большое мужество!
Станда сидит на постели и смотрит вслед госпоже Хансен разинув рот.
Она оставила после себя какой-то неуловимый аромат и тяжелое благоухание красных роз. Ошеломленный Станда безгранично счастлив и становится необыкновенно серьезен; вся его постель покрыта газетами и усыпана розами.
Дверь открылась, и медленно вошел молодой ординатор в белом халате.
— У вас были гости, кажется? — прикидываясь равнодушным, спросил он, приближаясь к постели. — Это вам принесла… госпожа Хансен? — Он неловко берет в руки красную розу. — Нужно бы… поставить
Станда не знает, что сказать; молодой доктор вертит в пальцах розу и тоже, вероятно, не знает, о чем говорить; только губы у него подергиваются.
— Скажите, пожалуйста… как зовут госпожу Хансен?
— Хельга.
— Хельга, — шепчет доктор, и губы его кривятся; у него такой вид, будто ему хочется поцеловать эту розу.
Удивленный Станда серьезно глядит на него; это красивый человек с замкнутым лицом и прямым ртом…
— У них будет ребенок, — произносит вдруг Станда.
— Да?
Молодой доктор медленно положил розу на место и отвернулся к окну. Теперь он стоит там и смотрит на улицу — кажется, и дышать перестал. Станда тоже затаил дыхание и тихонько перебирает розы, разбросанные на постели. «Вот какие дела, — думает он почти с грустью. — Вот какие дела!»
— Спасибо, — сухо сказал молодой врач и очень быстро вышел, так что в двери только мелькнул его развевающийся белый халат.
— Пожалуйте-ка сюда, герой, — шумно балагурит толстый главный врач, — посмотрим, что у вас там. Дайте-ка свою драгоценную ручку. Сестра, держите!
Толстяк пыхтит, быстро разматывая бинты; наверное, их тут накручено несколько сот метров. У Станды не хватает духу глядеть туда, он стоит, судорожно вцепившись в стул. «И пикнуть не смей, — приказывает он себе, — как бы больно ни было…» Теперь доктор срывает какие-то присохшие повязки, рука адски болит, «юный герой» сцепляет зубы, чувствуя, как у него дрожат веки от обморочной слабости. «Я должен, должен вытерпеть», — в отчаянии твердит он себе и все-таки издает протяжный вой.
— Ну, вот и все, — успокоительно бурчит доктор и легко, ловко снимает фанерную дощечку, на которой лежит раздробленная рука. Он сдвинул очки на лоб, мерно сопя, чуть ли не засунул нос прямо в то красное, чем оканчивается кисть Станды. Станда тоскливо уставился на его жирный затылок, поросший белыми волосками; но по затылку ничего нельзя понять, и Станда поднимает глаза на маленькую белую сестричку. Она держит его за локоть и, мигая, внимательно смотрит прозрачными серыми глазами на то ужасное, кровавое; точно так же приветливо смотрела она в рот Станде, когда кормила его.
— М-да, юноша, — говорит толстый доктор, — дела у вас не так плохи. Теперь вы должны на минутку взять себя в руки. Можно бы сделать инъекцию новокаина, но… но… вы ведь и так выдержите?
— Выдержу, — решительно бормочет Станда и как можно крепче зажмуривает глаза.
— Хорошо. Пинцет, сестра.
Станда порывисто дышит. «Выдержу, выдержу… ребята, команда моя, Пепек, Енда… только не кричать, только не это…»
— Ножницы!
У маленькой сестры от усердия полуоткрыты губы, она внимательно смотрит за действиями доктора. «Какие у нее длинные ресницы», — думает Станда, кривя рот от ужасной боли. Сестра бросила на него беглый взгляд и слегка улыбнулась.