Собрание сочинений в шести томах. Том 6
Шрифт:
— А вот, — говорил Константин Николаевич дальше, — вот тут была статуя товарища Сталина. До чего же зверствовали немцы над нею: в куски разбили, видите? Глумились, надругивались. Ни к кому у них, думается, нет такой звериной ненависти, как к товарищу Сталину. А почему? Да потому, что боятся они его, страшон он гитлеровской нечисти. Тяжелая, знают, у него рука.
Старик довел нас до редакции Евгения Ивановича Негина, пообещал принести на днях статью о Тихвине для «Ленинградской правды». Он ушел, а мы все думали, все помнили кровавый застенок в монастыре. Забыть его, наверно, никогда не удастся. А и надо ли такое забывать? И можно ли?
4
Я, Вера и человек в черном полушубке —
— Не убрали еще, — смущенно поясняет Луковецкий и делает это так, как объяснял бы он, стоя на краю перезревшего пшеничного поля; и как в том случае ссылался бы на мокрую погоду или на нехватку жнеек, и на этот раз называет объективную причину: — Никак не выколупнуть из снега, насмерть примерзли. Или ломами долбать, или весны дожидаться. Одно из двух. Может, подождать? Куда спешить-то?
Деревня Лазаревичи помянута во всех сводках, во всех донесениях о борьбе за Тихвин. Она была среди последних и наиболее укрепленных опорных немецких пунктов.
До того, как отправиться в Лазаревичи, мы побывали у одного из секретарей Ленинградского обкома партии, у товарища Домокуровой, которая вместе с другими работниками обкома и облисполкома ведет работу в освобожденных районах области. Энергичная, волевая женщина, в синем тугом жакете, с браунингом в коричневой кобуре у бедра, она порассказала много интересного и важного. По существу, Волховский фронт как таковой возник в первый же день вступления немцев в Тихвин. Домокурова знала о разговоре генерала армии Мерецкова со Ставкой, который произошел 7 ноября, накануне падения Тихвина. Видя, что немцы вот-вот прорвутся в тыл его 7-й Отдельной армии, оборонявшейся на Свири, командующий этой армией, герой прорыва знаменитой линии Маннергейма, Кирилл Афанасьевич Мерецков связался со Ставкой. К аппарату подошел Сталин. У Ставки резервов нет, сказал он Мерецкову. Но противника надо остановить и отбросить во что бы то ни стало. Оставьте в армии за себя своего заместителя, отправляйтесь в 4-ю армию, которая растянулась дугой по лесам и болотам от реки Волхов до станции Будогощь, и организуйте отпор.
Домокурова не знала или не помнила номеров частей, какие собрал в увесистый кулак генерал армии К. А. Мерецков в пеимоверно короткое время, но так или иначе кулак этот сложился и из стрелковых, и из танковых, и из кавалерийских подразделений, и летчики здесь появились, и уже к середине ноября немцы были остановлены. Начались активные наступательные бои наших войск. В один из последних ноябрьских дней положение было такое, что Мерецков смог отдать приказ: «Штурмовать город Тихвин и уничтожить засевшего в нем противника». Битва закипела с повой
— Ну, мы, ясное дело, как только бои начались, из деревни-то, из домов ушли в леса, в землянки переселились, — ведет рассказ Николай Луковецкий. — Не дожидаясь, когда эти рогастые гады начнут палить нас бензиновым огнем. В лесу у нас землянки были понакопаны еще когда! Они, значит, из нашей деревни крепость строят, а мы, значит, укрытия себе в лесу. Им тут укрепиться нужда была большая. Железная же дорога рядом. Пятьсот метров, не более. На Волхов. Важная магистраль. Вот они и засели в Лазаревичах. Дзотов вокруг понаставили, избы все на обшивку землянок и блиндажей растащили. В каменных строениях тоже огневых точек насажали. Шикарно жили… Идите за мной!
По скользким ступеням мы спускаемся в блиндаж-землянку. Стены обиты фанерой, оклеены обоями, потолок белый, доски для пола перетащены прямо из чьего-то дома — даже краска сохранилась. Деревянная двух-или даже трехспальная роскошная кровать…
— Крупный чин обитал, не меньше полковника. Да и которые поменьше, те тоже будуары себе заводили под землей. Попервоначалу, когда они заявились к нам, народ ночей не спал в избах. Ввалются, паразиты, раскидают в доме все, до утра печь топят, в карты режутся, шнапс дуют. А наши колхознички лежат на печках да в постелях, во все глаза смотрят, притаившись: шелохнуться боязно.
Идем дальше. Луковецкий все рассказывает:
— В газете «Красная звезда» примерно так было написано: «Чтобы, мол, окончательно замкнуть кольцо советских войск вокруг Тихвина с его многочисленным немецким гарнизоном, надо было захватить важный укрепленный пункт врага — деревню Лазаревичи». — Луковецкий с горьким недоумением усмехается. — Подумать только: это наши-то Лазаревичи — важный укрепленный пункт врага!
Голова его, видимо, полна планов.
Ладно, — как бы отмахивается он от прошлого, — Что было, то было. Сейчас за работу взялись. Гадаем вот, как скоро сможем восстановиться. Конечно, не враз отстроишь сожженные скотные дворы и конюшни, разобранные на дрова амбары. Но посмотрите, — он ведет рукой окрест, — в пяти-то избах уже камельки топятся, дым из труб винтом, а? Печеным хлебом пахнет, щами. Чувствуете?
Мы заходим в эти избы. В них плотно, по пять, по шесть семей, живут люди — самое ценное, что сохранил колхоз. Они потеряли почти все свое домашнее имущество: что сгорело, что немцы растащили. И может быть, поэтому, потому что нет личного, особенно дорого сейчас колхозникам их общественное добро — земля, озимые посевы, несколько плугов, сохранившихся в поле, бороны, пара копей, сбереженных от немецких глаз в лесу. Скудное пока что хозяйство, очень скудное, бедное. Но в нем залог того, что все вернется, что колхоз залечит свои тяжкие раны, снова станет богатым, зажиточным, каким был в последние предвоенные годы.
И что очень важно. Теперь, когда но надо прятаться в лесных землянках и совсем не обязательно тесниться в полуразбитых избах, никто не ушел и не собирается уходить из вконец разоренной деревни «искать счастья» на стороне, в Тихвин, например, или куда подальше. Каждый еще крепче держится за артельное хозяйство, за сотоварищей по коллективу.
В Лазаревичах есть уже и план весеннего сева — на днях составили сообща. Откуда семена взять? Перед приходом немцев их роздали по трудодням. Понадобилось песколько коротких декабрьских дней, чтобы снова собрать и ссыпать семенное зерно во временно сколоченные хранилища. За копями уход заботливый, корм для них тоже сберегали в лесу. С первых дней топки печей колхозники собирают золу — знают, что с удобрениями будет туго. Значит, все, что можно, надо заготовить на месте, собрать до килограмма, до грамма.