Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Село Городище. Федя и Данилка. Алтайская повесть: Повести
Шрифт:
Но Данилка не ушел. Он прокашлялся, протер глаза — тут и вода соленая, и слезы соленые… Сел у самой кромки воды и стал смотреть на дно: а вдруг он все-таки увидит свой оранжевый камушек?
Феде стало очень жаль Данилку. Уж лучше бы он рассердился или обиделся!
— Ну, хочешь, я тебе красивый-раскрасивый камень найду? А? — сказал Федя. — Хочешь, со дна достану?
Данилка покачал головой — мокрые волосы торчали у него на голове, как перья у вороненка.
Тут подсел к ним Петруша Огородников, такой же загорелый, как те коричневые камушки, которые валялись на берегу.
— А
Потом прискакал Васятка Тимаков:
— Светлый, да? Белый такой, с разводами?
Понемногу и все ребята собрались вокруг Феди и Данилки. И всем хотелось узнать, что же это за камушек, из-за которого Данилка под волну прыгнул.
— Он был такой чистый-чистый, — сказал Данилка, — не то розовый, не то желтый. А внутри — будто огонек горит. Даже руку освещает.
Петруша Огородников в камнях понимал.
— Я знаю, что это за камень был, — сказал он. — Это был сердолик. Эх, жалко, что потерял!
— А я знаю, где этих сердоликов хоть граблями греби! — сказал Васятка. — Перейти через перевал, спуститься на ту сторону и идти по берегу до Лисьей бухты. Они там по всему берегу валяются!
— Эй, товарищ, — сказал ему Петруша, — ты ври, да не завирайся.
— Ничего не «ври»! — еще громче закричал Васятка. Он терпеть не мог, когда с ним спорили. — А что, Костя Семенов нам не рассказывал на сборе, что в Карадаге сердоликовая жила есть? Море ее размывает да размывает, помаленьку отламывает по кусочку и на тот берег выкидывает. И ничего особенного тут нету!
— Сергей Матвеич тоже рассказывал, — проворчал Федя.
Правду сказать, Феде было очень не по себе.
Данилка пришел домой, достал свою коробку из-под ягодной пастилы и сел на лавочку под тополем. Он открыл коробку и стал разглядывать камушки, которые в ней лежали. Это были красивые камни, хорошо отшлифованные морем, расписанные разными красками. Вот светло-серый камень, а по нему, словно волны по заливу, кривые полоски — желтая, зеленая, белая. Вот совсем зеленый, блестящий, с желтыми разводами. Вот ярко-черный с голубыми и розовыми крапинками. Вот нежно-лиловый с одного края и розовый с другого, как вечернее небо над морем. А вот горбатенький, как бобок. Бока у него синие, с оранжевыми пятнышками, а по спинке и по брюшку проведены оранжевые полоски. Словно сам царь морской долго сидел и расписывал этот камень кисточкой, а потом бросил на берег Данилке.
Много их. Но такого, который сегодня ушел от него в море, у Данилки не было. И друга не было. Уж теперь-то Данилка ни за что не помирится с Федей. Что это за друг, если он такие камушки из рук выбивает?
Данилка поднял голову и долго глядел на темную Большую гору, на зубчатую Кок-Кая. Кок-Кая стоит над самым морем, и сейчас виден только гребень ее, совсем синий в сумерках. Там, между Большой и Кок-Кая, — южный перевал. Через этот перевал идет дорога в Лисью бухту.
Есть и другой перевал — северный. Тогда надо будет идти мимо каменного человека, который сидит много веков на скале и все думает о чем-то, склонив голову. Он и сейчас виден. Вон он — высоко поднялся к потемневшему небу, а сзади, над его плечом, висит легкое золотое облачко. Но солнце гаснет за дальними горами, и облачко гаснет тоже. Вот оно уже и не золотое,
— Данилка, сынок, что же ты не отвечаешь? — вдруг услышал Данилка голос матери.
Мать подоила корову во дворе, пока светилось золотое облачко, а теперь провожала ее в хлев.
— Кричу, кричу тебе! — продолжала мать. — Ступай за теленком, вон он слоняется по улице, а домой не идет.
Данилка загнал теленка. А сердолики все светились у него перед глазами:
«„Хоть граблями греби“… Неужели правда?»
Сергей Матвеич пришел поздно. Но Данилка дождался его.
Сергей Матвеич умылся, сел ужинать, а Данилка примостился около него на низенькой скамеечке.
— Дай человеку поесть спокойно, сынок, — сказала мать. — Сергей Матвеич и так устал.
Данилка тотчас начал отодвигаться от стола со своей скамейкой. Но Сергей Матвеич остановил его:
— Сиди, сиди, Данилка, мне с тобой веселее. Какие новости у тебя?
— Сердолик нашел, — сказал Данилка.
— Ну? Давай сюда, посмотрим!
— А я его… опять потерял. Море унесло.
— Жалко.
Сергей Матвеич съел суп и налил себе молока в большую кружку.
— Ты вот сердолик нашел, — сказал он, — а я воду никак найти не могу.
— Наверно, ушла глубоко, — ответил Данилка.
Электрическая лампочка над столом чуть покачивалась от ветра. Розовые цветы олеандра то появлялись из темноты, то опять скрывались, будто играли с Данилкой в прятки.
— А может, воды у нас в земле совсем больше нету, — добавил Данилка.
— Э, нет, товарищ! — сказал Сергей Матвеич и, как будто рассердившись, строго постучал пальцем по столу. — Это разговор не деловой. А деловой разговор такой: вода есть, и мы ее найдем. Понял?
— Понял.
— Значит, все в порядке. Пойдем спать.
— Ладно, — согласился Данилка, — только вот… а сердолики в Карадаге правда есть?
— Правда.
— А правда, что море сердоликовую жилу размывает и сердолики кидает на берег?
— Правда.
— А почему же их не найдешь никак?
— Потому что упорства у тебя мало…
Утром, после завтрака, Данилка исчез из дому.
Он отправился к перевалу и сейчас поднимался все выше и выше в горы. По гребню идти было жарко, и Данилка скоро устал. Он нашел куст боярышника и уселся в его скупой тени. Уселся и увидел прямо перед собой высокую вершину горы Кок-Кая, похожую на петушиный гребень.
Никогда еще не был Данилка так высоко в этих местах, никогда еще не видел он так близко эту гору Кок-Кая. Но что такое творится на этой горе? Сколько же на ней всяких окаменелых чудовищ!
Огромный ящер — Данилка видел такого в книге — напал на другого ящера, впился зубами ему в загривок. Из-за острого камня выглядывал лев с квадратной головой. Дальше чудились какие-то непонятные фигуры — похожие то на медведя, то на черепаху, то на огромных лягушек. Все они неподвижно сидели и лежали на широкой вершине горы, такие же серые и желтые, как сама гора. А кругом стояла тишина. Ни собаки, ни коровы, ни человека… Только Данилка сидит один на горе под колючим зеленым кустом.