Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Село Городище. Федя и Данилка. Алтайская повесть: Повести
Шрифт:
— Ребята, я пойду с Григорием Ивановичем подберу саженцы, а вы пока посмотрите сад — Григорий Иванович разрешает.
— Позовите из оранжереи Нину, — добавил Григорий Иванович, — она вас поводит.
— Да не ловите ворон! — наказал, уходя, Анатолий Яковлевич. — Внимательнее слушайте да получше глядите.
Завхоз и Анатолий Яковлевич ушли. Костя и Манжин смущенно оглядывались: «Где оранжерея? Кто такая Нина?»
Молодой рабочий, который рассказал им о курайской иве, засмеялся:
— Ох и чудаки! Стоят, как телята, боятся шагу ступить! Да вон, в кустах, длинная низенькая крыша — ну там и оранжерея.
Нина, краснощекая, белокурая, в голубой кофточке с засученными рукавами, подошла к ребятам. Она поглядела на них серьезными серыми глазами и, хотя сама была лишь чуть-чуть повыше Кости, спросила с важностью:
— Вам что надо, ребятишки?
Но, когда она услышала, что ребята хотят посмотреть сад, сразу оживилась. Она вытерла о траву выпачканные землей руки и, кивнув головой, сказала:
— Пойдемте. Только уж с чего начинать — прямо не знаю! Ну ладно. Что увидим на пути, про то и буду рассказывать. Пойдемте!
Они все трое тихонько пошли по дорожке, испещренной легкой тенью веток.
— Вот мы идем по долине, а кругом сад, — начала Нина. — И на этом склоне сад, и на том склоне яблони, груши, сливы, ягодники всякие… Весь Татанаковский лог — сплошной сад. А теперь вы, ребятишки, представьте, что в этом Татанаковском логу ни одного деревца нет, что эти склоны покрыты выбитой, опаленной травой, что тут бродит скот, что через весь лог вьется пыльная тропинка… и что только одна радость и есть здесь — журчит чистый ручей… Ну, представили?
— Я — нет! — засмеялся Костя, взглянув на Манжина. — А ты?
Манжин, краснея, покачал головой:
— Как так сада нету? Это нельзя представить!
— Вот вы не можете себе этого представить, — продолжала Нина, — а все это именно так и было. Когда Михаил Афанасьевич приехал на Алтай разводить сады, ему дали здесь четыре гектара земли. Это было в 1933 году. Михаил Афанасьевич пришел сюда — а здесь ни деревца, ни кустика. Голые склоны — и все. А нынче, видите?.. Да, впрочем, сразу-то всего увидеть невозможно. У нас теперь одной площади под разными посадками больше восьмидесяти гектаров занято!
Нина водила Костю и Манжина по всему саду, по всем плантациям. Она рассказывала им, как Лисавенко испытывает разные сорта плодовых деревьев, как он их прививает, как скрещивает, опыляет, воспитывает для сурового и своеобразного климата алтайских долин… Как в течение многих лет он собирал и отыскивал местные ягодники и потом испытывал их и опять скрещивал. И уже самые лучшие сорта плодовых и ягодных, самые устойчивые, надежные и плодоносные, рассылал по Алтайскому краю. Хорошо пошли по горным долинам алтайские яблони: «ранетка», скрещенная с «пепин-шафраном», «бельфлёр-китайка», «Ермак — покоритель Сибири»… и множество других сортов, скрещенных с «ранеткой». Таких гибридов у Лисавенко выращено около тридцати тысяч… И ягодники сейчас тоже приживаются в колхозных и школьных садах, особенно выращенные из местных сортов: малина «вислуха», земляника «абориген алтайский», крыжовник «индустрия алтайская»… А новый сорт крыжовника — «мичуринец» — Лисавенко сам вывел.
За эти годы около двух тысяч видов и сортов плодово-ягодных растений находилось на изучении на опытной станции. Один
— Вы думаете, кто Михаила Афанасьевича сюда, на Алтай, прислал? — сказала Нина, снова приняв важный вид. — Его сам Мичурин прислал! Мичурин сказал ему: надо победить суровую природу Сибири, надо сделать Алтай жемчужиной сибирского садоводства! Вот Михаил Афанасьевич и заложил здесь нашу станцию. А года через два поехал к Мичурину советоваться. Уж очень ему было трудно тогда — никто не верит, что на Алтае могут расти яблони, денег не дают… Да еще и смеются: «Какое на Алтае яблоко? Картошка — вот наше яблоко!» А Мичурин тогда нашего Михаила Афанасьевича и подбодрил. «Иди напролом, — сказал ему Мичурин, — умей стоять за свое дело!» Тогда Михаил Афанасьевич вернулся в свой Татанаковский лог да и взялся еще крепче за работу. Потом Мичурин о нем писал: «Лисавенко кладет начало истории алтайского садоводства». Вот какой человек наш Михаил Афанасьевич! Поняли?
— Поняли, — кивнул головой Манжин.
А Костя спросил:
— Ведь у него орден есть?
— Конечно, есть! — слегка пожав плечами, ответила Нина. — У него и орден Трудового Красного Знамени, и «Знак Почета», и медаль «За доблестный труд», и еще большая серебряная медаль Всесоюзной сельскохозяйственной выставки! А ты как думал?
Они бродили по всем склонам, тропкам и дорожкам сада. И еще много необыкновенных деревьев и кустов с неслыханными названиями увидели здесь ошеломленные юннаты: японскую таволгу, пенсильванский ясень, корейский кедр, крымскую сосну, бархатное дерево из дальневосточного Приморья…
— А вот поглядите! — сказала Нина и подозвала ребят к невысоким, но очень густым кустам. — Угадайте, что это?
— Если бы листья были, я бы узнал, — сказал Костя, — а когда одни почки…
— И с листьями не узнал бы! — возразила Нина. — У вас на Катуни таких нет. Это черноплодная рябина!
— Черная? — удивился Манжин.
— Да, черная. Совсем черные ягоды. И очень крупные и сладкие. Только от них немножко во рту вяжет. Но варенье варить очень даже хорошо. А ягод на них бывает — просто ветки гнутся!
Костя и Манжин снова переглянулись:
— Нам бы, а?
— Да, не мешало бы.
Нина засмеялась:
— Вам все не мешало бы! Возьмите да посадите — у нас саженцы есть.
Тут Манжин тихонько толкнул Костю под локоть.
— Кто это?
По склону, между бесчисленными кустами чуть зеленеющей смородины, шел невысокий широкоплечий человек. Он шел не торопясь, приглядываясь к кустам. Около некоторых кустов останавливался, легонько трогая пушистые ветки.
Нина, заметив устремленные на склон взгляды ребят, обернулась тоже и сразу вся как-то подобралась, серые глаза ее блеснули.