Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Село Городище. Федя и Данилка. Алтайская повесть: Повести
Шрифт:
Костя медленно шел вдоль рядков. Он заметил на одном деревце надломленную ветром ветку. Недолго думая он оторвал от носового платка полоску и подвязал ветку. На душе было так хорошо, так полно! И Косте вдруг захотелось, чтобы хоть кто-нибудь из ребят-садоводов заглянул сейчас в сад и разделил его радость.
Но многих ребят-садоводов еще не было: они не вернулись с каникул. А те, которые были здесь, сидели по домам. Кому же охота ходить по саду, когда дождь висит над землей!
И вдруг откуда-то из-за изгороди раздался звонкий голос:
— Кенскин, Кенскин! Э! Здравствуй! Как дела?
— Чечек! — сразу обернувшись, крикнул Костя. И тут же увидел ее.
Чечек стояла по ту сторону изгороди и, раздвинув мокрые кусты шиповника, смеясь, глядела на него — черноглазая и румяная, со своей малиновой кисточкой на шапочке.
Костя, перепрыгивая через грядки, подбежал к изгороди:
— Приехали? А Яжнай где?
— Яжнай — вон, на дороге стоит. Говорит: «Что сразу сад смотреть? Можно и потом». А я думаю: нет! Почему потом? Может, тут мои яблоньки расцвели! Почему это — потом?.. Ну вот он и стоит на дороге, а я прибежала садик посмотреть. А тут и ты… Здравствуй, Кенскин, здравствуй!
В черных глазах Чечек даже слезинки забегали от радости.
— Здравствуй! Только не кричи так, — сдержанно сказал Костя, хотя все лицо его улыбалось и глаза светились. — Ну, что я, глухой?
Но Чечек не могла в такую минуту говорить тихо.
— Какой ты большой стал, Кенскин! Больше Яжная! А черный какой! Лицо коричневое, а волосы белые, и брови белые, а глаза светлые совсем… Только чуть-чуть ресницы почернели. Вот загорел-то!
— В поле работал — вот и загорел… Вы куда с Яжнаем?
— В интернат. Да там с нами еще одна девочка приехала.
— Почему это в интернат? К нам пойдем! Мать ждет не дождется, и отец тоже велел.
— А там с нами Ардинэ!
— Ну так что ж? И Ардинэ пусть идет!
Костя хотел бежать через сад к калитке, но раздумал, вскарабкался на изгородь и спрыгнул на траву рядом с Чечек:
— Пошли! Вот увидишь, как мать обрадуется.
— Пошли! — крикнула Чечек. — А моя матушка вам подарок прислала — такие теплые варежки: и твоей матушке, и отцу, и тебе! Сейчас увидишь! — И побежала вслед за Костей вниз по увалу к дороге, где с рюкзаком за спиной дожидался под деревом Яжнай, а рядом с ним, робко прижавшись к нему, стояла подружка Чечек — смуглая Ардинэ.
С каждым днем все шумнее и веселее становилось около школы. Приходили ученики из Узнези, из Верхнего Аноса, из Манжерока. Приезжали дальние, занимали места в интернате. В интернатских комнатах заблестели чисто промытые окна, заголубели занавески, и на полу появились дорожки.
Каждое утро Марфа Петровна ходила в интернат. Она встречала новеньких, устраивала их. И прежних своих учеников встречала с радостью и приветом.
Чечек каждую встречу с подругами принимала как праздник. Приехала Мая Вилисова, приехала Лида, приехали Эркелей и Катя Киргизова… Говор и смех не умолкали в интернате. Каждой надо было рассказать свои новости, каждую надо было обо всем расспросить…
— Через три дня — в школу! — еще с порога крикнула Чечек, вбегая в горницу к Евдокии Ивановне. — Сейчас Марфа Петровна сказала.
— Кончилась волюшка! — отозвалась Евдокия Ивановна. — Отгуляли золотые деньки…
Костя сидел у стола и разбирал свои учебники и тетради.
— Ну что ж, — сказал он, — вы через три дня, и мы через три дня…
Чечек вдруг примолкла и посмотрела на Костю:
— И вы…
— Ну да, — усмехнулся Костя. — А ты что думала: мы с Яжнаем к вам в школу сторожами поступим?
— Через три дня…
— Ну да. Завтра уедем, на третий день как раз будем в Барнауле.
Чечек опустила ресницы:
— Завтра…
— Ничего, ничего! — сказала Евдокия Ивановна, складывая в стопочку Костино белье. — Пускай едут. Они там будут учиться, а ты здесь. Что ж теперь, пускай едут… А зато весной опять к нам. Э! Авось никуда не денутся!..
Неизвестно, кого подбадривала Евдокия Ивановна: не то Чечек, не то себя… Все-таки трудно сердцу, когда родной человек уходит из дому, пустое место в доме остается надолго…
После обеда неожиданно засияло солнце. Костя уже сложил свои тетради и учебники. Рюкзак его был готов — хоть сейчас в дорогу.
— Пойдем еще раз походим по саду, — сказал он Яжнаю.
— Пойдем, — согласился Яжнай.
— А я? — вскочила Чечек.
— И ты! Пойдем.
В саду слышались голоса. Юннаты хлопотали около огородных гряд, разглядывали яблони, проверяли весенние свои посадки — смородину и «викторию». Вдали, среди тоненьких яблоневых стволов, Костя увидел светло-голубой платок Настеньки. Она ходила от деревца к деревцу, окруженная стайкой ребят.
«Как наседка с цыплятами!» — весело подумалось Косте.
К Яжнаю и Косте тотчас подошли товарищи — Андрей Колосков, Манжин, Ваня Петухов. Ребята пожимали друг другу руки.
— Здорово, Кандыков!
— Здорово, Манжин!
— Здравствуй, Андрей!.. Как живете, ребята?
— Ничего. Как Барнаул?
— Завтра едем!
Поговорили, посмеялись, вспомнили кое-что…
— Эх, что бы это для вас на прощанье сделать? — вдруг сказал Костя. — Посадить бы что-нибудь еще, что ли!
— А что ж, — подхватил Яжнай, — давай сделаем! Давай залезем на Чейнеш-Кая, там дикого крыжовника много. Насажать в садике можно — может, из него садовый вырастет.
— Правда, правда! — подхватил Манжин. — Я тоже слышал. Дикий крыжовник на хорошей земле крупные ягоды дает.
— Анатолий Яковлевич то же говорил, — поддержал и Андрей Колосков. — Только надо получше кустики отбирать и слабые побеги все срезать, все до одного. Вот и будет хороший крыжовник. Говорят, в Шебалинской школе так делают.