Собрание сочинений в трех томах. Том 2.
Шрифт:
— Когда? — спросил Ваня, зная, что переубеждать в таких случаях Андрея Михайловича бесполезно.
— Сейчас.
— Пойдем вместе. Ты будешь говорить,а я покараулю. Около хаты потопчусь.
— Одному не доверяешь? — обиделся Андрей Михайлович.
— Нет, не в том дело. Игнат — человек решительный. Мало ли что он может вздумать… И безоружными нельзя идти.
А Матвей Степаныч рассуждал уже сам с собой:
— Главное дело, в милицию заявить нельзя — скажут: «Какое нам дело, чья баба и у кого ночует».
…Ничего этого Игнат Дыбин знать не мог. Он, встретив Андрея, сразу понял, что разговор предстоит о Тосе, — иначе зачем ему заявляться поздно вечером туда, куда он и днем не зайдет.
Старые враги стояли друг против друга.
— Так, — сказал Андрей Михайлович вместо приветствия.
Игнат за словом в карман не полез:
— Когда не так, то — хуже. Хорошо, что хоть «так». Садись, товарищ председатель.
— Боюсь испачкаться.
— На мне грязь старая, сухая — не пристанет.
— А новой, свеженькой, нигде не заметно? На тебе и свежей грязи шмотки висят.
— А тебя что, ассенизатором назначили? — ударил Игнат первый сигнал к бою.
У Андрея заиграли на щеках красные пятна, скулы заходили. Он уперся взглядом в Игната, широко открыв глубокие глаза, сморщив лоб и чуть наклонив голову вперед; он был похож в ту минуту на быка, готового броситься в драку. Проговорил он сквозь зубы:
— Жалею, Дыбин, что я тебя не прикончил в свое время.
— Отвечаю теми же искренними чувствами! — воскликнул Игнат.
— Ты артиста не изображай. Хватит! Так вот слушай. Я виноват, что тебя принял в Паховку. Я виноват, что недоглядел за тобой, бандюгой. Но смотри! Я вину свою могу искупить сразу… в один щелчок.
— В таком случае я тоже могу принять на себя еще одну вину… последнюю.
— Спасибо за откровенность, — язвительно отпарировал Андрей Михайлович.
— Обоюдно!
— Ну-с… — Андрей Михайлович начал говорить с расстановкой. — Я тебе приказываю: сегодня же… ночью… оставить Паховку… немедленно.
Игнат не шевельнул бровью. Он спокойно сказал:
— Ладно. Но только я зайду по пути в милицию и доложу все, как было. На чьей стороне, думаешь, закон? На моей, товарищ председатель. Я ничего плохого не сделал после отбытия наказания в лагерях. Тебе же и припишут превышение власти. Закон есть закон.
— Тебе не поверят. Нас никто не слышит. Понял?
— Понял, — угрюмо и зло ответил Игнат. Он действительно понял, что дело принимает крутой оборот.
— Если не понял, то… — Андрей вынул из кармана наган и перебросил его из ладони в ладонь. — Наша с тобой игра, Дыбин, давняя. Знаешь сам: не испугаюсь.
Игнат ни разу еще не стал к Андрею спиной, а тот тоже не спускал с него глаз.
— Чего от меня хочешь? — спросил Игнат.
— Брось Тоську. Не трожь! И… уходи! Добром говорю, — и он легонько потряс револьвером.
— Если она останется здесь — не уйду, — отрубил Игнат.
— Убью.
— Конечно, и я — могу. Мне все равно. И тоже не испугаюсь. Нас никто не слышит, — повторил он слова Андрея Михайловича. — А сейчас ты меня не тронешь. Это не двадцатый год — отвечать будешь крепко.
— Да я согласен за тебя отсидеть двадцать лет, только бы ты не вонял на земле. Соображаешь, как ты засел мне в печенках? Только бы не вонял на земле — на все согласен.
Это оскорбило Игната. Он рванулся к Андрею, но, увидев дуло нагана, сел на кровать, а потом лег навзничь. Под тюфяком, слева, лежал наган, но Игнат и не шевельнул рукой, зная, что это движение не ускользнет от Андрея.
— Я сказал все, — коротко заключил тот и повернулся к двери.
Был очень удобный момент для Игната. Но он не пошевелился — нельзя было: закрыв глаза, он отчетливо услышал, как хрустнула за стеной хворостина. «Кто-то еще с ним, — подумал Игнат. — Один, значит, боится».
Андрей вышел. Игнат сразу же потушил огонь и прильнул к окну — ему очень хотелось узнать, кто же был второй. Но на улице никто не появился — шаги удалялись за задней дворовой стеной, — значит, «гости» уходили через огороды.
…Ваня спросил у Андрея Михайловича:
— Так и сказал «если останется — не уйду»?
— Так и сказал, сволочь. Ой как хочется прикончить эту гадину! — воскликнул Андрей Михайлович.
— Не надо говорить глупостей, — осадил его Крючков. — Как будто у нас нет закона. Ты — власть на селе, а говоришь черт знает что.
— Да понимаю я это отлично. Только уж так — утешаю себя словами.
— Что же делать? Как помочь Федору? — думал вслух Ваня. И вдруг его осенила мысль: — Знаешь что, Андрей Михайлович?
— Что?
— Нашел выход! Тосе надо уехать в город. Обязательно. Дыбин туда не заявится — его не пропишут в областном городе. Нам нельзя оставлять все это в таком положении. Сам видишь: вот-вот начнем с колхозами, нужна воля и спокойствие, а мы будем вынуждены смотреть, как Федор… Да и мне… больно, Андрей… А Дыбин будет злорадствовать.
— Ты, Ваня, говоришь о Тоське как о бессловесной и безвольной. А если она не захочет уехать? Если она уйдет к Игнату?
— Вот и надо с ней поговорить.
— Пожалуй, поговори, — согласился Андрей Михайлович. — А я с Зинаидой посоветуюсь. Женщины насчет этих дел «грамотнее» нас намного.
Когда они проходили мимо хаты Земляковых, то заметили — на крыльце сидели двое.
— Добрый вечер! — сказали Ваня и Андрей Михайлович в один голос.
— Добрый вечер! — ответили Миша и Анюта.