Собрание сочинений. Т. 16. Доктор Паскаль
Шрифт:
— Все здоровы, дядюшка Дюрье?
— Ну да, барышня.
Она настойчиво повторила вопрос и узнала, что накануне, часов в шесть вечера, Мартина поручила ему поехать на вокзал к прибытию поезда. Но ни он и никто другой не видели доктора уже два месяца. Коли он не пришел сюда, может, он и впрямь болен, — в городе поговаривают, что он не очень-то крепок здоровьем.
— Подождите, барышня, пока я получу багаж. В коляске найдется для вас местечко.
— Нет, это будет слишком долго, дядюшка Дюрье. Я пойду пешком.
Она быстро поднялась по дороге. Сердце ее так сжималось, что она с трудом переводила дух. Солнце исчезло за холмами Святой Марты,
Страх Клотильды достиг предела, когда она заметила на пороге Рамона, видимо, поджидавшего ее. Он и в самом деле караулил ее, в надежде хоть немного смягчить силу удара. Клотильда, запыхавшись, пробежала под платанами у ручья, чтобы сократить дорогу; увидев молодого человека вместо Паскаля, которого она все еще надеялась встретить, она почувствовала, что случилось нечто ужасное, непоправимое. Несмотря на все свои усилия, Рамон еще не оправился от потрясения и был очень бледен. Он молчал, ожидая ее расспросов. Она же задыхалась, не могла выговорить ни слова. Так они во шли в дом, и он провел ее в столовую, где они снова простояли несколько минут лицом к лицу, молча, в полном смятении.
— Он болен, да? — прошептала она наконец.
— Да, болен, — подтвердил Рамон.
— Я сразу поняла это, увидев вас, — продолжала Клотильда. — Раз его нет здесь, значит, он болен. — И еще настойчивее повторила: — Он болен? Очень болен? Да?
Клотильда громко закричала:
— Он умер!
Она пошатнулась и, безутешная, упала на руки Рамона, который, рыдая, братски обнял ее. И так они плакали на груди друг у друга.
Усадив ее на стул, он обрел наконец дар речи:
— Телеграмму, полученную вами, я сам послал вчера, около половины одиннадцатого. Паскаль был так счастлив, так полн надежд! Он мечтал о будущем, об одном-двух годах жизни… Но неожиданно этой ночью в четыре часа у него начался первый приступ, и он послал за мной. Он сразу понял, что это конец. И все же надеялся протянуть до шести, дожить до встречи с вами… Но болезнь развивалась слишком быстро. До последнего вздоха, минута за минутой он объяснял мне, как она протекает, точно профессор, делающий вскрытие в анатомическом театре. Он умер мужественно, с вашим именем на устах, спокойный и вместе с тем в отчаянии.
Клотильда хотела вскочить, бежать в спальню, но сидела как пригвожденная, не в силах приподняться со стула. Она слушала Рамона, и крупные слезы струились из ее глаз. Каждое слово рассказа об этой стоической смерти отдавалось в ее сердце, глубоко запечатлевалось в нем. Она восстанавливала мысленно этот страшный день. Теперь она всю жизнь будет переживать его.
Чашу ее скорби переполнила Мартина; войдя в комнату, она жестко сказала:
— Плачьте, барышня, вам есть о чем плакать, ведь хозяин помер только по вашей вине!
Старая служанка стояла поодаль,
— Да, уж правду сказать, хозяин потому и помер, что вы уехали, барышня.
Выйдя из оцепенения, Клотильда пыталась оправдаться:
— Но ведь он сам настаивал на моем отъезде, требовал, чтобы я уехала.
— Ну, еще бы, а вы, видно, обрадовались, коли ничегошеньки не поняли… В ночь перед вашим отъездом я застала хозяина в слезах, он едва не задохся, так горевал; а когда я хотела сказать вам об этом, он мне запретил. А потом, когда вы уехали, я многое замечала. Каждую ночь все начиналось сызнова, он зубами скрежетал, а не хотел написать и вызвать вас… Вот от чего он и помер! Это чистая правда!..
И тут Клотильда все поняла. Счастье и горе разом нахлынули на нее. Боже мои! Так это было правдой, то, что она заподозрила однажды? Но потом Паскаль горячо, упорно настаивал на ее отъезде, и она поверила, подумала, что он не лжет, и когда настал час выбрать между ней и работой, он, как ученый, у которого любовь к творчеству берет верх над любовью к женщине, искренне предпочел работу. А между тем он лгал, и такова была его преданность, его самоотречение, что он пожертвовал собой ради ее счастья, как он его понимал. Роковое стечение обстоятельств привело его к ошибке; он обрек их всех на страдание.
И Клотильда снова оправдывалась, приходила в отчаянье:
— Но как я могла знать! Ведь я исполнила его волю, я вложила всю мою любовь в покорность.
— Уж я бы на вашем месте догадалась! — вскричала Мартина.
Тут вмешался Рамон. Он участливо взял руки Клотильды в свои и объяснил ей, что горе могло ускорить неизбежный исход, но учитель, к сожалению, был все равно обречен. Застарелая болезнь сердца, чрезмерная работа, некоторое влияние наследственности и, наконец, поздняя страсть — и его бедное сердце не выдержало.
— Пойдемте к нему, — сказала Клотильда, — я хочу его видеть.
Увидев его таким, поняв, что он больше ее не услышит, не увидит, что отныне она одинока, и, поцеловав его в последний раз, потеряет навсегда, Клотильда, убитая горем, упала на постель и зашептала с глубокой нежностью:
— О, учитель, учитель, учитель…
Она приложилась губами ко лбу умершего; и так как тело еще не остыло, храня живое тепло, в ней на миг проснулась надежда, она поверила, что он почувствует ее последнюю долгожданную ласку. Вот он лежит недвижим и словно улыбается, счастливый, что может наконец умереть, дождавшись их обоих — ее и ребенка, которого она носит в себе. Но тотчас же, изнемогая под бременем страшной действительности, она снова заплакала навзрыд.