Собрание сочинений. Т. 20. Плодовитость
Шрифт:
Однако, по мере того как дорогие малыши подрастали и разлетались, другие малыши — от браков сыновей и дочерей — появлялись на свет. На заводе царил Дени, за восемь лет он обзавелся тремя детьми: мальчиками Люсьеном и Полем и девочкой Гортензией. Продолжая завоевывать положение в коммерческом мире, Амбруаз, однако, нашел время, чтобы подарить своему Леонсу маленького братишку Шарля и двух сестренок, Полину и Софи. Жерве у себя на ферме родил двух мальчиков, Леона и Анри, а у Клер, более шустрой, хотя и более молодой, было уже трое детей — сынишка Жозеф и две дочери, Люсиль и Анжела. Да и у Грегуара, на мельнице, появился толстый мальчуган по имени Робер. Не отставали и дочери, недавно вступившие в брак: у Луизы была двухлетняя дочурка Колетта, у Мадлены — шестимесячный мальчик Илер, Маргарита готовилась стать матерью, и ребенка решено было назвать Себастьяном, если это будет мальчик, и Кристиной, если родится девочка. Фамильное древо простирало во все стороны свои ветви, ствол его ежегодно давал мощные побеги, хотя Матье не было еще шестидесяти лет, а Марианне
Но самым большим праздником, прославившим в ту пору Шантебле, было появление на свет еще одной девочки, Анжелины, — первой правнучки Матье и Марианны, родившейся у их внучки Берты спустя девять месяцев после свадьбы. В этой розовощекой девчушке как бы ожил, возродился Блез, которого семья не переставала оплакивать; она так была похожа на него, каким он был в младенческом возрасте, что Шарлотта, ставшая бабушкой в сорок два года, увидев внучку, расплакалась. Г-жа Девинь скончалась полгода назад, уйдя из этого мира так же тихо и скромно, как жила, завершив дело всей своей жизни, — вырастив и выдав замуж двух дочерей, хотя едва сводила концы с концами после потери всего своего состояния. Однако она еще успела подыскать для своей внучки Берты суженого, Филиппа Гаварда, молодого инженера, который получил назначение на пост помощника директора государственного завода, недалеко от Марея. Рожала Берта в Шантебле, и вся семья пожелала еще раз собраться в тот день, когда молодая мать встала с постели, чтобы торжественно приветствовать прадедушку и прабабушку.
— Ну вот, — весело сказала Марианна, склонившись над колыбелью, — малютки выпархивают на волю, а на их место рождаются другие, так что гнездо никогда не опустеет!
— Никогда, никогда, — растроганно подтвердил Матье, гордясь этой извечной победой над одиночеством и смертью. — Мы никогда не будем одни!
И все же им пришлось пережить еще одну разлуку и пролить немало горьких слез. Николя, их предпоследнему сыну, шел двадцатый год, а он все еще стоял на перепутье и не мог решиться, какую избрать дорогу. Это был смуглый, здоровый юноша с открытым и веселым лицом. Еще ребенком он обожал рассказы о путешествиях в чужеземные страны, мечтал о приключениях и пускался с истинно мальчишеской отвагой и упорством в далекие прогулки, откуда подчас возвращался с окровавленными ногами, но никогда не жаловался на боль. И наряду с этим он отличался необычайной бережливостью, держал свои незамысловатые сокровища в идеальном порядке, аккуратно складывая их в ящик, несмотря на насмешки сестер. С годами он становился все задумчивее, словно тщетно стараясь найти, где и как удовлетворить обе свои склонности: страсть к путешествиям и желание хорошо устроить свою жизнь. Один из самых младших в многочисленной семье, он не находил поприща, где бы мог приложить свои силы, всю накопившуюся в нем энергию. Братья и сестры еще до того, как пришел его черед, завладели всеми окрестными землями, так что временами ему казалось, что он задохнется здесь, умрет голодной смертью, и это он, мечтавший возделать бескрайние поля, выращивая свой хлеб! Не было свободного места, а значит, возможности существования, и он поначалу не знал, куда направить свои стопы, шел на ощупь, колебался. Однако его звонкий смех по-прежнему оглашал дом, он не обременял заботами о своем будущем ни отца, ни мать, ибо чувствовал себя в силах принять решение самостоятельно.
На ферме для Николя тоже не было места, поскольку все здесь перешло к Жерве и Клер. На заводе хватало одного Дени, который, будучи безупречным работником, управлял там всеми делами, и у младшего брата не было никаких оснований требовать раздела. Грегуар еще только-только обосновался на мельнице, и владения его были столь мизерны, что он при всем желании не мог уступить половины. Оставался один Амбруаз, и после нескольких месяцев колебания Николя в конце концов принял любезное предложение брата с единственной целью попробовать свои силы и ознакомиться с методами ведения крупных торговых дел. Состояние Амбруаза умножилось с тех пор, как умер старый дядюшка дю Ордель, оставивший ему свою комиссионную фирму, деловые связи которой со всеми странами света новый хозяин успешно расширял год от года. Как раз в это время он, человек широких взглядов на международные отношения, искал путей обогащения за пределами родной страны. И хотя Николя было тесно и душно в обширных магазинах Амбруаза, где громоздились богатства далеких стран, произраставшие под различными небесами, именно здесь он нашел наконец свое призвание, как бы услышал голос, звавший прочь отсюда, в неведомые страны, где еще не заселенные, не возделанные земли ожидали, когда их засеют, когда на них заколосится хлеб.
В течение двух месяцев Николя ни словом не обмолвился о решении, которое он вынашивал в глубине души. Он был скрытным, как все энергичные люди, которые предпочитают сначала все обдумать, а потом уже действовать. Уехать было необходимо, раз в родимом гнезде для него не хватало места; но уезжать одному — не означало ли это заранее обречь на провал великое дело освоения и заселения новых земель? В Жанвиле он познакомился с Лизбетой Моро, восемнадцатилетней девушкой, высокой и крепкой, чье завидное здоровье и деятельный, степенный нрав пленили его. Так же как и он, девушка задыхалась в узком кругу, куда ее загнала судьба, и рвалась на простор, в далекие края.
Только тогда, когда все уже было улажено, Николя сообщил родителям о своем отъезде. Вечерело, спускался осенний сумрак, все еще мягкий, однако в нем уже ощущалось первое дыхание зимы. Мучительная тоска охватила Матье и Марианну, когда они поняли все: на сей раз дитя улетает из родного гнезда не только для того, чтобы свить свое собственное гнездо на соседнем дереве в их общем лесу, — на сей раз предстоит далекий перелет за моря и океаны, разлука без надежды на свидание. Других детей они еще увидят, а Николя прощался с ними навсегда. Их согласие было тяжкой жертвой, величайшим вкладом в дело жизни, данью, которую жизнь взимала с их нежности, с их потомства. Для торжества всепобеждающей жизни от них требовали часть их плоти, этот излишек многочисленной семьи, переливавшейся через край, все ширившейся и заселявшей мир. И что ответить, как отказать? Сын, который не нашел здесь применения своим силам, уходит — и это логично, разумно. За пределами страны есть обширные, не заселенные еще континенты, и нет границ для семени, уносимого дуновением ветра. Кроме нации, есть человечество, есть рост, не знающий пределов, есть единый братский народ будущего, ибо, когда исполнятся сроки, вся земля станет единым градом истины и справедливости. Но, помимо этой великой мечты поэтов и провидцев, Николя, практичный, полный энтузиазма юноша, приводил и свои доводы. Он не хотел жить паразитом, он отправлялся на завоевание иных земель, где он будет выращивать свой хлеб, поскольку родина стала для него слишком тесной и нет у нее больше свободных полей. К тому же он уносил родину живой в сердце своем, именно он желал раздвинуть ее границы, расширить их далеко за пределы Франции, непрестанно наращивая для нее богатства и силу. Его привлекала таинственная, древняя Африка, открытая только недавно и уже достаточно исследованная. Сначала он отправится в Сенегал, затем, вероятно, проедет до Судана, в самую глубь девственных земель, где он мечтал создать новую Францию, огромное колониальное государство, которому суждено омолодить одряхлевшую расу: в дар родине он принесет новые земли. Вот здесь-то, под палящим солнцем, он решил подымать бескрайнюю целину, создать свое государство, основать вместе с Лизбетой новую династию Фроманов, новое, в десять раз большее Шантебле, Шантебле, населенное его потомством. Говорил он об этом с такой завидной решимостью, что Матье и Марианна нежно улыбнулись сквозь слезы, хотя сердца их разрывались от горя.
— Ступай, дитя мое, мы не смеем тебя удерживать. Иди туда, куда зовет тебя жизнь, туда, где ты проживешь ее здоровым, счастливым и сильным. Все, что родится там от тебя, будет тоже полно здоровья и силы, все это плоть от нашей плоти, и мы вправе будем гордиться тобой… Ты верно говоришь, не надо плакать: пусть твой отъезд станет праздником, ибо семья не разлучается, она лишь ширится, она захватывает и покоряет мир.
Однако после свадьбы Николя и Лизбеты, когда пришел день разлуки, в Шантебле наступили часы горестных переживаний. Вся семья собралась на последний совместный ужин, и когда молодая отважная пара стала прощаться, когда пришло ей время оторваться от родной земли, все зарыдали, хотя каждый обещал другому держаться молодцом. Молодые уезжали налегке, полные надежд, и, кроме десяти тысяч приданого Лизбеты, согласились взять у родителей лишь еще десять тысяч для первого обзаведения. И пусть отвага и труд помогут им завоевать победу!
Но больше остальных был взволнован отъездом брата самый младший в семье, Бенжамен. Ему минуло одиннадцать лет, это был красивый и нежный мальчик, баловень родителей, считавших, что он слаб здоровьем. Младшего сына они твердо решили оставить при себе, так дорог и мил был им этот мальчуган с ласковым светлым взором и чудесными вьющимися волосами. И он рос при матери, в праздности, томным, мечтательным ребенком, обожаемый всеми как прелестная дань этой мужественной и трудолюбивой семьи.
— Подожди, Николя, мой хороший, дай я тебя еще раз поцелую… А когда ты вернешься? — спросил Бенжамен.
— Никогда, мой маленький Бенжамен.
Мальчик вздрогнул.
— Никогда?.. О, это же так долго! Вернись, вернись когда-нибудь, чтобы я мог тебя еще раз поцеловать.
— Никогда, — повторил Николя, сам побледнев как полотно. — Никогда, никогда.
И он поднял на руки брата, у которого из глаз хлынули слезы.
Настала минута расставания, и каждый ощутил ее как разящий под корень удар топора.
— Прощай, братишка!.. Прощайте, прощайте все!
И когда Матье напутствовал завоевателя, в последний раз пожелав ему победы, Бенжамен, ослепший от слез, в отчаянии бросился к матери и зарылся в складках ее платья. Она страстно обняла его, словно охваченная страхом, что он тоже может уйти. Только он один остался теперь в родном гнезде.
А на заводе Констанс, полновластная хозяйка роскошного особняка, ждала, что принесет ей судьба, ждала двенадцать долгих лет, ждала упрямо и напряженно, с ужасом взирая на то, как рушится вся ее жизнь, все ее надежды.