Собрание сочинений. Т. 20. Плодовитость
Шрифт:
— Какое страшное горе, единственный сын!
И она разразилась Целым потоком слов.
— Вы тоже поспешили сюда, это так понятно… Представьте, я только час назад совершенно случайно узнала об этом несчастье, мне повезло, дочери были ужо одеты, а я кончала одеваться, чтобы ехать с ними на венчанье, — кузина нашего друга Сантера выходит замуж за дипломата. Вообразите, вся вторая половина дня у меня занята. Хотя венчанье назначено на четверть двенадцатого, я, ни минуты не колеблясь, приказала ехать сюда, а не в церковь. Конечно, я поднялась одна, девочки ждут меня в карете. Мы немного опоздаем на свадьбу. Вы сами увидите несчастных родителей; они сидят у постели, которую очень красиво убрали, а дом сразу как будто опустел. Просто сердце разрывается.
Матье смотрел на Валентину, удивляясь тому, что она ничуть не стареет, словно ее иссушило
— Мне хотелось, чтобы Гастон получил разрешение присутствовать на похоронах, ибо я не уверена, что его отец будет в это время в Париже… И наш друг Сантер тоже уезжает завтра на несколько дней. Ах! Уходят не только мертвые… Просто страшно становится при мысли, сколько живых покидает нас, исчезает навсегда… Не правда ли, дорогая госпожа Фроман, жизнь так печальна?!
По лицу Валентины скользнула легкая тень, — последнее время ее терзала мысль о неизбежном разрыве с Сантером, который не зря прибегал ко всяким маневрам, однако созревшего в нем намерения — последнего перевоплощения романиста — она все же до конца не разгадала, Со смиренным жестом ханжи она добавила:
— Все мы в руках божьих!
Марианна улыбнулась молодым девушкам, по-прежнему молчаливо и неподвижно сидевшим в карете, и поспешила переменить тему разговора:
— Как они выросли и похорошели! Ваша Андре просто очаровательна. А сколько же лет Люси? Ей уж скоро замуж пора!
— О, — воскликнула Валентина, — хорошо, что она вас не слышит, не то бы расплакалась! Ей семнадцать, но по умственному развитию не дашь и двенадцати: поверите ли, сегодня все утро рыдала, не хотела ехать на свадьбу, твердила, что она от этого заболеет. По-прежнему все время твердит о монастыре, придется, вероятно, что-то решить… Андре в тринадцать лет куда больше женщина. Но она совсем глупышка, просто овечка какая-то. Бывают дни, когда я чувствую себя больной, до того ее кротость действует мне на нервы.
Только усаживаясь в карету и пожимая на прощанье руку Марианне, она заметила, что та беременна.
— Право, я совсем не в себе. Не спросила даже о вашем здоровье… Вы на восьмом месяце, если не ошибаюсь? И это будет ваш. одиннадцатый! Это ужасно, просто ужасно! Впрочем, поскольку это у вас так хорошо получается… О, эти несчастные, которых вы сейчас увидите! Какая страшная пустота воцарится теперь в их доме!
Когда экипаж отъехал, Матье и Марианна решили, что, прежде чем подняться, им следовало бы пройти во флигелек к Блезу и все разузнать. Но ни Блеза, ни Шарлотты не оказалось дома. Фроманы застали там лишь няньку, которая присматривала за маленькой Бертой. Няня со вчерашнего дня не видела Блеза, так как он оставался все время наверху, у тела покойного. А г-жа Шарлотта тоже поднялась к Бошенам рано утром и даже распорядилась принести ей к двенадцати часам малютку, чтобы ее покормить, не спускаясь самой и не теряя ни одной минуты. Когда удивленная Марианна, ничего не понявшая из этого сбивчивого рассказа, стала расспрашивать няньку, та объяснила:
— Мадам взяла с собой ящик с красками. Думаю, что она рисует портрет покойного.
Когда Матье и Марианна шли по заводскому двору, могильная тишина, вдруг воцарившаяся в этом огромном и обычно шумном царстве труда, мучительной болью отозвалась в их сердце. Смерть прошлась здесь, и вся кипучая жизнь мгновенно замерла: остановились и затихли машины, опустели и умолкли цехи: ни единого звука, ни единой души, ни облачка пара, который был как бы самим дыханием завода. Умер хозяин, и вместе с ним умер, остановился завод. И печаль окончательно завладела ими, когда, пройдя по опустевшему двору, они вошли в дремлющую галерею и поднялись по погруженной в тягостное молчание лестнице на второй этаж, где все двери были открыты настежь, как в нежилом доме. В передней они не встретили никого из слуг. Даже слабо освещенная гостиная со спущенными вышитыми занавесями из муслина, с креслами, аккуратно расставленными полукругом, словно в ожидании
Когда он узнал Фроманов, он повторил слова, которые говорили все:
— Какое страшное несчастье! Единственный сын!
Пожав посетителям руки, он объяснил, что г-жа Бошен еле держится на ногах и удалилась недавно к себе, а г-н Бошен и Блез сошли вниз, чтобы распорядиться насчет похорон. И он снова зашагал взад и вперед размеренной походкой маньяка и, указав на соседнюю комнату, двери которой были распахнуты настежь, пояснил:
— Он там, на той кровати, на которой скончался. Ее убрали цветами, получилось очень красиво… Можете войти.
Это действительно была спальня Мориса. Тяжелые шторы задернули, и в комнате было темно, как ночью. У кровати горели свечи, бросая мягкий свет на восковое, умиротворенное лицо покойника, который, казалось, спит. Он ничуть не изменился, только слегка осунулся, как бы облагороженный внезапным ударом, сразившим его в расцвете лет. В скрещенные на груди руки было вложено распятие. Все покрывало было усыпано розами, и казалось, Морис почивал на весеннем ложе. Тонкий аромат цветов смешивался с запахом воска, и в спальне, где царила торжественная тишина, какой-то трагический покой, воздух был душным, тяжелым. Даже легчайшее дуновение не колебало высокого пламени свечей в этом полумраке, где белым пятном выделялась лишь кровать.
Когда Матье и Марианна вошли в спальню, они заметили у дверей, за ширмой, свою сноху Шарлотту; на коленях у нее лежал картон, и при свете маленькой лампы она рисовала голову умершего, покоившуюся среди роз. Двадцатилетняя художница уступила страстным настояниям матери, преодолев тоскливый страх, сжимавший ее сердце. Красивая яркой красотой молодости, с огромными синими глазами на обычно румяном, а сейчас бледном лице, в ореоле пушистых волос, она уже три часа сидела за работой, добиваясь наибольшего сходства. Когда Матье и Марианна подошли к ней, она не заговорила с ними, а только слегка кивнула головой. Но кровь прилила к ее лицу, в глазах засветилась улыбка. Постояв с минуту возле покойника в скорбном созерцании, Фроманы бесшумно вернулись в гостиную, а Шарлотта осталась наедине с покойником, лежавшим среди роз и оплывающих свечей, и продолжала свою работу.
Моранж по-прежнему бродил взад и вперед по гостиной. Матье остался стоять, а Марианна, которой в ее положении не следовало переутомляться, присела около Двери. Они не обмолвились ни словом, и томительное ожидание длилось и длилось в гнетущей тишине этих комнат с наглухо занавешенными окнами. Минут через десять явились новые посетители: какая-то дама и господин, которых они сначала не узнали. Моранж поклонился и принял посетителей с тем же растерянным видом. Но когда дама, не выпуская руки пришедшего с ней господина, повела его по комнате, как водят слепых, стараясь, чтобы он не наткнулся на мебель, Марианна и Матье узнали супругов Анжелен. Прошлой зимой они продали свой домик в Жанвиле и поселились в Париже, сраженные последним ударом: при банкротстве одного солидного банкирского дома они потеряли почти все свое небольшое состояние. Жена, вынужденная теперь зарабатывать на хлеб, получила место инспектрисы благотворительного общества; в ее обязанность входило наблюдение за одинокими матерями, которым общество оказывало помощь; кроме того, она посещала новорожденных на дому и составляла отчеты. Теперь, когда уже не оставалось больше надежд на рождение собственного ребенка, что приводило ее в полное отчаяние, она с грустной улыбкой говорила, что в общении с этим маленьким мирком черпает хоть какое-то утешение. А ее муж, зрение которого все ухудшалось, вынужден был бросить живопись и жил теперь в угрюмой скорби по своей неудавшейся, загубленной жизни.