Собрание сочинений. Т. 9.

Золя Эмиль

Между тем Полина оставалась нежной матерью в своем маленьком мирке: ухаживала за Шанто, который был плох, заменяла в хозяйстве Веронику, становившуюся все более бестолковой, и заботилась о Лазаре и Луизе, обращаясь с ними, как с шаловливыми детьми, подшучивая над их проказами. Она хохотала даже громче, чем они, бодрым, здоровым смехом, звонким, как свирель. Весь дом повеселел. Полина с утра до ночи суетилась, нарочно загружала себя хозяйственными делами, отказывалась идти с ними гулять то под предлогом генеральной уборки, то стирки, то варки варенья. Особенно шумливым стал Лазар: он бегал по лестницам, насвистывал, хлопал дверьми, ему казалось, что дни летят слишком быстро и слишком спокойно. Хотя он ничего не делал, новая страсть до того поглощала его, что у него не хватало ни времени, ни сил. Опять он собирался завоевать мир и ежедневно за обедом строил новые планы, мечтал о прекрасном будущем.

Литература уже успела ему надоесть, он признался, что перестал готовиться к экзаменам на звание учителя, которые решил было сдавать. Прежде под этим предлогом Лазар надолго запирался в своей комнате, но был в таком угнетенном состоянии, что даже не раскрывал книги; теперь он смеялся над собственной глупостью. Ну не идиотство ли связать себя по рукам и ногам, чтобы писать романы или пьесы? Нет! Самое интересное — это политика, отныне у него твердый план: он немного знаком с депутатом Кана, он поедет с ним в Париж в качестве секретаря, а там за несколько месяцев пробьет себе дорогу. Государству нужны способные молодые люди. Когда Полина, встревоженная этим галопом идей, пыталась успокоить его горячность, советуя ему лучше занять небольшую, но солидную должность, Лазар насмехался над ее благоразумием и называл ее в шутку «бабушкой». Снова начиналась возня, дом оглашался чересчур громким смехом, однако в нем ощущалась тоска и затаенное страдание.

Однажды, когда Лазар и Луиза отправились одни в Вершмон, Полина, которой понадобился рецепт для чистки бархата, поднялась наверх и стала рыться в большом шкафу кузена, где как-то видела его на клочке бумаги в одной из книг. И вдруг среди брошюр она нашла старую перчатку своей подруги, эту забытую перчатку, которой так часто упивался Лазар, доходя до чувственных галлюцинаций. Полина вдруг прозрела: так вот что Лазар в смятении пытался спрятать в тот вечер, когда Полина неожиданно вошла и позвала его обедать. Это открытие доконало Полину, она рухнула на стул. Господи! Он томился по этой девушке еще до того, как она приехала сюда, он обладал ею в мечтах, он истрепал эту тряпку своими губами, потому что она еще хранила немного ее аромата! Полина вся содрогалась от рыданий, устремив залитые слезами глаза на перчатку, которую продолжала держать в своих дрожащих руках.

— Ну как, барышня, нашли? — громко спросила Вероника с лестницы, поднявшись вслед за Полиной. — Я же вам толкую, — лучше всего потереть коркой свиного сала.

Она вошла и сначала растерялась, увидев Полину в слезах, с зажатой между пальцами старой перчаткой. Но, принюхавшись, почувствовала запах духов и сразу догадалась, в чем дело.

— Ну конечно, — проворчала Вероника грубым тоном, которым она все чаще и чаще разговаривала с Полиной, — этого и следовало ожидать… Я предупреждала вас давно. Вы свели их, вот они и забавляются… И потом покойная хозяйка была права, эта кошечка будоражит его больше, чем вы.

Она покачала головой и печальным голосом добавила, как бы разговаривая сама с собой:

— Ах, несмотря на все недостатки покойница-хозяйка понимала что к чему… Никак не могу свыкнуться с тем, что она померла.

В этот вечер, заперев дверь своей комнаты и поставив свечу на комод, Полина опустилась на край кровати, убеждая себя, что должна поженить Лазара и Луизу. В течение всего дня в голове у нее шумело, казалось, череп раскалывается, и это мешало думать; только теперь, ночью, когда она осталась одна, пришло наконец неизбежное решение. Нужно поженить их; слова эти звучали в ее ушах подобно приказу, как голос разума и справедливости, который она не могла заставить молчать. Был миг, когда Полина, такая смелая, вдруг в ужасе обернулась, — ей почудился голос тетки, которая требовала повиновения. Тогда она, как была в платье, упала навзничь и зарылась головой в подушку, чтобы заглушить рыдания. О, отдать его другой, сознавать, что он в объятиях другой, отдать навсегда, без надежды когда-либо получить его. Нет, у нее не хватит на это мужества, она предпочтет по-прежнему влачить жалкое существование; никому он не достанется, ни ей, ни этой девушке, пусть он иссохнет от ожидания! Долго она боролась, охваченная бешенством и ревностью, перед ней возникали ужасные чувственные картины. Вначале она взбунтовалась, как в былые времена, эту ярость в крови не могли обуздать ни годы, ни рассудок. Потом наступила страшная усталость, плоть была усмирена.

И вот, лежа на спине, не имея даже сил раздеться, Полина стала размышлять. Ей удалось убедить себя, что Луиза даст Лазару больше счастья, чем она. Разве не сумела эта хрупкая девочка своим кокетством и ласками рассеять его хандру? Вероятно, она ему нужна такая, как есть, ему нужно, чтобы она постоянно висела у него на шее, поцелуями разгоняла бы его мрачные мысли,

страх смерти. И Полина старалась принизить себя в собственных глазах, она слишком холодна, лишена женственности и грации, у нее есть только доброта, но для мужчины этого недостаточно. Еще одно соображение окончательно убедило ее. Она разорена, а планы кузена на будущее, планы, которые так тревожили ее, потребуют со временем много денег. Вправе ли она обрекать его на бедность, в которой живет семья, на лишения, от которых он, видимо, так страдает? Это будет ужасное существование; вечные сожаления, горечь и раздоры из-за неудовлетворенного честолюбия. Он озлобится в нищете, а Луиза богата, она даст Лазару высокое положение, о котором он так мечтает. Говорят, Тибодье подготовил для будущего зятя выгодную должность, вероятно, в банке, и хотя Лазар делает вид, что презирает финансистов, все это, конечно, уладится, Нельзя больше колебаться, теперь ей казалось, что она совершит преступление, если не поженит их. Лежа без сна, Полина убедила себя, что этот брак естественная и необходимая развязка и что она должна ускорить дело, чтобы не потерять уважения к себе самой.

Ночь прошла в борьбе. Когда рассвело, Полина наконец разделась. Она была очень спокойна и наслаждалась полным отдыхом, хотя не могла уснуть. Никогда ей не было так легко, никогда она не ощущала себя такой благородной, такой самоотверженной. Все кончено, она разорвала оковы своего эгоизма, она уже больше ни на что и ни на кого не надеялась и в глубине души испытывала утонченное наслаждение от принесенной жертвы. Девушка даже не чувствовала в себе прежнего стремления самой, без чужой помощи создать счастье близких, этой властной потребности, казавшейся ей теперь последним оплотом ее ревности. Она уже не гордилась своим самоотречением, она примирилась с тем, что близкие могут быть счастливы независимо от нее. Это был предел любви к ближним: исчезнуть, отдать все, не думая о том, что ты дал слишком много, любить так, чтобы радоваться чужому счастью, которое ты никогда не сможешь разделить. Солнце уже всходило, когда Полина наконец крепко уснула.

В тот день Полина спустилась вниз очень поздно. Утром она с радостью почувствовала, что принятое вчера решение стало еще определеннее, еще тверже. Ей пришло в голову, что она забыла о себе, ведь нужно все-таки подумать о завтрашнем дне, о новом положении, в котором окажется она сама. Если у нее хватит мужества поженить Лазара и Луизу, то никогда не хватит сил, чтобы оставаться подле них, видеть их близость, их семейное счастье. Самопожертвование тоже имеет границы, и она опасалась, что ярость снова овладеет ею, что она устроит какую-нибудь ужасную сцену. Разве мало того, что она уже сделала? У кого хватит жестокости подвергать ее этой ненужной пытке? Поэтому Полина сразу приняла бесповоротное решение. Она уедет, она покинет этот дом, полный мучительных воспоминаний. Пусть вся ее жизнь изменится, но она не отступит.

За завтраком Полина была, как всегда, спокойна и весела. При виде Лазара и Луизы, которые сидели рядом, смеясь и перешептываясь, мужество не покинуло ее, только сердце словно оледенело. Была суббота. Чтобы остаться одной к приходу доктора, Полина, воспользовавшись каким-то предлогом, отправила Лазара и Луизу в дальнюю прогулку. Они ушли, а она из предосторожности пошла встречать доктора на дорогу. Увидев Полину, Казенов предложил ей сесть в экипаж. Она отказалась и попросила его сойти. Они медленно шли рядом, а Мартен, опередив их на сто метров, ехал в пустом экипаже.

Просто, в нескольких словах Полина открыла доктору свое сердце. Она рассказала ему о своем плане отдать Лазара Луизе, о желании покинуть дом. Эта исповедь казалась ей необходимой, она не хотела поступить опрометчиво, а старый доктор был единственным человеком, с которым она могла поделиться.

Вдруг Казенов остановился посреди дороги и обнял ее своими длинными худыми руками. Дрожа от волнения, он крепко поцеловал девушку в голову и заговорил с ней на «ты»:

— Ты права, девочка… И, знаешь, я рад, потому что могло кончиться гораздо хуже. Вот уже много месяцев это терзает меня, у вас в доме я чувствовал себя буквально больным, — ведь я видел, что ты очень несчастна… Ах, эта милая семейка здорово обобрала тебя: сперва взяли твои деньги, потом сердце…

Полина пыталась остановить его:

— Друг мой, прошу вас… Вы о них слишком дурно думаете.

— Возможно, это не мешает мне радоваться за тебя. Ладно, ладно, отдай ей твоего Лазара, не больно хороший подарок ты делаешь… О, разумеется, он очень мил и исполнен лучших намерений, но я предпочту, чтобы другая была несчастна с ним. Этих молодчиков, которым все надоедает, трудно вынести даже на таких крепких плечах, как твои. Я лично выбрал бы тебе в мужья мясника, да, мясника, который хохотал бы с утра до ночи.