Собрание сочинений. Т. 9.
Шрифт:
Пролетело еще несколько недель, прилив снова унес три дома в Бонвиле. При встречах с Лазаром рыбаки спрашивали, правда ли, что он прекратил борьбу с морем. Оно верно, с ним не совладаешь, а все-таки злость берет, когда видишь, сколько отличного дерева извели. В их сетованиях, в том, как они просили его не отдавать деревню на погибель, слышалась злая издевка матросов, которые несмотря ни на что гордятся своим морем, его мертвой хваткой. Это так раздражало Лазара, что он избегал проходить через поселок. Смотреть на развалины дамбы и волнорезов было для него невыносимо.
Однажды, когда он шел к кюре, его остановил Пруан.
— Господин Лазар, — смиренно сказал он с лукавой усмешкой в уголках глаз, — знаете вон те бревна, что гниют там, на берегу?
— Да, ну и что же?
— Коли они вам ни к чему, отдали бы их нам… Мы хоть погреемся.
Едва сдерживаемый гнев овладел молодым человеком. Он быстро ответил, даже не успев подумать:
— Это невозможно. На той неделе плотники
С той поры по всей округе пошли суды да пересуды. Опять будет потеха, молодой Шанто заупрямился. Прошло две недели; теперь, едва завидев Лазара, рыбаки спрашивали, как дела, неужто он не может найти рабочих. В конце концов он занялся волнорезами отчасти под влиянием Полины, которой хотелось найти для него дело поближе к дому. Но он принялся за это без обычного воодушевления. Одна лишь старая обида против моря поддерживала Лазара, он уверял, что теперь уж наверняка обуздает его: будет оно лизать берег Бонвиля, как укрощенный зверь.
И Лазар снова принялся за чертежи. Он рассчитал новые углы сопротивлений и удвоил число раскосов. Денег на это понадобится не так уж много. Можно будет использовать большую часть старого материала.
Плотник представил смету, которая достигала четырех тысяч франков. Такую незначительную сумму Лазар согласился взять у Полины, убежденный, как заявил он, что без труда получит субсидию от департаментского совета. Это даже, по его мнению, единственный способ заставить их раскошелиться: ведь они, конечно, не дадут ни гроша, пока волнорезы разрушены. Надежда на ссуду немного раззадорила Лазара, работа закипела. Он был очень занят, каждую неделю ездил в Кан, чтобы повидать префекта и наиболее влиятельных членов совета. Когда работы в основном были закончены, Лазар добился наконец обещания, что пришлют инженера; после осмотра он сделает доклад, а потом совет поставит на голосование вопрос о субсидии. Инженер, очень милый человек, провел целый день в Бонвиле, а после прогулки по берегу согласился позавтракать у Шанто. Из деликатности, не желая оказывать на него давления, они не решались расспрашивать его, но за столом он был так внимателен к Полине, что даже она поверила в успех дела. Поэтому все ужаснулись и пришли в полное уныние, когда две недели спустя Лазар приехал из Кана и выложил все новости. Он задыхался от гнева: ну и доклад сделал этот фатоватый инженеришка! О, он был отменно вежлив, но высмеял все, каждый гвоздик, пересыпая свою речь множеством технических терминов. Впрочем, этого и следовало ожидать: ведь эти субъекты не могут допустить, чтобы без их помощи выстроили даже клетку для кроликов. Но самое ужасное, что после его доклада совет департамента отклонил просьбу о субсидии.
Это вызвало новый приступ отчаяния у молодого человека. Волнорезы были закончены, и хотя Лазар уверял, что они выдержат самые большие приливы и теперь эти наглые инженеришки лопнут от зависти, это все равно не могло вернуть денег Полине. Он был ужасно огорчен и сокрушался, что втянул ее в новую беду. Однако Полина, преодолев врожденную скупость, сказала, что несет полную ответственность за все, напомнив Лазару, что сама заставила его принять деньги; это доброе дело, и она ни о чем не жалеет, она бы охотно дала еще, только бы спасти несчастную деревню. Но когда плотник прислал счет, Полина не могла скрыть горестного изумления: вместо четырех тысяч франков, согласно смете, расходы достигли почти восьми тысяч. В общей сложности она выбросила свыше двадцати тысяч франков на ветер — на несколько балок, которые может снести первый же шторм.
От состояния Полины в ту пору оставалось лишь сорок тысяч франков. Это приносило две тысячи ренты, сумма, на которую она едва сможет прожить, если когда-нибудь окажется одна, без крова. Деньги мало-помалу уходили на хозяйство, которое она продолжала щедро оплачивать. Теперь ей приходилось следить за расходами с рачительностью бережливой хозяйки. Шанто даже не имели прежних трехсот франков в месяц, ибо после смерти г-жи Шанто выяснилось, что изрядное количество процентных бумаг продано, хотя так и не удалось узнать, на что ушли эти деньги. Добавив свою ренту к ренте Шанто, Полина располагала лишь четырьмя стами франков, а расходы были большие, и ей приходилось творить чудеса экономии, чтобы выкроить деньги на милостыню. Прошлой зимой опекунство доктора Казенова кончилось, Полина стала совершеннолетней и могла самостоятельно распоряжаться и собой и своим состоянием. Разумеется, доктор и прежде отнюдь не стеснял ее, так как он отказался давать ей советы; фактически его миссия уже давно кончилась, а теперь и юридически истек срок опеки, хотя оба они заметили это только несколько недель спустя. Тем не менее Полина ощущала себя более зрелой, более независимой, она как бы стала настоящей женщиной, полновластной хозяйкой дома, которая никому не должна отдавать отчета, ибо дядя умолял ее руководить всем и никогда ни о чем не советоваться с ним. Лазар тоже ненавидел денежные вопросы. Таким образом, она распоряжалась общими деньгами и замещала г-жу Шанто, проявляя практическую сметку, которая зачастую поражала мужчин. Одна только Вероника считала, что барышня изрядная «скареда», ведь теперь ей выдавали по субботам только фунт
Дни шли за днями однообразно и размеренно. Но этот неизменный распорядок жизни, привычный уклад, казавшийся Полине основой благополучия, только усиливал тоску Лазара. Никогда он не слонялся по комнатам в таком смятении, как теперь, когда в доме благодаря Полине был создан покой и уют. Окончив работы на взморье, он вздохнул с облегчением, ибо любое занятие скоро надоедало ему; однако едва он предавался безделью, как начинал терзаться от стыда и томиться от скуки. Каждое утро он строил новые планы на будущее: мысль о газете была отвергнута, это ниже его достоинства; он возмущался своей бедностью, которая не дает ему возможности спокойно отдаться какому-нибудь крупному литературному или историческому труду. Затем Лазар стал вынашивать новый план; он станет учителем, сдаст экзамены, если это понадобится, и, обеспечив себя необходимым заработком, займется литературной работой. Казалось, теперь его и Полину связывает только дружба, родственные чувства брата и сестры. Несмотря на всю непринужденность их отношений, Лазар никогда не упоминал о свадьбе, то ли потому, что совершенно забыл о ней, то ли потому, что об этом уже говорено-переговорено. Полина тоже избегала этой темы в полной уверенности, что стоит ей намекнуть, и они поженятся. Между тем Лазар охладевал к ней с каждым днем все больше, она чувствовала его безразличие, но не понимала, что именно поэтому она бессильна спасти кузена от скуки.
Однажды в сумерки она поднялась к Лазару, чтобы позвать его к обеду, и увидела, что он торопливо прячет какую-то вещь, но не могла разглядеть, что именно.
— Что это? — улыбаясь, спросила она. — Уж не сочиняешь ли ты стихи к моему рождению?
— Нет, нет, — взволнованно и запинаясь, ответил Лазар. — Так, пустяки.
Это была старая перчатка, забытая Луизой, которую он случайно нашел за грудой книг. Перчатка из саксонской кожи сохранила крепкий, своеобразный запах зверя; любимые духи Луизы, гелиотроп, чуть смягчали его, примешивая аромат ванили. Лазар, очень чувствительный к запахам, взволнованный этим сочетанием цветка и плоти, растерянно застыл, прижав перчатку к губам и предаваясь сладострастным воспоминаниям.
С того дня через зияющую пустоту, образовавшуюся в нем после смерти матери, он снова потянулся к Луизе. Видимо, он никогда и не забывал ее; но чувство его как бы притупилось в дни скорби, и нужна была эта вещь, чтобы возродите живой образ девушки, вплоть до ее горячего дыхания. Когда он оставался один, он брал перчатку, нюхал ее, осыпал поцелуями, воображая, что еще держит Луизу в своих объятиях, прильнув губами к ее затылку. Нервное состояние, в котором он находился, длительное безделье усиливали это чувственное опьянение. То были настоящие оргии, которые изматывали его вконец. И хотя потом Лазар бичевал себя, все-таки он снова и снова принимался за прежнее, охваченный страстью, с которой не мог совладать. Все это еще усиливало его мрачное настроение, он даже бывал резок с Полиной, словно злился на нее за собственную слабость. Она ничего не говорила его плоти, и порой, прервав веселую и спокойную беседу с Полиной, он убегал к себе, чтобы отдаться своему пороку и погрузиться в жгучие воспоминания о другой. Потом, спускаясь вниз, он чувствовал отвращение к жизни.
За один месяц Лазар так изменился, что Полина пришла в полное отчаяние. Днем она еще крепилась, как всегда спокойно и деловито занималась хозяйством. Но по вечерам, когда она запирала дверь своей комнаты и могла отдаться горю, все ее мужество иссякало, она плакала, как беспомощное дитя. Последняя надежда рушилась, все ее добрые порывы терпели поражение. Неужто это возможно? Одного сострадания, оказывается, недостаточно, можно любить человека и быть причиной его несчастья; она понимала, что кузен несчастен и, вероятно, из-за нее. В душе девушки зародились сомнения, она стала бояться соперницы. Если Полина долгое время успокаивала себя, объясняя черную меланхолию Лазара трауром, то теперь снова появилась мысль о Луизе, та самая мысль, которую тогда, на другой день после смерти г-жи Шанто, она отогнала, гордо уповая на силу своей любви, и теперь по ночам сердце ее обливалось кровью.
Эта мысль неотвязно преследовала Полину. Она ставила свечу на стол, тяжело опускалась на край кровати и так сидела, даже не имея сил снять платье. Ее напускная веселость в течение целого дня, выдержка и терпение — все это тяготило ее, как тяжелое бремя. Однообразной чередой проносились дни за днями, и удручающая тоска Лазара угнетала всю семью. К чему ее усилия создать радость, если она не умеет согреть, наполнить солнцем этот любимый уголок? Жестокие слова Лазара звучали в ее ушах: «Мы слишком одиноки»; виновата она, ее ревность, из-за этого люди чуждаются их. Полина не называла имени Луизы, старалась не думать о ней и все-таки видела перед собой ее пленительный образ; вот она развлекает Лазара своим томным кокетством, возбуждает его шуршанием своих юбок. Минуты шли, а Полина не могла отогнать от себя эти видения. Лазар тоскует по этой девушке, это ясно, и его очень легко исцелить — нужно только съездить за ней. И каждый вечер, стоило Полине подняться к себе и устало опуститься на край кровати, перед ней возникал один и тот же образ, ее терзала мысль, что счастье любимого, быть может, в руках другой.