Собрание сочинений. Т.18. Рим
Шрифт:
— Лгать, лгать, — пробормотал Сантобоно, — это не значит лгать, когда говоришь только одно хорошее, раз оно есть, а все-таки у Агостино есть и хорошее. Все дело в том, как написать.
Сантобоно упорствовал, настаивая на своей просьбе, у него не укладывалось в голове, что можно отказаться от попытки переубедить суд, ловко изложив факты. Потом, удостоверившись, что ничего не добьется, он отчаянно махнул рукой, на его землистом лице появилось злобное, мстительное выражение, а в черных глазах вспыхнула сдержанная ярость.
— Так, так! У всякого своя правда, что ж, вернусь, расскажу все его высокопреосвященству, кардиналу Сангвинетти. Прошу ваше высокопреосвященство не посетовать на меня, что напрасно вас побеспокоил… Фиги, может, и не дозрели, но я позволю себе принести корзинку в конце сезона, они будут тогда совсем
Сантобоно попятился к двери, отвешивая низкие поклоны, его высокая костлявая фигура, казалось, вот-вот переломится пополам. И Пьер, живо заинтересованный этой сценой, узнавал в священнике черты, свойственные низшему духовенству Рима и окрестностей; таким рисовали ему это духовенство перед его поездкой. Сантобоно не был каким-нибудь scagnozzo — жалким, изголодавшимся провинциальным священником, неудачником, заброшенным на римскую мостовую в поисках хлеба насущного; не принадлежал он и к числу тех горемык, что, надев сутану, подбирают крохи удачи на церковном столе и, жадно вырывая у соперника право отслужить обедню, якшаются с простонародьем в кабачках самого скверного пошиба. Это не был и деревенский священник из какого-нибудь захолустья, невежественный, до дикости суеверный, такой же крестьянин, как и все, священник, с которым его паства держится запанибрата, при всем своем благочестии никогда не путая его с господом богом, ибо она преклоняет колена перед святым своего прихода, но не перед человеком, живущим за счет этого святого. Доходы священника сельской церковки во Фраскати достигали девятисот франков, а тратиться ому приходилось только на хлеб и мясо: вино, фрукты, овощи давала ему земля. Сантобоно не был и круглым невеждой — он смыслил кое-что и в теологии, и в истории римского величия, которая воспламенила его патриотизм сумасбродной мечтой о грядущем мировом господстве возрожденного Рима, столицы Италии. Но какая все же непреодолимая дистанция между этим низшим римским духовенством, зачастую весьма достойным и умным, и высшим духовенством, высшими сановниками Ватикана! Всякий, кто не являлся хотя бы прелатом, был в их глазах ничтожеством.
— Тысячу раз благодарю ваше высокопреосвященство, да сбудется все, чего ваша душа пожелает!
Сантобоно наконец исчез, и кардинал повернулся к Пьеру, который откланялся, собираясь выйти вслед за священником.
— В общем, господин аббат, мне кажется, с книгой у вас неблагополучно. Повторяю, в точности мне ничего не известно, вашего дела я не видел. Но, зная, что племянница принимает в вас участие, я замолвил словечко кардиналу Сангвинетти, префекту конгрегации Индекса, он только что был у меня. Однако и он осведомлен немногим более, чем я, ибо ваши бумаги еще в руках секретаря. Во всяком случае, кардинал заверил меня, что донос исходит от лиц значительных, пользующихся влиянием, он занимает много страниц, приведены места, наиболее пагубные… как в отношении религии вообще, так и догматов.
Потрясенный мыслью о тайных недругах, которые преследуют его, оставаясь в тени, Пьер воскликнул:
— Донос, донос! Если бы вы знали, ваше высокопреосвященство, как сжимается у меня сердце при этом слове! Ведь если я и согрешил, то, уж конечно, без умысла, ибо единственное, чего я желал, и желал горячо, — это торжества церкви!.. Вот я и хочу припасть к стопам его святейшества и добиться оправдания.
Бокканера резко выпрямился. Суровая морщина пересекла его высокий лоб.
— Его святейшество может все — и принять вас, ежели на то будет его соизволение, и даже разрешить от греха… Но послушайтесь моего совета: лучше, если вы сами изымете свою книгу, попросту мужественно ее уничтожите, вместо того чтобы вступать на путь борьбы, которая принесет вам постыдное поражение… Итак, подумайте.
Пьер тотчас же пожалел, что обмолвился о своем намерении просить аудиенции у папы, ибо почувствовал, что кардинал был задет его намерением обратиться к верховному авторитету. Значит, сомнений не оставалось: этот человек будет его противником; правда, Пьер еще надеялся оказать на него давление с помощью окружающих, умолить его хотя бы о нейтралитете. Кардинал оказался человеком прямодушным, откровенным, он был выше закулисных интриг, которые, как начинал догадываться священник, плелись вокруг его книги, и поэтому молодой аббат почтительно откланялся.
— Я бесконечно благодарен
В приемной ждали человек пять-шесть, которые явились, пока Пьер беседовал с кардиналом. Тут были епископ, прелат, две старые дамы; перед уходом священник подошел к дону Виджилио, который беседовал с высоким молодым блондином; он оказался французом; увидев его, Пьер очень удивился, тот, также весьма удивленный, воскликнул:
— Как, господин аббат! Вы здесь, в Риме?
Пьер секунду колебался.
— А, господин Нарцисс Абер, прошу прощения, я не узнал вас! Вот уж, право, с моей стороны непростительно, мне ведь говорили, что с этого года вы атташе посольства.
Худощавый, стремительный, очень изящный, с безупречным цветом лица и блекло-голубыми, фиалковыми глазами, Нарцисс Абер носил русую, в мелких завитках, бородку и русые локоны, подстриженные челкой на лбу. Он родился в очень богатой чиновничьей семье, все члены которой были воинствующими католиками; дядя его был дипломатом, и это предрешило участь молодого человека. Сама судьба предназначила ему служить в Риме, где у него была могущественная родня: кардинал Сарно приходился ему свойственником, так как сестра кардинала вышла замуж за дядю Абера, парижского нотариуса, а монсеньер Гамба дель Цоппо, тайный камерарий, доводился ему двоюродным братом: его мать, вышедшая замуж за итальянского полковника, была теткой Нарцисса. Вот почему Абера зачислили в штаты посольства при папском престоле, где терпели его причуды и страстную влюбленность в искусство, заставлявшую его бродить из конца в конец по Риму. Нарцисс был, впрочем, очень любезен, безукоризненно учтив и при этом, в сущности, весьма практичен: он превосходно знал цену деньгам; ему случалось иной раз, как и в это утро, с томным, слегка загадочным видом посещать того или иного кардинала, чтобы от имени посла побеседовать с ним о каком-нибудь важном деле.
Абер сразу же отвел Пьера в широкую оконную нишу, где можно было поболтать без помех.
— Ах, дорогой аббат, я так рад вас видеть! Помните, как славно мы беседовали, встречаясь у кардинала Бержеро? Я еще посоветовал вам тогда просмотреть для вашей книги миниатюры четырнадцатого и пятнадцатого века. Имейте в виду, с сегодняшнего дня я примусь за вас и покажу вам Рим, как никто вам его не сумеет показать. Я рыскал повсюду, все повидал. О, какие сокровища, какие сокровища! Но, в конце концов, есть только одно великое творение, моя давняя страсть: Боттичелли в Сикстинской капелле. Ах, Боттичелли!
Голос его замирал, Абер был подавлен восторгом. И Пьеру пришлось пообещать, что он пойдет с молодым человеком в Сикстинскую капеллу.
— А знаете, зачем я здесь? — спросил наконец аббат. — Книгу мою преследуют, в конгрегацию Индекса поступил на нее донос.
— Вашу книгу? Не может быть! — воскликнул Нарцисс. — Да ведь некоторые ее страницы напоминают чудесного святого — Франциска Ассизского! — И Абер любезно предложил Пьеру свои услуги: — Да, кстати! Наш посол может быть вам весьма полезен. Это превосходнейший человек, сама приветливость, олицетворение исконных французских добродетелей… Я представлю вас ему сегодня же, самое позднее — завтра утром, посол постарается добиться для вас аудиенции у папы, раз вы так этого хотите… Должен, однако, добавить, что ему не всегда бывает удобно просить. Правда, святой отец очень к нему благоволит, но подступиться к папскому престолу не так-то просто, это не всегда удается даже послу.
Пьер и вправду не подумал о том, чтобы прибегнуть к помощи посла, в наивной уверенности, что перед священником, которому предъявлено обвинение, все двери распахнутся сами собой. Предложение Нарцисса привело его в восторг, и он благодарил молодого человека так горячо, словно аудиенция была уже получена.
— И потом, — продолжал Нарцисс, — если встретятся затруднения, не забывайте, что у меня в Ватикане родня. Я не говорю о моем дяде-кардинале, к нему обращаться бесполезно, он не выходит из стен своего кабинета в конгрегации Пропаганды веры и никогда ни за кого не хлопочет. Но мой двоюродный брат, монсеньер Гамба дель Цоппо, — человек обязательный, и по своему положению он близок к папе. Если понадобится, я сведу вас с ним, он наверняка найдет способ устроить вам свидание, правда, он очень осторожен, порой боится себя скомпрометировать… Итак, решено, полностью положитесь на меня.