Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена
Шрифт:
А какое удовольствие было возвращаться светлой ночью! Шум затихал, как только мы удалялись от Робинсона. Медленно брели возвращавшиеся на вокзал парочки. Среди деревьев виднелись лишь белые платья, легкие муслиновые шарфы, словно туманные облачка, поднимавшиеся с травы. Теплый воздух был напоен благоуханием. По временам трепетал и тут же замирал смех; в тишине все звуки были слышны очень далеко, — с вершины горы, с других дорог до нас доносилось пение женщин, утомленными голосами напевавших какую-то песенку, и глупенькие куплеты приобретали бесконечное очарование в ласковом вечернем воздухе. Тяжелые майские жуки гудели под деревьями.
На вокзале было полно народу. Станция была маленькая и зал ожидания очень тесный. Когда случалась гроза, утомленные путники здесь просто задыхались. В хорошую погоду все предпочитали оставаться на воздухе. Женщины были с охапками цветов. В толпе, нетерпеливо ожидавшей поезд, звучал смех. Наконец публика размещалась по вагонам, и зачастую целый поезд запевал все ту же незамысловатую песенку, заглушая этим громким хором грохот колес и пыхтение паровоза. Цветы просто вываливались из окон, мелькали обнаженные женские руки, обнимая плечи возлюбленных. Это опьяненная весной молодость возвращалась в Париж.
Ах! Какие чудесные воскресные дни я проводил на лоне природы, когда мне было двадцать лет! Они остались в моей памяти как одно из самых дорогих воспоминаний. Позднее я познал много других радостей, но ничто не может сравниться с молодостью и ощущением свободы, когда целый день можно полностью отдаваться на волю огромного леса.
РЕКА
Вот и зима. Я люблю тихую, неясную грусть, что приходит с первыми зимними днями, люблю крепкий запах опавших листьев и утреннюю рябь на реке. Иногда я беру лодку и уплываю в конец какого-нибудь маленького рукава между двумя островками. Там, в безмятежном покое, после светлой кончины лета, я остаюсь наконец один, вдали от всего мира, словно отшельник былых времен.
Ах! Как все далеко и каким все кажется незначительным! Ну к чему было столько волноваться вчера, пытаясь из глупого тщеславия установить истину? Сейчас я чувствую себя песчинкой, затерянной в огромном мире природы, я не знаю больше, что истинно в нашей муравьиной суете, в этих литературных и политических баталиях, — на наш взгляд, они полны значимости, а от них даже не шевельнется тростник на берегу. Знаю я лишь одно: мы словно соломинки, вовлеченные в извечную работу природы, и поневоле становишься скромным и мудрым, когда осенним утром прислушиваешься в одиночестве к этой работе.
Широко раскинулась водная гладь, в тусклом небе плывут мелкие облака, звенящая тишина спускается с деревьев. У меня лишь одно желание — погрузиться в небытие, исчезнуть в этих водах, в этих облаках, раствориться в этой тишине. Как хорошо — прекратить споры с самим собой и отдаться на волю природы, которая делает свое дело, не останавливаясь и не рассуждая! Завтра снова начнутся наши бесплодные распри. Так будем же сегодня сильными и бездумными, как эти кони, которые пасутся на свободе тут, на островах, по самое брюхо в траве.
Вся моя молодость всплывает передо мной. Я вспоминаю то время, когда
Это была деревушка, расположенная вдали от железной дороги и потому оторванная от внешнего мира. Ее домики беспорядочно рассыпались по крутому берегу; однако во время больших паводков вода иной раз подходила к домам и жители ездили друг к другу на лодках. Летом мы спускались к Сене по заросшему травой склону, где петляло множество тропинок. В деревне мы нашли добряка — хозяина харчевни, который всю ее отдал в наше распоряжение. Постояльцы были редкостью, — только по воскресным дням заглядывали в харчевню крестьяне, поэтому хозяин был рад компании парижан, приезжавших на несколько недель.
В течение трех лет мы были настоящими властителями округи. Домик был маленький; и когда наша компания разрасталась до двенадцати человек, приходилось искать комнаты в деревне. Я снял комнату у кузнеца. До сих пор у меня перед глазами просторная комната — огромный дубовый шкаф, побеленные стены, с наклеенными на них картинками, оштукатуренный камин, на котором выставлена вся роскошь крестьянина: бумажные цветы под стеклянным колпаком, золоченые коробочки, выигранные на ярмарках, раковины, привезенные из Гавра. Чтобы взобраться на кровать, нужна была лесенка. В комнатах стоял приятный запах свежевыстиранного белья, которым был полон шкаф.
Сданная мне кузнецом комната принадлежала его старшей дочери, и на гвоздях все еще висели ситцевые юбки и полотняные лифы. Приятели шутя говорили, что я сплю среди юбок. И в самом деле гардероб этой крестьянки смущал мой покой. Иногда меня разбирало любопытство и я, забравшись в шкаф, рассматривал все, что в нем висело. До чего ж здорова была девка! Пояса ее платьев были мне широки, а в каждом ее лифе могли бы без труда поместиться по две парижанки. Как-то вечером я обнаружил под стопкой полотенец корсет; я обомлел, увидев эти доспехи: настоящие латы из китового уса, которые могли бы свободно облечь торс Венеры Милосской. Нужно сказать, что на второй год моего пребывания у кузнеца прекрасная Эрнестина вышла замуж за мясника из Пуасси.
В четыре часа утра ласточки, которые свили себе гнездо на печной трубе, будили меня своим звонким щебетаньем. И все-таки я засыпал вновь; но около шести часов начинался оглушительный грохот. Внизу кузнец принимался за работу. Моя комната находилась как раз над кузницей. Мехи ревели неистово, как морская буря, молоты ритмично падали на наковальню, весь дом сотрясался от этой музыки. В первое время мне казалось, что моя кровать подпрыгивает уж очень сильно, и я поневоле вставал; потом привык, и, когда, бывало, устану, песня молотов даже убаюкивала меня.
Мы приезжали сюда ради Сены и проводили на реке целые дни. За три года мы ни разу не совершили прогулки пешком; однако не было ни одного островка, ни одного маленького рукава или излучины реки, которых бы мы не знали. Прибрежные деревья стали нашими друзьями; мы могли бы сосчитать по памяти камни, все утесы, мы чувствовали себя как дома на целое лье вверх и вниз по течению реки. Еще и сегодня стоит только закрыть глаза, как передо мной возникает Сена, ее завесы из тополей, берега, усыпанные крупными голубыми и лиловыми цветами, пустынные острова, заросшие высокой травой.