Собрание сочинений. Т.25. Из сборников:«Натурализм в театре», «Наши драматурги», «Романисты-натуралисты», «Литературные документы»
Шрифт:
Что меня особенно поразило в последние дни, когда вышла «Легенда веков», так это поведение критики. Подобного пресмыкания я никогда не видел. Разумеется, мне известно, как сделано большинство статей: редактор садится за стол и одну за другой пишет фразы, которые он уже где-то читал или слышал. Друзья Виктора Гюго превосходно умеют обставить выход книги; тут они творили просто чудеса, особенно когда поэт находился на Гернсее. Они задают тон, а критика уже продолжает. Но на сей раз пресмыкание поистине переходит всякие границы. Приведу примеры.
Читайте: «Когда в мир врывается такое произведение, как „Легенда веков“, оно поражает и приводит в замешательство. Его блеск ослепляет умы. Знакомясь с этой книгой, яркой, как полуденное солнце, уже не рассуждаешь, а покоряешься». Есть высказывания и посильнее. Вот отрывок из другой газеты: «Чтобы вполне выразить чувства, рождаемые подобными творениями, понадобился бы особый язык. Право же, я ощущаю всю беспомощность обычных средств изъявления восторга и полагаю, что литературные критики, не исключая и наиболее авторитетных из них, займутся смешным и ненужным делом, если начнут
Заметьте, что количество цитат можно увеличить. Я отмечаю лишь общий тон и показываю, как встретили новое произведение Виктора Гюго все без исключения газеты. Даже политические страсти и те потускнели: бонапартистские и роялистские издания воскурили автору фимиам наравне с изданиями республиканскими. Хуже всего то, что за всем этим не скрывается подлинного восхищения. От подобного лиризма веет холодом.
Говоря о Викторе Гюго, журналисты непременно прибегают к гиперболам, они считают обязательным подражать стилю самого мэтра и громоздят горы похвал. Все здесь насквозь фальшиво, и это удручает ясные и логически мыслящие умы. Неправда, что «Легенда веков» произвела взрыв в нашей литературе, большой или хотя бы маленький — безразлично; неправда, что критики были ослеплены ею; неправда, что это произведение должно быть поставлено вне читательской критики, подобно некой догме. Я бы рад восхищаться им, я нахожу даже, что чувство восхищения — одно из редких благ в нашей жизни. Но я ни за что не соглашусь восхищаться, если меня лишают права свободного суждения. Откуда такая странная претензия? Виктор Гюго, каким бы гениальным он ни был, принадлежит мне. В наше время нам случается обсуждать самого бога; вправе мы обсуждать и Виктора Гюго.
Я знаю, что все эти дифирамбы — лишь обычный язык, который пускается в ход, чтобы доставить приятное мэтру. Если отвести правоверных в сторонку, они наивно признаются вам, что пользовались ходячими фразами. Надо знать узкое окружение, в котором живет сейчас Виктор Гюго. Там не терпят даже самой почтительной критики. Достаточно мэтру произнести одно слово, и это слово мгновенно объявляется шедевром. Вокруг поэта царит атмосфера восторженного поклонения. Похвальных эпитетов уже не хватает, потому что самые энергичные из них превратились в обыденные слова. Окружающие пьянеют, когда говорят о нем: «несравненный», «поразительный», «грандиозный», «сверхчеловеческий», «исполинский». У почитателей уже нет слов, и им приходится придумывать целые фразы. Они соревнуются, кто из них найдет самое неожиданное выражение, чтобы засвидетельствовать свое подобострастие. Это наводит грусть. Виктору Гюго постоянно курили фимиам самым грубым образом, но никогда еще, думается мне, кадилом не размахивали более недостойные руки. Я часто задавал себе вопрос: какое же количество спеси должно было выкристаллизоваться в мозгу поэта? Ведь только подумать: это преклонение перед его талантом и его личностью началось, когда он был еще ребенком, и по мере того, как он рос, принимало все большие размеры. Ему на все лады повторяли, что он — вершина столетия, воплощение разума целой эпохи, король, божество. Возомни он себя нашим общим учителем, владыкой мира, — в этом не было бы ничего удивительного. Восхищение в таких дозах может причинить вред. Лучшее доказательство, что он обладает действительно могучим душевным здоровьем, состоит в том, что он еще не свихнулся, в течение шестидесяти лет ежечасно слыша: «Вы прекрасны! Вы велики! Вы божественны!» Он уже не ходит по земле, обожание свиты вознесло его до небес. У его двери, как у двери короля, стоят на часах царедворцы, которые не впускают к нему истину.
Я хочу, оставаясь в рамках почтительности, высказать все-таки часть этой истины. Трудно представить себе, кто окружает сегодня Виктора Гюго в его маленькой квартире, которую он занимает на улице Клиши. Я не говорю о посещающих его политических деятелях или о нескольких видных писателях, родившихся сразу же после 1830 года и оставшихся под сильным обаянием движения той эпохи; у этих людей есть своя религия, и они вправе хранить ей верность. Я говорю о новом поколении, о молодых людях, которым сегодня по тридцать — тридцать пять лет, о писателях, выдвинувшихся за последние годы. Так вот, вернувшись из изгнания, Виктор Гюго сумел объединить вокруг себя лишь писателей без будущего, новичков, занявшихся журналистикой, посредственных романистов, поэтов, уже утомленных копированием своих предшественников. И об этом надо сказать прямо. Завтрашний день не представлен здесь ни одним талантливым, темпераментным и энергичным человеком: бездарности, безвестные знаменитости — и только. Иначе и быть не может: зачем юноше, одаренному свободным и ярким талантом, идти туда, где он должен убить в себе все самобытное и встать на колени перед мэтром? Разумеется, любой дебютант почел бы за честь лично приветствовать Виктора Гюго, но тут он наталкивается на преграду: он страшится его окружения, он чувствует, что его оттиснут в угол, не дадут и рта раскрыть, и ложность такого положения многих удерживает. Напротив, шалопаи без убеждений, которые ходят по Парижу толпами, пошляки, лишенные темперамента, устремляются на улицу Клиши, чтобы от сияния, излучаемого мэтром, позаимствовать и для себя немножко света. Вот где причина того, что вокруг Виктора Гюго кишат посредственности.
Я останавливаюсь на этом обстоятельстве потому, что оно куда серьезнее, чем кажется на первый взгляд. Поэт всегда стремился объединить вокруг себя молодежь — и это понятно. Он чувствует, что в тот день, когда она его покинет, его литературному владычеству наступит конец. Потому-то устроители славы Гюго, люди весьма предприимчивые, всегда старались создать ему свиту. Но вся беда, повторяю, в том, что тут нужны послушные и безликие царедворцы, а романтизм уже начинает вызывать у молодежи улыбку. Вот и набрали в его войско кого попало, вот и получилось, что солдаты не делают чести своему полководцу. Ну и что же? Зато они широковещательно именуют себя молодежью. Мне жаль эту молодежь! Хотелось бы взглянуть, какие произведения создаст она через десять лет. Один из самых грозных симптомов, говорящих об увядании романтической школы, — это отсутствие вокруг Виктора Гюго новых людей. Он доживает и дни среди богемы, в окружении вечных дебютантов, в то время как настоящая молодежь, та, что мужает и идет в будущее, издали шлет ему свой привет, исполненный почтения и грусти.
Уважение гения, думается мне, не исключает уважения истины. Разумеется, я безмолвно склонился бы перед Виктором Гюго, если бы дело сводилось к признанию того огромного места, какое он занимает в нашем столетии. Но речь идет об очень важном — речь идет о будущем. Сколь бы ни был велик человек, он, мне кажется, не должен становиться поперек дороги. Но раз его ставят в виде преграды на нашем пути, мы не можем молчать. Пришло время сказать правду об охвостье романтизма, о пышных декорациях из позолоченного картона, которые воздвигаются для того, чтобы скрыть от глаз развалины этой школы.
Да, я буду говорить, ибо вся французская критика отказалась это сделать. Я скажу вслух то, о чем все говорят шепотом, и думаю, что не совершу дурного поступка, ибо стремление к правде всегда похвально.
А правда такова. Вторая серия «Легенды веков», вопреки тому, что утверждает реклама, сильно уступает первой серии. Реклама лжет, говоря о том впечатлении, какое произвела публикация этого произведения; безусловно, его выход в свет был должным образом обставлен, отрывки и рецензии печатались во всех газетах, но во всем этом была какая-то нарочитость; новая книга Виктора Гюго не может пройти незамеченной, в любом случае она должна вызвать отклики. Однако на сей раз эти отклики очень быстро утихли; а сегодня воцарилось уже полное молчание, и мы не слышим нарастающего гула голосов, какой обычно сопутствует всякому выдающемуся успеху. Реклама лжет точно так же, когда говорит, что книга очень быстро разошлась. Напротив, она раскупалась плохо. И тому имеется ряд причин. Во-первых, это произведение, состоящее из двух больших томов, стоит слишком дорого; даже состоятельные люди задумываются, прежде чем отдать за книгу пятнадцать франков. Кроме того, речь в данном случае идет о сборнике стихов, и притом стихов оглушительных. Наконец, надо сказать, что для рядового читателя «Легенда веков» — чтение невероятно скучное. Виктором Гюго восхищаются, но вне литературного круга его читают очень мало. Став более великим, он сделался менее понятным, а для женщин и простых буржуа он и вовсе недоступен. На мой взгляд, распродаже повредило и то, что множество отрывков из «Легенды веков» было опубликовано в газетах. Люди удовлетворились чтением этих отрывков и получили возможность говорить о книге, не потратив пятнадцати франков.
Я не собираюсь анализировать такую бездну стихов. Тем не менее я должен сказать, как построено это произведение в целом, и попытаться передать его содержание.
Первый том открывается видением. Поэт рассказывает, что во сне он увидел стену веков; она рухнула у него на глазах, и людские поколения — одно за другим — канули в пустоту. Этот сон — один из самых грандиозных эпизодов книги. Философская идея его мне абсолютно не понятна, ибо Виктор Гюго — самый темный и самый непоследовательный философ, какого только можно себе представить; но уже и то хорошо, что его причудливый, нелепый сои разворачивается столь величественно. Затем поэт рассказывает о борьбе великанов против богов. После этого он переходит к королям. Свое повествование о них он разделил на два исторических периода: первый период — от Мезы до Атиллы, и второй — от Рамира до Козимо Медичи; периоды эти, впрочем, придуманы совершенно произвольно, и автор мог бы их как угодно изменить, ибо деление его начисто лишено какой бы то ни было логической основы. И, наконец, том завершается кусками, посвященными средневековью: «Сид-изгнанник», «Вельф, кастеллан д’Осбор» — и стихотворением о семи чудесах света, в котором поэт показывает всю тщетность человеческого стремления к земным благам.
Второй том открывается эпопеей о земном черве. Идея ее заключается в том, что любая материя смертна и что нетленна только душа. Но поэт развернул эту идею в изумительных по своему великолепию строфах. Червь для него — символ небытия, пожиратель миров; и когда червь торжествует победу, взирая на произведенные им опустошения, душа поднимается и гордо ему говорит: «Надо мною ты не властен!» Затем вновь идут рыцарские истории, старый средневековый хлам, к которому поэт сохраняет нежную привязанность главы романтической школы. Однако он не мог не понять, насколько все это мрачно, и проявил снисходительность, написав то, что он назвал группой идиллий; эти идиллии представляют собою поэтические миниатюры, посвященные поэтам, воспевавшим любовь: тут мы видим Катулла, Петрарку, Ронсара, но тут же с удивлением встречаем также Данте, Вольтера и Бомарше, в которых, разумеется, не было ничего идиллического. Из двадцати двух стихотворений есть три-четыре недурных. И вот наконец мы доходим до нашего времени, до стихотворений, переносящих нас в современность. Назову среди них «Кладбище в Эйлау» — рассказ о сражении, самый прозрачный и самый живой отрывок во всем произведении; «Бронзовый гнев» — посредственное стихотворение, которое в свое время поэт отказался бы включить в «Возмездия»; и «Маленький Поль», о котором ниже я скажу подробно. Том завершается апофеозом: небо, бездна, человечество, бог — все смешивается в невероятном хаосе. Тут я останавливаюсь, ибо боюсь, что мои мозги не выдержат подобного головокружения.