Собрание сочинений. Т.4.
Шрифт:
— Понежься еще, фрицик… — тяжело дыша, бормотал он. — Здесь тебе не пансион для проезжающих. Наверно, немало напакостил — успел уже крест подцепить. Теперь ты получишь и другой крестик, но тот деревянный будет. Ребята, куда мы его денем?
— Спрячем в кусты, — сказал Ояр. — И мотоцикл надо убрать с дороги.
— Жалко такую роскошь оставлять, — вздохнул Акментынь. — У меня у самого был мотоцикл, я знаю цену этой машине… Лучше сядем на него втроем и катнем по дороге.
— До первого поста, — ответил Ояр. — Там нас, как цыплят, сцапают вместе с твоим мотоциклом.
— Неужели бросим ржаветь на дороге? Мое спортсменское сердце кровью обливается.
— Ну, спрячем получше, чтобы никто не нашел. Может, когда-нибудь самим пригодится.
— Вот это другой разговор.
Убитого солдата затащили в кусты, а мотоцикл увели поглубже в лес и тщательно укрыли ветвями и мхом. Акментынь хорошо заметил это место. Самым ценным приобретением, однако, был автомат и к нему двести патронов. Он достался Акментыню, так как автоматом Иманта завладел Ояр, а чтобы Имант не остался в обиде, ему отдали цейсовский бинокль и планшет с подробными картами района.
— Наши силы растут, мы не пропадем, — повторял Акментынь свою излюбленную фразу. — Теперь получит фрицик, что полагается.
От радости он так разошелся, что замурлыкал старинную латышскую песенку:
Как терпел я сам от немца, Так натерпится и немец,— Танцевать заставлю немца На горячих кирпичах!Акментыню, как говорится, медведь на ухо наступил: он так отчаянно фальшивил, что его нельзя было слушать без смеха, но это его ничуть не обижало.
— В детстве, после скарлатины наверно, болел ушами, вот с тех пор голос и не ладит со слухом. Но в общем, по-моему, ничего получается.
Сейчас у них была одна мысль: скорее перейти линию фронта и соединиться со своими. Решили пускать в ход оружие только в самых крайних случаях и вообще большого шума не поднимать. Встретив прохожего, они круто меняли направление. Если бы нарисовать на карте их маршрут, получилась бы зигзагообразная линия. То они шли на юго-восток, то прямо на север, после этого опять делали резкий поворот направо и целые сутки шли на восток. Уже недалеко была граница Видземе. Латгалию они надеялись пройти в несколько дней, а там начнется Калининская область.
Видземцы народ неплохой, но их так запугали, что они уже перестали доверять друг другу. Крестьянин, к которому Ояр с товарищами рискнул зайти поздним вечером, жаловался, что теперь сосед соседа боится.
— Мы бы и рады помочь вам, да ведь этот проклятый десятник все передает немцам. Чуть заметит, что во двор зашел чужой человек, через полчаса тут как тут, и начинается допрос: кто, да зачем, да куда делся. Достаточно, чтобы собака ночью погромче залаяла, — и то сразу бежит проверять, а на дорогах выставляет посты. В одной усадьбе приютили на ночь сбежавшего пленного красноармейца. И что же — на другой день пришли жандармы и арестовали хозяина. Говорят, будто расстреляли. Вы не обессудьте, что так неприветливо встречаем.
Теперь они стали придерживаться такого правила: если заходить в усадьбу, то более чем одному человеку на глаза не попадаться, тогда помощь обеспечена. Стоило только застать в усадьбе нескольких человек, как уже ни один из них не вступал в разговоры с прохожими, — боялись, как бы кто из своих не проговорился соседям. Особенно приходилось опасаться детей. Уходя со двора, Ояр и его товарищи сначала направлялись в одну сторону и меняли направление лишь тогда, когда их никто не мог видеть. Нельзя было даже сердиться на людей.
— Мы не можем подвергать их риску, — говорил Ояр. — Нельзя требовать от людей, чтобы они лезли в петлю.
— Ничего не поделаешь, — соглашался Акментынь. — Главное, люди уйти никуда не могут. Хочешь — не хочешь, оставайся на месте и терпи.
Они не узнавали больше свою Латвию. Всюду гнетущая тишина, точно весь народ вымер.
В одном месте они увидели повешенных — у самого перекрестка, на телеграфных столбах. Рядом — развалины сожженной усадьбы. В глаза бросилась надпись на белой доске:
«Казнены за помощь большевикам!»В другом месте дорога была завалена трупами зверски замученных людей. Молодые женщины и мужчины лежали вперемежку с детьми и стариками.
Все трое остановились, сняли шапки.
— Запомни это, Имант, на всю жизнь, — сказал Ояр. — На веки вечные запомни и не старайся позабыть. Тогда никакая ложь тебя не обманет.
Имант с побледневшим лицом, с дрожащими губами смотрел и думал о матери и сестре: может быть, и они так же лежат…
Стая ворон дралась над трупами. Одичавшие собаки, заметив приближающихся людей, с поджатыми хвостами убежали в кусты. Сладковатый трупный запах захватывал дыхание. После этого маленький отряд долго шел молча.
Перед вечером увидели впереди какую-то речушку, к самому берегу которой подступал молодой ельничек. Имант прежде всех заметил несколько темных фигур, появившихся меж деревьев.
— Ояр, гляди, что они там делают? — зашептал он. — Не немцы ли?
Они легли на землю и стали наблюдать. Цейсовский бинокль помог им установить, что перед ельничком расположились около двадцати немецких солдат и полицейских. Они старались окружить поросль, оставив открытым только тот ее край, который подходил к речке.
Скоро раздались выстрелы. Из ельничка ответило несколько автоматов. Немцы и полицейские не оставались в долгу.
— О, да это за нашими охотятся, — тихо свистнул Акментынь. — Надо им помочь.