Собрание сочинений. Т.4.
Шрифт:
— До свиданья, Имант.
— До свиданья, Ингрида. Скорее приводи маму.
Как только фигура сестры исчезла за деревьями, Имант тут же начал высчитывать, сколько ей понадобится времени, чтобы дойти до Риги и вернуться обратно. Если все обернется хорошо, то завтра к вечеру они будут здесь.
«Эх, что я буду делать до завтрашнего вечера? — подумал Имант. — В конце концов могли вдвоем пойти, вдвоем легче».
Уже вечерело, когда Ингрида вошла в Ригу. В Задвинье ее остановил наряд вспомогательной службы полиции, чтобы проверить паспорт. Убедившись, что она прописана в Риге, полицейские ее отпустили.
Ингрида не узнала Старого города. Не было больше горделивого шпиля церкви Петра, в развалинах лежал дом Черноголовых и многие здания по набережной Даугавы. Обезображенный бульвар, многочисленные воронки и ямы на мостовой, израненные осколками закопченные стены, выбитые окна… Страшно стало Ингриде при виде этих разрушений.
По улицам расхаживали немцы, никому не уступая дороги, а рижане жались к стенкам домов, чтобы не мешать завоевателям. Кое-кто услужливо срывал с головы шапку перед немецким офицером. На бульваре Райниса Ингрида увидела толпу арестованных, которых гнали в сторону вокзала. У бакалейного магазина растянулась длинная очередь, вдоль нее ходили два немецких солдата и заглядывали каждому в лицо.
Один из них увидел молодую еврейку, которая держала за руку девочку лет пяти.
— Heraus! [9] — закричал солдат и, схватив ее за плечи, грубо вытолкнул из очереди. Толчок был так силен, что женщина упала на мостовую; девочка расплакалась и судорожно вцепилась в мать. Солдат затопал ногами: — Молчать, дрянь! Брысь отсюда!
Из той же очереди солдаты пинками выгнали двух еврейских подростков. Остальные люди отворачивались и опускали глаза.
Ингрида подошла к женщине и помогла ей подняться. Испуганно посмотрела та на Ингриду и быстро зашептала:
9
Вон! (нем.).
— Благодарю вас, барышня… какая вы добрая. Вам надо скорее скрыться. Они видели, что вы мне помогли. Наблюдают за вами.
Ингрида тут только подумала, что ей нельзя обращать на себя внимание. Она свернула в первый же переулок и кружила несколько кварталов, пока не убедилась, что за ней никто не следит; потом вышла на улицу Кришьяна Барона и направилась прямо домой. Каждый раз, когда ей встречался немец или полицейский, у нее немели ноги.
«Если бы они знали, что я комсомолка… — подумала Ингрида. — Нет, лучше об этом не думать, надо держаться, как остальные, чтобы ничем не отличаться от них. Спокойнее, Ингрида, не оглядывайся, не делай такое сердитое лицо, когда видишь немца. Их надо обмануть — ведь ты хочешь бороться».
Как ни трудно давалось ей это, Ингрида вовремя уступала дорогу немецким солдатам, а когда кто-нибудь из них улыбался хорошенькой девушке, скромно опускала глаза.
Тревожно забилось у нее сердце, когда она увидела знакомый дом на улице Пярну. «Хорошо бы не встретить никого из соседей». Но Селисы жили здесь всего несколько месяцев, знали их еще мало, а если и знал кто, то такие же простые рабочие люди, как и они сами. Своих бояться нечего.
Ингриде повезло. Не заметив ни одного знакомого лица на улице, она не спеша вошла во двор и юркнула в подъезд. Поднялась по лестнице, немного перевела дух возле своей двери, затем позвонила. Немного подождала и позвонила еще раз. Два длинных, один короткий — как было условлено, когда кто-нибудь поздно возвращался домой. Мать должна догадаться по звонку. «Ну почему она не идет отворять? Скорей, скорей, мама, пока меня никто не видел у двери… Это не немцы, это я — Ингрида…»
Но дверь не отворилась. Ингрида позвонила в третий раз и долго прислушивалась, сдерживая дыхание, не раздадутся ли в передней торопливые шаги матери. Глубокая тишина. Только этажом выше жалобно заплакал ребенок, затем раздался звонкий шлепок.
— Замолчишь ты, наконец? Кричит, как оглашенный! Поори, поори у меня, сейчас ремень достану!
«Мамы нет дома, — подумала Ингрида. — Но где она? На работе, в очереди у магазина? Когда она придет? А вдруг я напрасно жду? Может быть, она ушла из города с рабочими или ее арестовали…»
Если бы дворник был свой человек, можно было бы спросить у него. Но Ингрида плохо знала его и не хотела рисковать. Ждать у дверей тоже было неразумно. Могли заметить соседи.
Надо пойти в прачечную. Если она не закрыта, мать должна быть там.
Прачечная, которой заведовала Анна Селис, была тут же, за углом. Уже начало смеркаться, и в подвальном этаже горело электричество. Чтобы лучше разглядеть внутренность низкого помещения, Ингрида отошла на мостовую и на секунду остановилась перед освещенными окнами. За длинным столом несколько женщин гладили белье. Они не поднимали наклоненных голов, но Ингрида сразу узнала сгорбившуюся фигуру матери в сером рабочем халате. Ловкими, привычными движениями Анна Селис гладила мужскую сорочку; горячий утюг двигался взад-вперед по шву.
«Мамочка, посмотри, взгляни же сюда… — мысленно обращалась к ней Ингрида. — Я здесь, рядом». Но мать перевернула сорочку на другую сторону, смочила палец, дотронулась до утюга, проверяя, достаточно ли он горяч, и снова нагнулась над столом, смахнув рукавом халата выступивший на лбу пот.
Ингрида не могла долго оставаться возле прачечной. Но она уже немного успокоилась: главное — мать здесь, через несколько часов придет домой, а завтра, как только можно будет показаться на улице, они уйдут из города.
Пока разрешалось движение по улицам, Ингрида побродила по окраине, немного посидела на скамейке в Парке имени 1905 года, потом вернулась к своему дому. Еще раз ей удалось незаметно пройти в ворота. Еще раз Ингрида безуспешно позвонила у двери — мать не вернулась. «Работает в ночную смену и вернется только утром. Вернется усталая, измученная после душной прачечной. Значит, придется задержаться в Риге еще на полдня, пока она немного отдохнет. А Имант там будет нервничать и еще натворит каких-нибудь глупостей».
Ингрида вдруг почувствовала страшную усталость — она не спала прошлую ночь, потом прошла тридцать с лишним километров, не говоря уже о всех треволнениях прошедшего дня. Ингрида присела на подоконник, прижалась щекой к холодному косяку и… уснула. Она не слышала, как полчаса спустя по лестнице тихо поднялся какой-то человек в резиновых тапках. Она не проснулась, когда тот на мгновенье остановился перед ней, стараясь рассмотреть ее лицо. Он так же тихо сошел по ступенькам и поспешил в ближайший полицейский участок. На улице уже совсем стемнело. Еще через полчаса Ингриду разбудило грубое прикосновение чьей-то руки. Она соскочила с подоконника и в первое мгновенье не могла ничего разглядеть. Ослепительный свет карманного фонарика назойливо бил в глаза. Полицейские оглядывали ее с ног до головы.