Собрание сочинений. Т.4.
Шрифт:
Весь день моросил дождик. Снег на дороге превратился в кашу и налипал на валенки. Шинели промокли, вода просачивалась сквозь гимнастерки и белье, капала за ворот с шапок.
— Вот вам и зима! — смеялся Аугуст Закис. — Рановато мы обулись в валенки. Лидия, ты еще шагаешь?
— Почему ты меня спрашиваешь? — обиделась девушка. — Пусть за мной другие успевают!
— Ничего, ничего, не обижайся!
Весь день шли по слякоти, а к вечеру ветер переменился и стало подмораживать. Валенки превратились в глыбы льда. Полы шинелей залубенели и били по ногам, как листы фанеры. Напрасно стрелки разминали их: сукно несколько минут оставалось мягким, а потом снова затвердевало. Впереди все время была слышна орудийная стрельба. Когда стемнело, над передним краем начали вспыхивать ракеты. Навстречу стали попадаться легко раненные, с забинтованными руками и головами. Сигналили санитарные машины, лязгали гусеницы тягачей, и скоро стал слышен треск пулеметов и отдельные взрывы мин. Где-то недалеко разом занялась красноватым пламенем рощица, и земля вздрогнула от артиллерийского залпа. На перекрестке дорог стояли регулировщики и тихим голосом передавали начальникам колонн, чтобы не сворачивали вправо: там немцы.
Когда до назначенного пункта оставалось километра два, подоспел связной от штаба полка, и первый батальон стал. Во время марша пришел приказ: дивизия получила новую задачу — направиться на другой участок фронта.
Снова по дороге развалины сгоревших деревень… Ночь в лесу. Хлеб промерз, в банках с мясными консервами образовались ледяные кристаллы. Несколько часов чуткой, тревожной дремы, затем снова переход по темным еще дорогам, беспокойное утро и стремительный марш в метель и мороз. И снова вечер, налитое свинцом тело, вспыхивающий от разрывов снарядов горизонт. Стрелки стали в очередь у походных кухонь за горячим супом. Ротные старшины притащили внушительные бидоны водки и выдали каждому законные сто граммов.
Ротных командиров вызвали к капитану Соколову, и минут десять они посовещались в старом сарае, что-то отмечая на картах при свете карманных фонариков.
— В четыре ноль-ноль полк переходит в наступление, — сообщил Соколов. — Первому батальону приказываю форсировать речку, на западном берегу которой укрепились немцы. Их надо отбросить от реки, занять деревню К. и захватить в свои руки важное скрещение дорог. Успех первого батальона развивают второй и третий батальоны, которые расширят прорыв и быстрым броском овладеют юго-западной окраиной города Н. Дальнейшие задачи будут поставлены после выполнения этого приказа. Предупреждаю: все зависит от успеха нашего батальона. На нашей совести лежит ответственность за честь всей дивизии.
Командиры рот один за другим повторили боевую задачу. Затем Соколов и Силениек пожали им руки, пожелали успеха и отпустили. В ночной темноте началось бесшумное движение. Роты заняли исходные рубежи. Белое пространство, ветер и меж облаков на темном небе — звезды, как золотые зерна. Зарывшись в снег, лежали латышские стрелки и ждали сигнала к атаке.
Через каждые пять минут где-то позади гремел гулкий орудийный выстрел, над головами стрелков с шелестом, точно невидимая птица в торопливом полете, проносился тяжелый снаряд. Еще несколько мгновений — и по ту сторону реки у перекрестка дорог вспыхивал огонь, раздавался взрыв и во все стороны неслись, свистя, осколки. Через короткие промежутки со стороны противника взвивались вверх ракеты, и заснеженную равнину заливало ярким светом. Стрелки лежали в снегу не двигаясь. Очень хотелось покурить, но командир роты объявил, что каждого, кто позволит себе это, будут судить, как за нарушение боевого приказа.
Аугуст Закис с несколькими лыжниками выдвинулся вперед и наблюдал расположение неприятеля. Двое разведчиков доползли до противоположного берега и обнаружили в излучине три пулеметных гнезда, откуда простреливался значительный сектор. Река находилась ниже линии немецкой обороны, а крутой берег после вчерашней оттепели покрылся коркой льда.
«Нешуточное дело, — подумал Аугуст, выслушав донесение. — Одной храбростью здесь ничего не сделаешь. Пока мы не заставим замолчать пулеметы, у нас ничего не выйдет!»
Он приполз обратно к расположению роты и созвал командиров взводов. От третьего взвода, которым командовал Пургайлис, выделили три группы по четыре бойца. В помощь им придали обоих разведчиков. Закис четко и ясно поставил перед группами Пургайлиса боевую задачу:
— В четыре ноль-ноль по сигналу две красные ракеты врывайтесь в блиндажи и уничтожайте расчеты. Все время ведите наблюдение за западным берегом. Возможно, у них, дьяволов, поблизости есть еще пулеметные гнезда, которых мы не обнаружили. Если начнут стрелять и дадут себя обнаружить, немедленно нападайте с тыла. Пока рота не перейдет на западный берег, дальше не продвигаться. Всё.
На ротных учениях Пургайлису не раз приходилось выполнять подобные задачи. Тогда все казалось просто, даже скучно, и ребята ворчали, что приходится ползать по грязи. Сейчас задача была, возможно, еще проще, но Пургайлису она уже не казалась скучной, он заранее волновался, думая о ней.
Бесшумно, со всеми предосторожностями, ползли они по льду через реку. Когда немцы выпускали ракету, пятнадцать бойцов в белых маскировочных халатах замирали на месте, пока река снова не погружалась во тьму, и тогда ползли дальше. В три часа они уже были на своих местах, в нескольких шагах от пулеметных гнезд, и, затаив дыхание, слушали, как перешептывались немцы.
«Эх, если бы незаметно подползти и ворваться к ним… — думал Пургайлис. — Пикнуть бы им не дали. А потом повернуть пулеметы в другую сторону и всыпать хорошенько. Жалко, что нельзя».
Сознание, что враг, опасный и ненавистный, находится здесь, почти рядом, опьяняло и заставляло испытывать непривычную радость. Они в наших руках, а сами этого не чуют… Мы можем их перебить хоть сейчас, а у Гитлера несколькими головорезами станет меньше. Если бы это была только разведка… Если бы не было приказа ждать двух красных ракет… Нет, надо ждать! Тебе поручено открыть ворота в немецкой линии обороны — и от того, хорошо или плохо ты это сделаешь, будет зависеть судьба сотен людей. Если откроешь эти ворота слишком рано, — а это можно сделать хоть сейчас, — некому будет пройти через них и они снова могут захлопнуть. Если откроешь вовремя — стремительная лавина стрелков хлынет в логово врага, сокрушит его и вернет свободу многим советским людям, сделает изрядный шаг в сторону твоей Родины.
«Старый Вилде, Каупинь… жрите урожай с моей земли — скоро поперхнетесь. Скоро мы с вами поговорим… А усадьбу хорошо бы под колхозный двор… Построить большой коровник, молочно-товарную ферму… А там можно подумать и о клубе. Мы с Мартой работаем на колхозном поле, а Петерит с другими ребятишками будет играть в саду под яблоньками. И никакой кулак не обругает их, не посмеет прогнать. Янов день праздновать всем колхозом… Песни, пиво, сыр с тмином… Эх и житье!..»
Один разведчик вернулся к роте и доложил лейтенанту Закису, что группа Пургайлиса благополучно достигла назначенного места. Тогда рота стала медленно продвигаться вперед и развернулась на реке — под самым носом у неприятеля. Один раз протрещала очередь немецкого автомата. Немцы, очевидно, стреляли наугад, чтобы подбодрить себя и вызвать ответный огонь. Но восточный берег молчал, и, когда в воздух снова взвилась ракета, немецкий наблюдатель не заметил на равнине никаких признаков жизни. Только дальнобойная батарея каждые пять минут посылала тяжелый снаряд и справа ночные бомбардировщики бомбили немецкие позиции.
— Значит, запомни свою задачу, — шептал Аустре Петер Спаре. — Ты в атаке участия не принимаешь, а когда мы займем тот берег, выбирай подходящую позицию и наблюдай за дорогой. Стреляй одиночными выстрелами, целься хорошенько. Бери на мушку офицеров. Грубую работу мы сделаем без тебя.
Все это она уже знала, но то, что Петер прополз вдоль всей цепи, чтобы поговорить с нею, Аустру сильно взволновало. Она нащупала одетую в варежку руку Петера и пожала ее.
— Я запомню, Петер…