Собрание сочинений. Том 13
Шрифт:
«Этот человек», — говорит наш почтенный парикмахер, — «хорошо знал всех избирателей из низших сословий. Эванс стоил 20 фунтов, как избиратель и соглядатай».
Как видно, Мейси, этот молодчина парикмахер, подбил нескольких головорезов с некиим Клементом во главе, чтобы в день выдвижения кандидатов они похитили одного старого избирателя по имени Уортен из трактира «Белого льва», впрочем сам он (Мейси) не видел, чтобы у этого «льва» «сдирали со спины шкуру». Этот человек, сказал Мейси во время допроса, «был слишком стар и слеп, чтобы сопротивляться, и к тому же пьян». В Уэйкфилде цены были выше, чем в Глостере, голос стоил там от 5 до 70 фунтов. В то же время противники прибегали здесь к более насильственным методам. По мнению некоего г-на Смита, имевшего многолетний опыт, Уэйкфилд был самым продажным избирательным округом во всей Европе, и за деньги и пиво в нем можно было добиться избрания кого угодно. На последней стадии борьбы, происходившей между квакером Литамом, радикалом, и г-ном Чар-лзуортом, консерватором, «весь город знал, что можно получить сколько угодно денег в конторе Уэйнрайта», агента нашего беспорочного квакера. Единственной значительной чертой, отличавшей консерваторов от либералов, было то, что последние, при случае, не брезгали выпуском «поддельных банкнот», тогда как первые платили полноценными деньгами. Около полдюжины уэйкфилдских избирателей образовали клуб, с тем чтобы перетянуть чашу весов, куда им вздумается, когда голосование будет подходить к концу. Некто Т. Ф. Тауэр, цырюльник, голосовал за г-на Литама по той причине, что один из литамовских собирателей голосов дал ему 40 фунтов за щетку для волос. Один исключительно щепетильный субъект, Джон Уилкокс, не голосовал вовсе, ибо он получил 25 фунтов за голос в пользу Литама и 30 фунтов за голос в пользу соперника Литама. «Он вышел из положения таким образом, что вовсе не явился на выборы». Некто Бенджамин Ингам, голосовавший за Литама, не мог даже сказать, сколько он получил денег, ибо «в то время он, как правило, был пьян». Top it заманили некоего Джемса Кларка, гадальщика и прорицателя по звездам, на постоялый двор, где напоили его допьяна и «несколько дней держали его в одной из комнат гостиницы, давая вволю есть и пить». Однако под конец ему все же удалось удрать, и он голосовал за Литама, «отчасти желая досадить синим за то, что они посадили его под замок, а отчасти, чтобы получить 50 фунтов».
Далее, был некто Уильям Диксон, по профессии водопроводчик, который в это
«Когда он пришел в помещение наверху забрать еще несколько труб для окончания своей работы, дверь снаружи внезапно захлопнулась, ее заперли на замок и забили гвоздями. В комнате было трое мужчин и мальчик, чтобы принудить его держать себя смирно; при них была веревка, чтобы связать его в случае необходимости».
Словом, если либералы отличались своими «фальшивыми банкнотами», то консерваторы стали знамениты тем, что пускали в ход физическую силу.
По поводу этих возмутительных разоблачений английской избирательной системы лорд Брум счел нужным выступить с длинной речью в Брадфорде, в которой он открыто признал, что преступления, связанные с подкупом, быстро растут, что они были сравнительно редки до 1832 г., но сильно возросли со времени парламентской реформы 1832 года. Лорд Брум намеревался уменьшить это зло. Каково же это любопытное средство, найденное лордом Брумом? Не давать избирательного права трудящимся классам до тех пор, пока мелкая буржуазия, поддающаяся подкупу, и высшие классы, подкупающие ее, не исправятся! Только старческим слабоумием можно объяснить такой парадокс.
Написано К. Марксом 18 октября 1859 г.
Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5783, 4 ноября 1859 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
К. МАРКС
РАДИКАЛЬНАЯ ТОЧКА ЗРЕНИЯ НА МИР
Париж, 20 октября 1859 г.
В главных своих чертах мирный договор, заключенный в Цюрихе между уполномоченными Франции и Австрии, является простым воспроизведением статей Виллафранкского соглашения [350] . Так как переговоры об окончательном мире заняли почти вдвое больше времени, чем военные действия, внезапно прекратившиеся у стен Мантуи, то нашлось очень много легковерных людей, готовых объяснить медлительность миротворцев каким-то глубоко продуманным секретным планом Луи Бонапарта. Бонапарт, говорили они, хотел предоставить итальянцам полную свободу действий, т. е. позволить им взять в свои собственные руки ведение своих дел, так чтобы, когда итальянское единство укрепилось бы, французский освободитель мог легко избавиться от досадных уступок, сделанных им Францу-Иосифу, и вместо взятого на себя обязательства апеллировать к высшей силе, силе fait accompli {совершившегося факта. Ред.}. Политические соглашения не свободны от влияния случайностей, которым подвержены договоры в области гражданского права, подлежащие, согласно Code Napoleon, аннулированию в случае вмешательства force majeure [351] . Люди, рассуждающие таким образом, снова обнаружили свое прискорбное невежество не только относительно характера их любимого героя, но и относительно традиционной французской дипломатии, от «красного кардинала» {Ришелье. Ред.} до героя декабря и от «злодеев» Директории до «синих» 1848 года [352] . Первый принцип этой традиционной дипломатии провозглашает в качестве первой обязанности Франции не допускать образования на ее границах могущественных государств и, следовательно, при всех обстоятельствах поддерживать антиунитарные конституции Италии и Германии. Одна и та же политика диктовала мир в Мюнстере и мир в Кампоформио [353] . Действительная цель, которую преследовали до бесконечности затянувшиеся переговоры в Цюрихе, стала ныне ясна, как день. Если бы Луи Бонапарт попытался осуществить условия Виллафранкского договора в начале июля, т. е. в то время, когда его собственная армия была упоена победой, когда в Италии бушевали народные страсти и когда Франция успокаивала свою оскорбленную гордость сумасбродной идеей, будто она для того терпит у себя дома рабство, чтобы одарять свободой другие народы, тогда голландский узурпатор дал бы волю яростным враждебным силам, бороться с которыми было бы труднее, нежели с твердыней четырехугольника между Минчо и Адидже. Он не смог бы положиться на свою собственную армию, он толкнул бы Италию к действию и, возможно, дал бы сигнал для восстания в Париже. Для того чтобы от возвышенной мелодрамы, инсценированной для данного случая, перейти к деловой пошлости заранее подготовленного обмана, не требовалось ничего, кроме времени. Французская армия еще стоит на итальянской земле, однако из армии освободительной она превратилась в армию оккупационную, и ее повседневные отношения с местными жителями являются далеко не дружескими, ибо, как это обычно бывает, близкое соприкосновение породило презрительное отношение. Со своей стороны Франция пробудилась от кратковременного сна, она содрогается перед опасностью появления европейской коалиции, она раздумывает над тем, что она потеряла старую армию и приобрела новый государственный долг, и, более чем когда-либо, чувствует недоверие к idees napoleoniennes. Что касается самой Италии, то о ее состоянии мы должны судить на основании фактов, а не официальных деклараций. Мы видим Гарибальди, который не может добыть денег на покупку оружия для своей армии добровольцев [354] , мы видим эту самую армию, сила которой кажется почти смехотворной в сравнении с массами, стекавшимися под знамена Пруссии во время войны за независимость [355] , когда Пруссия по территории стала гораздо меньше Ломбардии.
350
16 октября 1859 г. в Цюрихе открылась конференция с участием Австрии, Франции и Сардинии для выработки условий окончательного мирного договора; договор был подписан 10 ноября того же года. В основу Цюрихского мирного договора с некоторыми изменениями были положены условия Виллафранкского прелиминарного договора (см. примечание 245). Цюрихский договор состоял из трех отдельных дипломатических документов — австро-французского договора, франко-сардинского договора о передаче Ломбардии Сардинии и общего австро-франко-сардинского договора.
351
Code Napoleon (Кодекс Наполеона) — см. примечание 234.
Force majeure (непреодолимая сила, непредвиденные обстоятельства) — формула, извлеченная из статьи 1148 Кодекса Наполеона, гласящей: «Нет основания для взыскания каких-либо убытков, если вследствие непредвиденных обстоятельств или случайного события должник встретил препятствия к тому, чтобы дать или сделать то, к чему он был обязан, или сделал то, что ему было воспрещено».
352
Директория (состояла из пяти директоров, один из которых ежегодно переизбирался) — руководящий орган исполнительной власти во Франции, учрежденный в соответствии с конституцией 1795 г., принятой после падения в 1794 г. революционной диктатуры якобинцев. До государственного бонапартистского переворота 1799 г. Директория являлась правительством Франции, поддерживая режим террора против демократических сил и защищая интересы крупной буржуазии.
«Синие» 1848 года — так называли во Франции буржуазных республиканцев, в отличие от «красных» (мелкобуржуазных республиканцев и социалистов, так называемой партии Горы) и «белых» (монархистов, объединившихся в партию порядка). Диктатура «синих» во главе с Кавеньяком была установлена во время подавления восстания парижского пролетариата в июне 1848 года и продолжалась до президентских выборов в декабре того же года.
353
Мюнстерский мирный договор (октябрь 1648 г.) — один из договоров, вошедших в историю под общим названием Вестфальского мира, которым закончилась общеевропейская Тридцатилетняя война (1618–1648). По этому договору, подписанному между представителями Германской империи и немецкими князьями, с одной стороны, и Францией — с другой, Франция получила Эльзас (без Страсбурга), подтверждались ее права на 3 епископства — Мец, Туль и Верден; немецкие князья были признаны суверенными государями, имеющими право, независимо от германского императора, заключать внешнеполитические договоры и соглашения. Договор в Мюнстере способствовал дальнейшему ослаблению Германской империи и закреплению преобладающего положения Франции в Центральной и Западной Европе.
О Кампоформийском мирном договоре см. примечание 223.
354
Боясь усиления революционного движения в стране, Виктор-Эммануил II в ходе войны с Австрией стремился всячески ограничить действия поддерживаемого народом гарибальдийского добровольческого корпуса, ставя его в самые неблагоприятные условия. После заключения Виллафранкского мира между Францией и Австрией Гарибальди предложил продолжать борьбу против австрийцев, однако по настоянию Виктора-Эммануила II в ноябре 1859 г. добровольческий корпус был распущен.
355
Имеется в виду национально-освободительная война Пруссии против наполеоновской Франции в 1813–1815 годах.
Сам Мадзини, в своем обращении к Виктору-Эммануилу [356] , признает, что поток общенационального энтузиазма быстро замерзает в провинциальных лужах и что условия возврата к прежнему положению вещей находятся в процессе быстрого созревания. Правда, мрачное интермеццо между договором в Виллафранке и миром в Цюрихе было заполнено в герцогствах и в Романье несколькими большими официальными инсценировками под руководством пьемонтских режиссеров; однако, несмотря на шумные аплодисменты со всех галерок Европы, эти политические фокусники только сыграли на руку своим тайным врагам. Жителям Тосканы, Модены, Пармы и Романьи позволили учреждать временные правительства, низлагать своих бежавших правителей с их карликовых тронов и провозглашать Виктора-Эммануила re eletto {избранным королем. Ред.}, но в то же время они получили строгий наказ удовольствоваться этими формальностями, держаться смирно и предоставить все остальное французскому провидению, собиравшемуся решать их судьбы в Цюрихе и особенно неблагоприятно настроенному по отношению к причудам энтузиазма, взрывам народных страстей и вообще всяким allures revolutionaries {революционным выходкам. Ред.}. Все надежды они должны были возлагать не на свою энергию, а на благонравие своего поведения, не на свою собственную мощь, а на милость чужеземного деспота. Передачу какого-нибудь поместья из рук одного собственника в руки другого нельзя было бы осуществить спокойнее, чем переход Центральной Италии из-под чужеземного ига к национальному самоуправлению. Во внутреннем управлении ничего не изменилось, народное движение было совершенно подавлено, свобода печати уничтожена, и, быть может, впервые в истории Европы плоды революции, казалось, были собраны без революционных испытаний. Благодаря всему этому политическая атмосфера Италии остыла в достаточной степени, чтобы позволить Луи Бонапарту выступить со своими заранее принятыми решениями, а итальянцев предоставить их собственному гневному бессилию. При наличии одной французской армии в Риме, другой
356
Речь идет о письме Мадзини Виктору-Эммануилу II от 16 сентября 1859 г., в котором он предложил королю возглавить борьбу за освобождение всей Италии, поднять на борьбу с помощью Гарибальди юг Италии и организовать поход на Рим. Письмо Мадзини осталось без последствий.
357
Речь идет о прелиминарном Виллафранкском договоре.
«территориальные границы независимых государств Италии, которые не принимали участия в последней войне, могут быть изменены только с согласия других европейских держав, принимавших участие в образовании этих государств и гарантировавших их существование». В то wo время «права государей Тосканы, Модены и Пармы специально оговариваются высокими договаривающимися державами».
Итак, временные итальянские правительства, сыгравшие отведенную им роль, теперь самым пренебрежительным образом игнорируются, а население, которое они сумели удержать столь обычном состоянии пассивности, может, если ему угодно, идти просить милостыню у дверей творцов Венского договора.
Написано К. Марксом. 20 октября 1859 г.
Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5786, 8 ноября 1859 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
К. МАРКС
ТРЕВОЖНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ В ГЕРМАНИИ
Париж, 15 ноября 1859 г.
В настоящее время в порядке дня стоит querelle allemande {германская ссора. Ред.}, которая, сколь бы незначительной она ни казалась широкой публике, может привести к общегерманской и даже общеевропейской катастрофе. Маленькая страна, представляющая предлог для ссоры между главными тевтонскими державами, приобрела себе дурную репутацию в истории Соединенных Штатов. Общеизвестно, что из тех тысяч вымуштрованных рабов, которых Англия покупала в Германии, чтобы, переправив через Атлантический океан, спустить их на свои восставшие колонии, главную массу доставлял Гессен-Кассель, патриархальный курфюрст которого обычно извлекал доходы из обмена своих верных крестьян на британское золото. С этой памятной эпохи отношения между курфюрстами и их подданными, по-видимому, становились все более враждебными, пока в 1830 г. июльская революция во Франции не подала сигнала для революции в Гессен-Касселе. Эта революция была тайно поддержана нынешним курфюрстом {Фридрихом-Вильгельмом I. Ред.} , который в то время очень желал разделить ответственность верховной власти со своим дражайшим батюшкой {Вильгельмом II. Ред.}. Маленькая революция расчистила путь для гессенской конституции 5 января 1831 г., которая ныне является основным боевым кличем в борьбе между Австрией и Пруссией. В 1850 г. эта конституция довела их до бескровной битвы при Бронцелле и, при благоприятных обстоятельствах, может вскоре побудить Луи Бонапарта заняться «изучением» «германского вопроса», после того как он сумел всем надоесть «итальянским вопросом». Чтобы объяснить нынешний конфликт, представляется не лишним сделать краткий обзор гессенской конституции 1831 г., превращений, которым она подвергалась, и событий, которые связали ее судьбу с притязаниями соперничающих Австрии и Пруссии.
За исключением способа выборов, предписываемого гессенской конституцией 1831 г., т. е. выбора представителей старыми сословиями (дворянством, горожанами, крестьянами), эту конституцию можно признать самым либеральным основным законом, когда-либо провозглашенным в Европе. Нет другой конституции, которая ограничивала бы исполнительную власть столь узкими пределами, ставила бы правительство в большую зависимость от законодательной власти и давала бы судебной власти столь широкое право контроля. Чтобы объяснить этот странный факт, можно сказать, что гессенская революция 1831 г. была в действительности революцией, совершенной против монарха адвокатами, гражданскими чиновниками и военными, действовавшими в согласии с недовольными из всех «сословий». Согласно первой статье конституции, права престолонаследия лишается каждый гессенский государь, отказавшийся принести присягу конституции. Закон об ответственности министров, который отнюдь не является пустой фразой, дает народным представителям возможность, с помощью государственного трибунала, удалить с должности каждого министра, признанного виновным хотя бы в ложном истолковании какого-нибудь постановления законодательного собрания. Монарх лишен права помилования. Он не имеет права ни переводить на пенсию членов правительства, ни удалять их с должностей против их воли, в таких случаях они всегда могут апеллировать к судебным палатам. Последние облечены правом выносить окончательное решение по всем вопросам служебной дисциплины. Палата представителей избирает из числа своих членов постоянную комиссию, образующую нечто вроде ареопага, который осуществляет наблюдение и контроль за деятельностью правительства и предает суду чиновников за нарушение конституции, причем не делается никаких исключений и в тех случаях, когда подчиненные выполняли приказания своих начальников. Таким образом, чиновники освобождены от власти короны. С другой стороны, судебные палаты, имеющие полномочия выносить окончательные решения по всем актам исполнительной власти, были сделаны всемогущими. Коммунальные советники, избираемые народом, должны были руководить не только местной полицией, но также и общей. Офицеры армии перед поступлением на службу обязаны принести присягу верности конституции и пользуются ко отношению к короне такими же правами, как и гражданские лица. Представительный орган, состоящий только из одной палаты, имеет право приостанавливать взимание всех налогов, податей и пошлин в случае какого-либо конфликта с исполнительной властью.
Такова гессен-кассельская. конституция 1831 г., которую отец ныне правящего государя курфюрст Вильгельм II провозгласил «в полном согласии со своими сословиями» и которая, как он надеялся,
«будет процветать в течение многих столетий, как прочный памятник согласия между государем и его подданными».
Проект этой конституции в свое время был представлен гессенским правительством Союзному сейму, который, если и не дал ему своей санкции, то, по-видимому, принял его как fait accompli {совершившийся факт. Ред.}. Можно было предвидеть, что, несмотря на все pia desideria {благие пожелания. Ред.}, конституционной машине не суждено будет действовать гладко в Гессен-Касселе. С 1832 по 1848 г. сменилось не менее десяти составов законодательной палаты, из которых даже и двум не удалось просуществовать положенный им срок. Революция 1848–1849 гг. пропитала конституцию 1831 г. более демократическим духом: выборы по сословиям были отменены, назначение членов верховного суда передано законодательной власти, и, наконец, из рук государя было изъято верховное командование армией и передано военному министру — лицу, ответственному перед представителями народа.
В 1849 г. при открытии первой гессенской законодательной палаты, избранной в соответствии с новым избирательным законом, в Германии уже началась всеобщая реакция; тем не менее, все находилось еще в состоянии брожения. Старый Союзный сейм был сметен революционной волной, а германское Национальное собрание с его призрачной исполнительной властью было ликвидировано при помощи штыков. Таким образом, общего центра всего Германского союза более не существовало. При таких обстоятельствах Австрия потребовала восстановления старого сейма во Франкфурте, где ее влияние всегда было преобладающим, тогда как Пруссия стремилась образовать северный союз для использования его в своих интересах и под своим собственным контролем. Австрия, поддерживаемая четырьмя германскими королевствами и Баденом, действительно сумела сгруппировать вокруг себя во Франкфурте-на-Майне остатки старого Союзного сейма, тогда как Пруссия сделала слабую попытку организовать союзный сейм в Эрфурте при участии некоторых из более мелких государств. Само собой разумеется, что Гессен-Кассель, руководимый своим либеральным законодательным собранием, находился среди главных противников Австрии и был сторонником Пруссии. Однако, как только курфюрст убедился, что Австрия имеет поддержку России и, по всей вероятности, должна победить в этом состязании, он сбросил маску, высказался за австрийский сейм и против прусского союза, поставил у власти реакционное министерство во главе с имевшим дурную славу Хассенпфлугом, распустил оппозиционную законодательную палату, отказавшуюся вотировать налоги, и, после тщетной попытки взимать налоги своей собственной властью, не находя поддержки в рядах армии, у бюрократии и в судебных учреждениях, ввел в Гессен-Касселе осадное положение. Он принял весьма благоразумные меры предосторожности, удалившись из своего государства и отправившись во Франкфурт-на-Майне, чтобы остаться там под непосредственной защитой Австрии. Австрия, от имени восстановленного ею старого сейма, отправила союзный корпус с заданием уничтожить гессенскую конституцию и восстановить курфюрста на троне. Со своей стороны, Пруссия была принуждена высказаться за гессенскую конституцию и против курфюрста, чтобы подкрепить свой собственный протест против восстановления Союзного сейма и свою попытку создать северный союз под своим собственным покровительством. Таким образом, гессенская конституция превратилась в лозунг борьбы между Австрией и Пруссией. Тем временем события шли к кризису. Авангарды союзной и прусской армий встретились у Бронцелля, однако обе стороны протрубили сигнал к отступлению. Министр-президент Пруссии фон Мантёйфель встретился в Ольмюце 29 ноября 1850 г. с австрийским премьер-министром князем Шварценбергом и здесь отказался в его пользу от всех прусских притязаний на самостоятельную политику во всем, что касалось сейма, Гессен-Касселя и Шлезвиг-Гольштейна. Пруссия вернулась в сейм в качестве униженного и кающегося грешника. Ее унижение было усилено триумфальным шествием одной из австрийских армий к берегам Северного моря. Гессенская конституция 1831 г. была, разумеется, уничтожена без всяких разговоров и заменена сначала осадным положением, а позже, в 1852 г., самой реакционной конституцией, состряпанной Хассенпфлугом, подправленной самим курфюрстом и исправленной и санкционированной Союзным сеймом. Эта конституция 1852 г. сделалась постоянным предметом раздора между страной и курфюрстом, причем все попытки примирения оказались тщетными. Недавние события в Италии и последовавшее за ними движение в Германии, по мнению прусского правительства, давали наилучшую возможность взять реванш за поражение в Ольмюце и возобновить свою старую борьбу с Австрией. Пруссии известно, что Россия, которая в 1850 г. перетянула чашу весов на сторону Австрии, на этот раз будет действовать в противоположном направлении. До сих пор обе соперничающие стороны не обменялись еще ничем, кроме бумажных снарядов. Что гессенские конституции 1831 и 1852 гг. представляют только предлог для их борьбы, явствует из того простого обстоятельства, что Австрия высказывается за изменение конституции 1852 г. в соответствии со статьями конституции 1831 г., тогда как Пруссия настаивает на восстановлении конституции 1831 г. после того, как она будет переделана в соответствии с общими (монархическими) принципами Союзного сейма. Народ и парламент Гессен-Касселя, опираясь на поддержку Пруссии, требуют восстановления прежней конституции. Все это дело, соответствующим образом направляемое заинтересованными советниками извне, может кончиться гражданской войной в Германии, если только германский народ в подходящий момент не повернет против «обоих своих правящих домов».