Собрание сочинений. Том 1
Шрифт:
— У нас на таких собачках будут пахать землю, — объяснял он собравшимся и гарцевал на «медиуме». — Вот так, видите?
Он прицеплял к танку легонькие плужки и ковырял улицу под удивленные крики крестьян.
— Гирин возьмем — субботник сделаем. За один день гектаров триста вспашем.
— Делай! Делай! — орали люди, и какой-то сухонький и грязный старик, грозившийся выйти в сражение первым, карабкался внутрь танка, визжа и задыхаясь от переживаний.
Американец Лоу чалил на цепь плужки и сохи и вытягивал их за танком длинной вереницей.
— Давай! Давай!
К вечеру распахали — примера ради — землю гиринского губернатора и тут же, на свежей пашне, долго делили ее вдовам и сиротам.
На вечернем военном совете голоса разделились.
— Ждать нельзя, — говорил Чэн. — Пока в Гирине небольшой гарнизон, может, справимся. Если возьмем Гирин, многое будет облегчено. Здесь у японцев хранится пятьдесят тысяч тонн горючего и десятисуточный резерв боеприпасов.
Ю Шань стоял за то, чтобы распустить отряды, просочиться в город мелкими группами и действовать изнутри, как в харбинском железнодорожном сражении поступил Безухий.
Под именем харбинского железнодорожного сражения уже была известна в те дни забастовка рабочих и служащих Харбина. Она произошла в начале вторых суток войны. Безухий, глава антияпонской лиги в Харбине, так определил задачи стачки:
«Это народный протест против навязанной Советскому Союзу войны. Мы ставим целью парализовать работы японо-маньчжурского военного тыла. В паровозах погасить топки, снять тормоза с вагонов, убрать сигналы с путей, заклепать стрелки, прекратить связи между станциями и подготовить мосты к взрыву».
Харбин — база снабжения северного японского фронта — располагал к тому времени ста шестью паровозами и пятью тысячами девятьюстами двадцатью тремя товарными вагонами, платформами и цистернами. Через два часа после опубликования приказа Безухого все пять железных дорог, пересекающих город, сигнализировали о страшном бедствии. Диспетчеры загоняли воинские составы в тупики, стрелочники пускали маршрут на маршрут, дорожные мастера разбирали пути. Командовал сражением Ю Шань, специально приглашенный Безухим. Первый удар он нанес на подступах к Харбину. Маленькие станции всех пяти дорог превратились в окопы.
На станции Дуйциньшань взорвали мост и заложили фугасы под объездные пути. На станции Ашихэ (дорога к Приморью) сложили баррикады из черепицы и забили путь двадцатью вагонами с артиллерийским грузом. На станции Сяньбайун (дорога к морю, в Корею) стал Ю Шань с пятьюдесятью ребятами, при трех пулеметах. Здесь пока не хотели ничего разрушать, но подрывники ждали только сигнала. На Харбино-Синцизинской дороге, дороге в столицу, взорвали мост через реку и вместе с ним маршрут с боеприпасами.
Изолировав Харбин от внешнего мира, Ю Шань собрал окрестных крестьян и двигался пятью колоннами к городу, выводя из строя станцию за станцией, паровоз за паровозом.
К этому времени Безухий, дравшийся с японцами в харбинском депо, выбросил лозунг второго этапа сражения:
«Каждый выведенный из строя паровоз есть выведенный из строя полк. Три товарных вагона и две цистерны равны паровозу.
Кто совершит втрое больше — заслужит звание героя сражения, и это будет навеки его благородным званием».
После тридцати часов боя Ю Шань насчитал шестьдесят два выведенных из строя паровоза, триста цистерн и тысячу семьсот товарных вагонов.
Японцы бросили в Харбин три полка охранных войск, бригады жандармерии, два строительных батальона. Станции восстанавливались и разрушались по три и четыре раза.
Партизаны уносили рельсы за несколько километров, вспахивали полотно по футунскому способу Осуды, рубили телеграфные столбы. Когда держаться в харбинском железнодорожном депо стало невозможно, Безухий отдал приказ взорвать пятидневный запас горючего, хранившийся в цистернах, и вывезти в лес полумесячные запасы японского интендантства, а сам, забрав девять типографий с полным штатом рабочих, ушел на север.
Отряды антияпонской лиги потеряли две тысячи девятьсот три человека расстрелянными. Раненых не было.
Стратегическими результатами явилась полная дезорганизация тыла северного японского фронта, в результате чего он потерял мобильность на добрых полтора месяца. Ю Шань советовал повторить железнодорожный бой, но Чэн настоял, однако, теперь на своем, и штурм Гирина был решен его голосом.
Подняв на рассвете отряды, Тай Пин и Лоу вышли вперед на двух танках. Ю ехал рядом на мотоцикле и, когда надо было командовать, стучал молотком по броне. «Огонь!» — один удар. «Отбой!» — два удара. «Стоп!» — три удара.
Лоу высовывался в смотровой щиток.
— Это цирк и безумие.
— Огонь! Огонь! Вперед! — стучал молотком Ю, и танки шли, стреляли, и полдня все было в полном порядке, пока из-за холмов не вынырнул гиринский бронепоезд.
Крайние цепи Чэна, лежавшие в пригородных садах, подались назад.
— Берем на таран! — крикнул Ю американцу и показал руками, что надобно делать.
— Мочно, мочно, — ответил тот и помчался навстречу поезду.
Ю влез в машину Тай Пина, отшвырнул его к орудию и схватил колесо руля.
Машина сползла в овраг, аккуратно пробежала по его крутому боку, проскочила под железнодорожным мостиком, довольно легко вскарабкалась на железнодорожную насыпь и загрохотала по шпалам в лоб паровозу.
Тай Пин жарил прямой наводкой по башням.
— Беглым, беглым! Головой работай!
Вот покачнулась голова паровоза. Он окутался дымом и паром.
— Ну, выручай, скорость!
Ю с маху ударил танком в грудь паровоза, машина звякнула всеми костями и, кренясь набок, кубарем, в пять оборотов, свалилась под насыпь.