Собрание сочинений. Том 2. История крепостного мальчика. Жизнь и смерть Гришатки Соколова. Рассказы о Суворове и русских солдатах. Птица-слава. Декабристы. Охота на императора
Шрифт:
Страшную ночь пережил Хлопуша. То казалось ему, что Гришатку убили, то – что ушел, заплутал Гришатка в лесу и там загрызли его волки или медведи, то вдруг чудится Хлопуше Гришаткин голос. Великан срывался со своего места и стремглав выбегал на улицу.
– Найдется, найдется мальчонка, – успокаивал Хлопушу дядя Митяй. – Тута он, тута. Да куда ему деться? Не провалился же он под землю. Жив, помяни мое слово – жив!
Гришатка и вправду остался жив.
При ударе бадьи о грунт мальчик вылетел из нее наружу, стукнулся головой о какой-то камень и на время лишился сознания.
Когда Гришатка пришел в себя, была уже ночь. Мальчик привстал, пощупал руки и ноги. Боли нет. Кости целы. Лишь в голове гул и непонятная тяжесть. Гришатка принялся звать на помощь. Никто призыва его не слышал. Слева и справа от мальчика виднелись какие-то углубления. Это начинались штреки и штольни – специальные ходы, которые вели в глубь шахты. Кругом темно, сыро.
Гришатка подумал и сделал несколько шагов по одному из коридоров: «А вдруг где-то там впереди есть выход?» Коридор то суживался, то расширялся, время от времени его пересекали другие переходы. Гришатка сворачивал то налево, то направо; наконец он уперся в стену. Мальчик устал. От сырого и неприятного воздуха голова стала еще более тяжелой, и Гришатка чувствовал, как кровь ударяет в виски. Дышать становилось трудно.
Гришатка не выдержал и присел. Он машинально провел рукой по земле и вдруг натолкнулся на непонятный предмет – что-то длинное, круглое, отверстие в середине. Рядом второй такой же предмет, чуть в стороне – третий.
«Так это же пушки, это мортиры! – понял Гришатка. – Ах, вот куда запрятал их управитель!»
Мальчик вскочил и помчался назад. Он спотыкался, падал, поднимался, снова бежал. Сколько прошло времени, Гришатка не помнил. Он очумело тыкался то в одну, то в другую сторону. Наскакивал на стены, ударялся о какие-то балки и перекрытия. Наконец, полностью обессилевший, он опять опустился на землю. В нос снова ударил едкий, противный запах. Гришатка зевнул и забылся.
«Тут они, тут!»
После бессонной ночи Хлопуша казался чернее тучи. Страшно глянуть, страшно подойти к человеку.
Облазили казаки, башкирцы и сам Хлопуша вдоль и поперек весь завод, опросили всех жителей, на конях выезжали в лес и в степь. Никаких следов, ни слуху ни духу. Словно и вовсе не приезжал на завод Гришатка.
И вот, когда, казалось, все надежды потеряны, в избу к Хлопуше ввалился плечистый бородатый детина. Бросился в ноги.
– Не гневись, батюшка.
– Подымись, работный человек, – произнес Хлопуша.
Детина поднялся.
– Батюшка, сыскался, сыскался твой… – пришедший детина запнулся, – сынок, значит.
Хлопуша вскочил, схватил детину руками за грудки, тряхнул:
– Да где же он, говори!
– Играли, играли мальцы, – заторопился детина. – На руднике, на шахте. Да упустили бадью. А в бадье он, он самый – твой, значит. Мальцы с перепугу молчали. А потом Санька – мой, значит, взял и признался. Я его, батюшка, уже отодрал батогом, значит. Конопатый он у меня, до баловства дюже прыткий. Не гневись, батюшка.
К руднику Хлопуша мчал с лошадиной прытью, только пятки сверкали. Подлетел, сразу полез в бадью.
– Да куда ты, батюшка? – пытался остановить великана дядя Митяй. – Да ты тут постой, тут. Мы без тебя.
– Крути! – крикнул Хлопуша сбежавшимся людям.
Спустили Хлопушу.
– Гришатка! Дитятко! Гришатка! – кричит великан.
Тихо. Нет мальчика.
Бросился Хлопуша в подземные коридоры. Следом за ним спустились другие. С факелами, с фонарями в руках. Расползлись люди в разные стороны.
– Гришатка, Гришатка! – несется со всех сторон.
– Гришатка, дитятко! – перекрывает всех голос Хлопуши.
Носится, мечется он по коридорам и переходам, словно ветербуран в непогоду.
И вот наконец великан различил маленький, съежившийся комок – детское тельце.
– Дитятко, дитятко! Родненький, сынок! – задыхался от счастья Хлопуша. Подхватил он Гришатку на руки. – Головушка моя, рученьки, ноженьки!..
Гришатка с трудом приоткрыл глаза.
– Дядя… Афанасий…
– Я, я! – заревел Хлопуша, и слеза за слезой забили глаза. Потащил он Гришатку к свежему воздуху, к выходу.
– Стой, стой, – прошептал Гришатка.
Хлопуша остановился.
– Мортиры.
– Что – мортиры? – не понял Хлопуша.
– Тут они, тут!
– Да ну? – только и молвил Хлопуша.
Сила к силе
В тот же день мортиры были извлечены на поверхность.
– Они, они, – говорил дядя Митяй. – Они, голубушки. Самые.
Хлопуша стал торопиться с возвращением назад в Берды, к Пугачеву.
Пушки и мортиры срочно устанавливались на колеса. На телеги грузились ядра. В заводских погребах нашелся и порох.
Пока Хлопуша был занят заводскими делами, наблюдать за Гришаткой он поручил башкирцу Хакиму.
Уедет мальчик вместе с Хакимом в степь за завод. Учит башкирец Гришатку в седле держаться, ездить шагом, рысью, в галоп. Гришатка смекалист и ловок. Он уже может и с коня на всем скаку спрыгнуть, и не слететь, если конь вздыбится, и удержаться в седле при конском прыжке через рытвину или канаву. Где нужно, Гришатка привстанет на стременах, где нужно, к шее лошадиной прижмется.
– Якши [8] , якши, – хвалит Гришатку башкирец.
Потом Хлопуша отсыпал Гришатке пороху и выдал с полсотни пуль. Казак Ферапонт Узловой соорудил для Гришатки мишени и два дня, с утра до самого вечера, заставлял мальчика стрелять в цель. То из положения «стоя», то «с колена», то «лежа». А затем «с ходу», с коня, как тогда стрелял сам Емельян Иванович. Настреляется Гришатка, прокоптится от дыма и пороха, набьет плечо от ружейной отдачи. Зато радость так и светится в глазах у Гришатки. Теперь не случайно, а как по заказу влетают Гришаткины пули тютелька в тютельку в самое яблочко.
8
Хорошо (башк.).