Собрание сочинений. Том 2. Проза
Шрифт:
Мы чувствовали притяжение невидимой звезды радикального Просвещения, которая вела нас. Илья предложил два стратегических лозунга: «Все, что ты знаешь, – ложь!» и «Все открытые двери ведут в тупик!» Выбрали первый. Как мы сами его понимали? Производство истины состоит в разоблачении иллюзий, которыми мы окружены, и, что гораздо важнее, – в объяснении того, оправданием каких реальных отношений эти господствующие иллюзии являются. Цель – обнаружить скрытую синхронность событий, которым не положено быть связанными.
6
Во всероссийских книжных ярмарках наше издательство традиционно не участвовало. Зато оно арендовало музейный самолет рядом с павильоном ярмарки и устраивало
Обычно издательскую деятельность Кормильцева описывают как попытку дать голос всем внемейнстримовым, не попавшим в норму авторам.
Идеальный субъект перемен, агент мутации, к которому мы стремились в нашей конструкторской утопии, выглядел так:
Существует среди киберпанковских устройств-диковин, отношение к которым может доходить до фетишизма. Экспериментирует со своим телом и сознанием, не веря на слово ни битникам, ни Пи-Орриджу. Понимает, что улучшить себя в одиночестве невозможно, и потому объединяется с такими же исследователями как на местном, так и на мировом уровне. Участвует в стихийных и творческих атаках на власть и капитал, как бы эта пара ни проявлялась, от цензуры в Интернете до вырубки ближайшего парка. В истории предпочитает видеть рост самостоятельности людей и изживание отчуждения между ними, то есть переход от пирамид власти к горизонтальным сетям самоорганизации. В искусстве ценит остранение, беспокойство и внезапное черное излучение от самых обычных предметов. Вместо коллективной эзотерики наций, империй и конфессий выбирает индивидуальный мистицизм, отчего поборники наций, империй и конфессий нередко записывают его в «сатанисты». Особо усиливает этот конфликт то, что в индивидуальной магии агент часто обращается к символам и понятиям предыдущих и потому демонизированных цивилизаций. В силу сложившейся геополитики считает радикальный ислам наиболее вероятным языком грядущего международного восстания.
В реальности такого агента не существовало, но именно этот гомункулус был заявлен целью всей нашей алхимии. Гражданин мира Илья Кормильцев спокойно удерживал такой «новый мировой беспорядок» в колбе своей седой и веселой головы. Блестящее знание языков, общительность и любовь к перемене мест помогали. Представители всех вышеназванных «диаспор» смешались в толпе на похоронах. Отпечатки их пальцев совпали в полированной крышке зеркального гроба.
Сначала появились списки нерекомендованных книг. Люди из ФСБ приходили в большие книжные магазины и советовали конкретные наши издания не продавать. Это не имело законной силы. Но потом начались суды, и книги стали изымать с полок и даже сжигать.
Нас это стимулировало.
Система должна реагировать на таких, как Илья Кормильцев. Но таких, как Илья Кормильцев, не должны интересовать цели и задачи системы.
У нас в планах была девушка, которая писала порнографические романы политическим языком маоизма. Все сексуальные сцены там объяснялись в категориях брежневского ревизионизма, перерождения правящей партийной бюрократии и необходимости рабочего контроля на всех уровнях. Жаль, что мы так и не успели ее напечатать, никто кроме нас такого не издавал, и никто нас в этой роли так и не заменил.
Мы стали издателями Лимонова, который сидел тогда в тюрьме. Никто кроме нас не хотел связываться с человеком, для которого суд требовал двадцати лет заключения за подготовку
Сейчас наши книги – библиофильский культ и стоят больших денег, их не достанешь. Некоторые из них, впрочем, до сих пор в списке экстремистских материалов. Но по-настоящему коммерчески успешными мы не были. Пара книг вытаскивала всю работу издательства.
7
Уже под конец истории «Ультра. Культуры» была попытка запустить собственный глянцевый журнал под руководством Кормильцева.
Планировался гламур наоборот, глянец наизнанку, все самое подрывное в современном искусстве, литературе, теории, политике, эзотерике и т. п. Аргументированный призыв к новому мировому беспорядку, вирус, поражающий средний класс и лучшую часть мыслящей молодежи. Регулярное издание, которое взорвет этот мир, а когда его запретят, мы будем продолжать подпольно. Мы наполовину сделали первый номер, у Ильи была уверенность, что он найдет первоначальных спонсоров среди эксцентричных олигархов, он общался с их представителями, но все они, включая заграничных, подумав, сказали свое вежливое буржуазное «нет». Мы сидели в кафе, обсуждали это и смеялись: вот и выяснилось опытным путем, что ни в России, ни за границей нет никаких богачей, которым нужна была бы здесь революция, это просто кремлевский миф, на который мы наивно повелись. Мы слишком буквально поняли психоаналитическую гипотезу о том, что буржуа втайне отвратительны сами себе и бессознательно ищут того, кто уничтожит их мир и все у них отнимет.
С этого момента Илья засобирался на нулевой меридиан в Лондон.
8
Ему было что сказать самому себе в зеркало утром. Он не боялся туда смотреть, потому что был интересен сам себе. А сами себе мы остаемся интересны до тех пор, пока мы нужны другим. Правда, ширину круга этих других каждый определяет сам.
Запуская серию «Жизнь Zапрещенных Людей» (Кроули, ЛаВей, Пол Пот, Хьюи Ньютон, Тимоти Лири, основатели немецкой RAF), Илья часто размышлял вслух о наиболее общем рецепте «успешной» биографии: выйти на сцену в маске самого себя, и пусть между тобой и маской, предъявленной зрителям, точно повторяющей твое скрываемое лицо, останется тонкий, но необходимый для дыхания слой самоиронии.
9
Однажды ночью, выйдя из мастерской художника Толстого-Котлярова, он начертил руками в воздухе прямоугольник и сказал: им достаточно поставить в зоопарке пустую клетку, а зверь в ней скоро заведется сам!
В мастерской долго спорили о ритуальных жертвах и стигматах любой революции и о том, что сейчас стратегически нужнее: фермент или вирус?
Для Кормильцева в России прошлого века было два момента вдохновляющей свободы: 1920-е и 1990-е. Остальное в плену холопства. Холопство толп, впрочем, его не расстраивало, слишком понятны исторические причины. Расстраивала готовность «халдеев» обслуживать кого угодно и соревноваться в угадывании настроений всякой власти, искренне считая эти настроения «духом эпохи». Халдеями Илья называл податливую интеллигенцию, тех, кто пишет, снимает, ставит и как угодно еще производит актуальную культуру. То есть тех, кто не обязан подчиняться историческим причинам, однако подчиняется.
Его удручало, что все здесь из поколения в поколение сводится примерно к одним и тем же отношениям между «гопником», «умником» и «вертухаем».
Не имея душеспасительных иллюзий, он не особенно надеялся дожить до следующей русской революции. А саму революцию предпочитал видеть предельно обобщенно, как вечный сюжет о необходимом жертвоприношении. Это представление о «революции вообще» схвачено в его песне «Viva la Revolution!», написанной еще в 1990-х и спетой впоследствии группой «Кукрыниксы».