Собрание сочинений. Том 3
Шрифт:
Чудеса делала и группа старшего лейтенанта Ботылева. Она передвигалась из дома в дом по крышам или, пробивая стены комнат, штурмовала укрепленные здания в три яруса — ползком с земли, огнем из окон и огнем с крыш — и заставила замолчать спаренные шестиствольные минометы.
Население, притаившееся в подвалах и погребах, выходило навстречу морякам.
Женщины перевязывали раненых и относили их в укрытые места.
Младшие лейтенанты Мамаев и Фелин, захватив три миномета и пушку, создали свой артиллерийско-минометный узел и вдвоем обслуживали его добрых два часа.
Была еще ночь. Подброска людей, боеприпасов и продовольствия продолжалась. Катера разгружались под огнем немецких батарей. Катер сел на мель у самого берега, в зоне ближнего боя. Раненый командир лейтенант Крутень приказал спасать катер. Немцы усилили свой и без того смертельный огонь по суденышку и бросили к нему снайперов. Крутень падает мертвым. Секретарь партийного бюро Коваленко приказывает принять бой с немецкими пехотинцами и пробиться к Куникову.
И пробиваются!
А в это же время на сейнере, подвезшем боеприпасы, возникает пожар. Командир Новик подает приказ разгрузиться, «не интересуясь по сторонам». Судно горит, но боеприпасы выгружены, сейнер уходит в море и там на свободе тушит пожар.
— Когда необходимо, так и время мимо, — говорит Новик. — На нахала я и сам нахал…
Этой ночью сражался в рядах куниковцев младший сержант Михаил Михайлович Корницкий. Сам кубанец, он отлично знал эти места. На хуторе Старо-Зеленом в Краснодарском крае с детства слышал он рассказы о Черном море, море запорожцев, видел участников «Железного потока» Таманской армии, переживал с волнением гибель русских кораблей в Новороссийском порту, в годы гражданской войны, плакал слезами восторга над «Цементом» Гладкова, зная, что описан в книге Новороссийск, и наизусть помнил историю отважного Кочубея, почти земляка.
Мечтал о море. Но кто, живя на Кубани, не мечтает и о коне? Кому не снятся конные схватки из «Тараса Бульбы?» Кто в тринадцать лет не мечтал стать Буденным!
Мечтал о том и Корницкий.
Но так случилось, что после школы пришлось ему работать слесарем на шорно-седельной фабрике, а попав на флот, оказаться телефонистом и затем первым номером орудийного расчета на береговой батарее.
Работа тяжелая и опасная. Затем, когда майор Куников стал формировать отряд десантников и в подразделениях выделяли для него лучших людей, Корницкий оказался в числе отобранных и получил отделение в новом отряде.
Куников подбирал людей, как часовой мастер собирает механизм, — внимательно и аккуратно, чтобы человек к человеку подходил, как деталь к детали. И командиры Куникова делали то же самое у себя, каждый в своем взводе и отделении, — поэтому бойцы были все как на подбор, любой из них стоил десятка.
Когда баркас подбросил десант к берегу, Корницкий со своим отделением прыгнул в холодную февральскую воду и вплавь добрался до земли. Дом за домом, улица за улицей, квартал за кварталом оказывались в руках моряков. Насмерть перепуганные немцы получили, однако, подкрепление, сначала автоматчиками, потом танками.
Разгорелся уличный танковый бой. Таких боев, кроме Сталинграда, нигде еще не было. Опыт их был ясен в ту пору еще немногим.
Одна машина вплотную подошла к домику, в котором засела группа Корницкого, и стала бить по морякам в упор. Дом загорелся. Тогда немцы во весь рост кинулись в атаку на группу Корницкого. Группа стойко отразила натиск, не думая об отходе, и Корницкий положил семнадцать мерзавцев, а всего легло их перед домом больше трех десятков, после чего остальные быстро отошли под прикрытие танка. Из горящего дома моряки Корницкого перебрались в соседний дом, к группе лейтенанта Зыбина. А немцы, подтянув силы, стали окружать группу Зыбина, опять-таки при поддержке танка. Но в рукопашном ночном бою на городских улицах танк — плохой помощник. Улица узка для него. Действуя на фланге штурмовых групп, он все время сам находился под выстрелами.
Опасность угрожала ему отовсюду. Только вера немцев во всемогущество танка могла послать это неповоротливое стальное чудовище в стремительный бой мелких групп и одиночек, находящихся в беспрестанном движении, но это был первый танк перед краснофлотцами.
Корницкий решил уничтожить танк.
— Брось перед танком гранату! — крикнул он старшине первой статьи Егорову.
Тот не сразу понял, зачем это.
— Поднимется пыль, прикроет меня, я подбегу поближе.
Егоров бросил две гранаты зараз. Гора дыма и пыли поднялась во дворе перед танком, в эту дымовую завесу нырнул Корницкий, подбежал незаметно к самой машине и подорвал ее двумя противотанковыми гранатами.
Пока шел бой с танком, возникла другая опасность. За ближайшим к морякам каменным забором скопилось больше десятка немецких автоматчиков. Они держали под огнем вход в «крепость» Зыбина, не давая нашим бойцам даже показаться в пролете дверей.
Таким образом крепость превращалась в ловушку, ибо немцы накапливались, а морякам Зыбина и Корницкого негде было развернуться для боя.
— Я попытаюсь, — сказал Корницкий, — попытаюсь пройти, ребята, пробить ход. Крепче держись! Инициатива в наших руках. Главное дело — спокойствие.
Он подвесил к поясу штук пять ручных гранат, противотанковую зажал в руке и, не раздумывая, не выжидая, выскочил на засевших под защитой забора немцев. Товарищи прикрыли его огнем из автоматов. Немцы тоже усилили свой и без того частый огонь, еще не понимая, что им готовят русские моряки.
Один перед десятком врагов, прикрытых каменным забором, Корницкий, казалось, был беспомощен, и лихая отвага его, на первый взгляд, не спасала положения моряков.
На самом же деле в ней таилось спасение. Корницкий знал, что он едва ли выйдет живым из испытания, и сейчас не самая гибель, не смерть тревожила его. Тревожило его, где он падет. Если во дворе, не доходя забора, то это будет бессмысленной и напрасной гибелью, но если по ту сторону забора, то это будет полным успехом и полной победой, потому что в этом случае он свалится на головы немцев, как разрушительный снаряд, пять гранат на поясе и одна — противотанковая — в руке!
Резким прыжком вскочил он на каменный забор и с оглушительным взрывом шести гранат свалился на немцев.
Никто из фрицев не остался в живых. Группы Зыбина и Корницкого в ту же минуту выскочили из домика, пробиваясь дальше. Но самого Корницкого уже не было.
Своей бесстрашной гибелью он вывел моряков из блокады, пробил им выход вперед.
Корницкого не было, но подвиг его шел впереди моряков, и имя его высоко развевалось, как священное черноморское знамя, вдохновляя и благословляя на новые подвиги.