Собрание сочинений. Том 3
Шрифт:
— Бабенчиков? — переспросил Сережа, вынимая изо рта палец и пряча за спину. — Ну, так что? А Муся где?
— Будет тебе Муся колосками заниматься! — И с вызывающим высокомерием Зина повела плечами. — Муся на хлебосдачу уехала.
— Уехала? Как уехала? — спросил Сергей. — Она же сама мне сказала, что останется и чтобы я помогал ей…
— Как же ей оставаться, когда первый день сдачи и товарищ Семенов даже нарочно сам приезжал на велосипеде!
— Это кто, председатель?
— Уй, какой: без понятий! Чего ему на велосипеде срамиться, когда у него двуколка! Семенов — из райкома комсомола. Ну, побежали, а то Яшка даст нам дрозда! — И, взяв Сергея за рукав курточки, она потянула его за собой.
Сергей отстранился.
— Меня пчела укусила, — как можно мрачнее сказал он.
— Боже мой, какие ж вы! — с искренним сожалением воскликнула Зина, переходя на «вы», что, вероятно, означало у нее высшее презрение. — Надо поплевать на землю и вот так, видите? — И, поплевав на свои ладони и замешав на слюне щепотку земли, она обмазала укушенный Сережин палец, ласково приговаривая: — Они ж такие у нас смирненькие, никого не трогают, а вы, наверно, на них кинулись, как угорелый, вот и попало.
Внимание растрогало Сергея, и он непрочь был поговорить о том, как бы отобрать у пчел недоеденный ломоть с медом, но тут в конце сельской улицы показался сухощавый парнишка, в одних трусах на почти кофейном теле, исполосованном следами солнечных ожогов, царапин и синяков. Его малиновый чешуйчатый нос ярко выделялся на смуглом лице, выражавшем одно геройство. Сомнений быть не могло: это подходил Яшка Бабенчиков.
Он шел, оттопырив согнутые в локтях руки, как делают борцы — будто у него такие уж здоровые мускулы, что рукам некуда девать их, — и с интересом наблюдал, как Зина Чумакова врачевала сережкин палец.
В глазах его светилось явное пренебрежение.
— Откуда? — спросил он недружелюбно, будто и в самом деле не имел понятия о мальчике из автоколонны.
— А ты сам откуда? — в том же тоне отвечал Сергей.
— Я-то знаю откуда, а ты чей?
— А я ничей. Тебе какое дело?
Они стояли, как два молодых петушка, готовые к поединку.
— С колонной, что ли? — спросил Бабенчиков, склоняясь к мирному решению дела.
— С колонной.
— Так бы и сказал. Пионер?
— Пионер.
— А галстук где?
Сережа схватился за шею — галстука не было.
— Врать, вижу, мастер. За это знаешь чего?
По глазам Бабенчикова Сергей угадывал, что произвел дурное впечатление.
— У меня мама недавно умерла, — сам не зная для чего произнес он одними губами и сразу же устыдился сказанного: незачем было говорить о своем горе чужому.
— Так бы сразу и сказал, — смягчился Бабенчиков. — Колоски пойдешь собирать? Мы и беспартийных ребят берем.
— Конечно, пойду. В чем дело!
Яшка показал глазами следовать за ним.
Пионеры уже были в сборе. В широкополых соломенных брилях, в белых матерчатых шляпчонках, в треуголках из газет и лопухов, с сумками через плечо, а некоторые даже с флягами у поясов, ребята шумно обсуждали предстоящий им день.
Сергей молодцевато сбросил с себя рубашонку, завязал узлом подол и повесил эту самодельную сумку через плечо на связанных рукавах.
— Работает шарик! — на ходу похвалил его Бабенчиков и скомандовал: — Смирно! Бригада Муси Чиляевой держит первое место, — сказал он, поводя растопыренными руками. — Надо стараться, чтоб она всех обогнала. Так? Теперь я вам такую задачку дам. В гектаре десять тысяч квадратных метров. Значит, если по одному колоску на метр, так сколько на гектар? Чумакова, скажи!
— Уй, я ж на тысячи еще не проходила! — воскликнула Зина испуганно.
— Кто скажет?
— Десять тысяч колосков! — Сережа крикнул это чересчур громко, но потому только, чтобы его не опередили.
— Точно. Ну, а если каждый колосок — грамм весу, то сколько всего будет кило?
Но тут уж никто не мог сказать, и бригадир, угрожающе пошмыгав носом, в конце концов сообщил, что всего будет тогда десять килограммов.
— Вот какая сумма получается от тех колосков! — нравоучительно закончил он. — Так что стараться со всем вниманием!
Слушая Бабенчикова, Сергей откровенно любовался им. Это был мальчик лет двенадцати или тринадцати, с энергичным лицом, скуластым, но милым и даже немножко смешным благодаря облупленному носу и кособокому чубчику над расцарапанным лбом. Но в нем, когда он говорил, уже рисовался юноша с властным характером и сокрушительной волей. Бабенчиков знал себе цену, и, видно, недаром его вчера хвалили взрослые, и уж, наверное, не зря на него надеялась Муся. На этого парня вполне можно было положиться в любом деле. И, конечно, не дай боже оказаться его врагом. Сергей любовался им и очень бы хотел подражать ему в манере держать руки и стоять, раздвинув ноги, и говорить, подмигивая со значением, и заканчивать каждую фразу взмахом кулака, точно он прибивал ее гвоздями на глазах у всех.
Укушенный палец поламывало, но обращать на это внимание перед лицом Бабенчикова не приходилось, и, чтобы отвлечься, Сергей стал опять рассматривать здешнюю степь. Она была позолочена до самого горизонта. Все в ней было как на ладони. Люди удалялись, не исчезая из глаз. Сергей видел, как за узкой балкой ходила какая-то черная муха с вертящимся крылом, похожая одновременно и на мельницу, лежащую боком, и на колесный пароход из старых журналов, и к ней то и дело подъезжали конные подводы, крохотные, как букашки.
Сыроватая утренняя пыль лениво курилась на дальних дорогах за колесами грузовиков и телег. Запах чабреца насыщал воздух особой прелестью. Так бывало, когда мама собиралась в клуб на самодеятельность и душила свои волосы из пузатого флакончика, — в комнате долго стоял красивый, праздничный запах. И Сергей сейчас повторил его в своей памяти, как забытую песню.
Но воздух пел и сам, у него был звонкий приятный голос: хотя птиц не замечалось, но что-то незримо звенело и заливалось как бы само собой.