Собрание сочинений. Том 5
Шрифт:
Экзотика Гасан-Кули, однако, не в тиграх. Экзотичен воистину климат этих теплых и сырых мест, заросших, как плесенью, джунглями камышей и дикарями-растениями субтропиков. Здесь — разводить пробковые дубы, гвайюлу, египетский хлопок или нежнейшие эфироносы. И судьба Гасан-Кули — быть фабрикой на плантациях и колхозом в заливе.
Природа вместе с пограничными обстоятельствами создали из Гасан-Кули наилучшее место для сооружения новой жизни. Устье Атрека образовало мелководный рыбный бассейн, своеобразный заповедник рыбы, климат готов принять к себе посевы самых капризных растений жаркого пояса и выстроить на камышовых пожарищах промышленные леса.
Жители Гасан-Кули утверждают, что поля здесь многого не дадут: птицы съедят осенью весь урожай и не позволят засеять озимые — выскребут из пашни все засеянные семена. Но птицы нужны Гасан-Кули для науки. Когда-нибудь сюда восторженно въедет исследователь и, пожив с птицами год или два, напишет нужную книгу о птичьих нравах, птичьих сообществах и еще о чем-нибудь, что окажется всем полезным до чрезвычайности. Даже сельчане замечают здесь, что из года в год у них появляются птицы-переселенцы, которые никуда не улетают, а приживаются в камышах и выводят птенцов — чистых гасан-кулинцев. Другие, наоборот, покидают родной залив, чтобы примкнуть к полчищам зимовщиков для путешествий на дальний север.
Несмотря на обилие певчих птиц, у туркменов нет повадки держать их в клетках. Увлечение певчими птицами явление вообще редкое на Востоке. Оно наиболее сильно в Персии и является потехой почти специально торгового класса, иногда превращаясь в вид рекламы, потому что кенарей держат вместо вывески или плаката — возле хорошего кенаря собираются слушатели — для лавки это полезно.
В чайханах птицы заведены в качестве недорогой и неутомительной музыки для посетителей, но нигде никогда не встречается в Азии бескорыстный любитель птиц. Никогда клетка с птицей не была на Востоке типическим украшением обывательского жилища, как в наших российских местечках. На Востоке любят птицу служивую — охотника, зазывателя посетителей, истребителя насекомых. Собаку здесь держат те, кому она необходима, и тоже — рабочую. С собаками никто не гуляет по улицам, собак тут на выставках не показывают, с ними, не мудрствуя лукаво, работают пастухи и охотники.
И собака в Азии — крепкая, умная, исключительной энергии, настойчивого ума. В сравнении с этим повадки российских граждан, их любовь к домашним животным, их затаенная мыслишка завести кошку или даже две, а то и собачку-волка кажутся мало что лживыми, но и бесконечно противными, ханжескими. Это реминисценции собственничества, явления внутреннего кулачества.
Есть сказка: нищий сидел у лавки богатого горожанина. Рядом с хозяином сидела на цепи старая умная обезьяна и лениво грызла орехи.
Нищий спросил:
— Господин, как давно ты бросил ремесло «маймунчи» и как случилось, что оно принесло тебе такое счастье, что ты теперь кормишь эту скотину отборным орехом?
Он не мог понять, зачем было торговцу держать у себя в лавке прожорливое животное, если не ради нежных воспоминаний о тяжелой молодости.
Торговец ответил:
— Дурак, я никогда не ходил с обезьяной, а купил ее, открыв лавку, для своего удовольствия, о котором давно мечтал.
Нищий пожал плечами, ничего не поняв.
— Я ходил с обезьяной, чтобы открыть лавку, а он открыл лавку, чтобы в ней сидеть с обезьяной. Я желал лавку — и стал нищим. Он желал иметь обезьяну — и стал купцом.
Когда иомуды — охотники на фламинго — падают с конями в воду и окружают птиц, розовые крылья фламинго бегут по сине-серому взморью, как отяжелевшие облака. Впрочем, с тою же образной точностью их можно сравнить с мокрым цветным тряпьем, которое моют, волоча на веревках. Редкая птица успевает достигнуть мелей, но, достигнув, стремительно прыгает в воздух и пропадает в нем. Другие же не успевают покинуть воды и скоро повисают за седлами и на арканах кусками неба, которое вздремнуло на морской волне и, настигнутое людьми, было тотчас расхищено для продажи Госторгу.
Таков единственный смысл экзотики.
К вопросу о культстроительстве в пограничных районах
Итак, начинается песня о ветре.
Из Индии в нашу Ср[еднюю] Азию на авто можно промчаться в обход Гиндукуша с запада в течение трех-четырех суток (от Чамана до Кушки).
Птица, утром покинув пушкинские сады, к ночи может увидеть горы Северной Индии. Пыль, затмевающая солнце над городом Кушкой в часы южного ветра, идущего с дикою скоростью, еще не успевает потерять запах индийской земли, как падает желтою изжарью на землю и человека в пограничной Туркмении. Тучи не успевают насытиться туманами Гиндукуша, как уже текут сыростью над миндальными рощами позади Кушки или просыхают над жаровней тахта-базарской равнины, вися тряпьем на веревке горизонта.
Караваны Афганорусса входят в Кушку со стороны поселка Полтавского, учредившего Украину хат и садиков на прирубежных пустошах. Девки выскакивают к воротам и кричат поводырям верблюдов:
— Чего привезли, страшидла? У-у гадюки, ходите к нам чай пить, песни играть будем!..
Афганцы торжественно смеются и машут руками, верблюды путают свой шаг, толкаются, выскакивают из строя, и ровная мелодия колоколов переходит в аккорды с частыми паузами.
Похоже, что караван исполняет марш перед входом в город.
Кушка, бывшая крепость, обнесена стеной, ветхой, как забор провинциального цирка.
Афганцы проходят ворота с дикими криками, и в воздухе улиц, занятом полковою музыкой и песнями, начинается давка и разноголосица воплей.
Раньше, до революции, ни один азиат не проникал внутрь стен.
Теперь иные законы: сдав груз, караванщики сходятся в кооперативе, где, как на выставке счастья, долго и чувствительно выбирают ситцы, чайную посуду и парфюмерию. Потом они отправляются в аптеку за хиной и в кондитерскую за местным печением, которое любят покупать еще теплым и мягким.
Их можно видеть позже в поселке Полтавском, на скамейках перед хатами. Они играют на губных гармошках и поют с девчатами песни из русско-афганских слов.
Даже здесь не расстаются они с купленными вещами — с примусами, сковородками и полотенцами. Еще они любят оцинкованные ведра, — складывают в них все покупки и ходят, подбоченясь, с ведром на согнутом локте.
Возвращаясь к себе домой, они рассказывают о Кушке. Слух идет со скоростью ветра, ветер в Индию быстр, в деревнях Северной Индии запоминают славные случаи, происшедшие с поводырями верблюдов в городках за советской границей.