Собрание сочинений. Том 5
Шрифт:
Небольшой выступ скалы висел над обрывом, как крыло самолета. Ветер с шелестом обегал его со всех сторон. Казалось, утес движется в воздухе. Это было безусловно самое красивое место селения, и разговоры о том, чтобы именно на этом обрыве и построить новое здание школы, шли много лет. Место это считалось в ведении Кучиева, и он берег его. Обсаживал горными цветами, украсил каменной оградой, а этим летом стал, как он говорит, приводить в порядок окрестности, оживляя их именами героев. Названные именами людей, прославивших свой народ, горы стали как бы похожи на них. Река стремилась вниз, как в штыковую атаку, переползала каменные барьеры, цеплялась за высокие камни, а прибрежные луговинки, водопады, расщелины, еще не получившие новых имен, казались недостроенными сооружениями.
Новая география, вводимая учителем, нравилась молодым. Горы с давно устаревшими легендами уступали современности свои права на бессмертие. Молодежь своими глазами видела возникновение новой истории гор. Страна словно надевала праздничные одежды.
Все, что вчера выглядело обыденным, будничным, сегодня сияло героикой, которую наизусть знал любой ребенок. Близкие имена и дорогие сердцу легенды-современницы окружали теперь жизнь этого глухого селения. В нем стало шумно от великих имен и дел.
Молодежь весело носила камни. Всем было интересно, чем кончатся проводы. Каждый надписывал на приносимом камне свое имя.
— Вы не школу ли хотите за один день построить, учитель? — спросил его один из уезжающих.
— Нет, сынок, со школой повременим. На этом месте, дети, я построю жилой дом, — сказал Кучиев. — Я постараюсь, чтобы он выглядел достойно и чтобы тот, кто будет и нем жить, не стыдился своего жилища, а дорожил им.
— Но кто это будет? — спросили ребята заинтересованно.
— Я думаю, дети, может быть, и нам повезет. У нас, дети, пятьдесят человек на войне. Верно, что вы вернетесь домой со славой. А может быть, один из вас станет сказочным героем. И вот для него, пока вы там воюете, построю я дом. Всем миром будем строить его, все ваши отцы и деды вложат свой труд в постройку. А когда дом будет готов, на фронтоне его начертаем золотом: «Здесь живет Герой Советского Союза, сын наших мест, любовь наша — такой-то. Слава ему!» А теперь, дети, на коней и в путь. Это мой последний с вами урок. Не забывайте своего старика.
Дорога сразу же покатилась петлею и скрыла площадку и Кучиева. Но, сделав крюк километра в два, она снова вернулась. Теперь учитель стоял на другой стороне ущелья, высоко подняв в руках камень с чьим-то начертанным именем. И, потрясая им над головой, он точно благословлял уезжающих.
1942
Один на две улицы
Только что закончился ночной бой за узловую станцию. По молчаливым улицам большого поселка, грохоча, неслись танки, бежали связисты, шли с носилками санитары. Со стороны станции время от времени раздавались выстрелы. Что-то гулко взрывалось и на улицах, совсем рядом с шумным потоком людей, повозок и танков. На взрывы и выстрелы теперь никто не обращал внимания. Это была уже как бы агония боя, последние его спазмы. Так бывает после крупного, сильного ливня. Он уже пронесся, но короткие очереди дождинок из лохмотьев последних туч еще падают на землю. Однако все, кто прятался в нишах ворот и в подъездах, спокойно выходят в город. Ливень прошел, дождинок бояться нечего.
Так было и тут. Мы шли по темным улицам неизвестно куда, зная название лишь одной из них, по которой ворвались в поселок первые танки. Жители, оглушенные боем, еще только вылезали из своих дворовых укрытий. Они разноречиво рассказывали о том, что происходило тут в течение последних суток, и через два слова на третье спрашивали, где теперь немец. Бой в этом районе можно было считать законченным, но то и дело вспыхивавшая перестрелка создавала впечатление, что он, того и гляди, еще может возобновиться в поселке. Изредка навстречу нам попадались раненые. Они шли с разных сторон, и когда мы их спрашивали, где немцы, каждый махал рукой в ту сторону, откуда пришел.
Наконец в глубине узкого переулка встретился часовой. Он был поставлен, чтобы никого не пускать к железнодорожному полотну, ибо существовало опасение, что оно заминировано. Часовой стоял на посту около часа и ко всему здешнему уже присмотрелся.
— Скрозь наши, — сказал он безмятежно.
А на вопрос, что это за выстрелы в глубине улиц, ответил уверенно:
— Ликвидировают остатних.
На самом деле, как потом оказалось, одиночные схватки не прекращались всю ночь. Бой двигался по направлению отхода немцев, ненадолго застревая в многочисленных тупиках или на задах дворов, — всюду, где противник задерживался.
Подразделение, выбившее немцев со станции и из поселка, было сменено на западных окраинах свежим. Сейчас бойцы возвращались, чтобы поесть чего-нибудь горячего и поспать. Они шли, держась тех улиц, по которым наступали ночью. Штаб с его хозяйством устроился поближе к центральной улице. Повар стоял у горящего здания, с железным совком в руках, миролюбиво поглядывая на пожар и набирая в совок угли. Поодаль, возле трех убитых немцев, стояли наши пехотинцы, медленно вспоминая, как старый сон, свои ночные действия.
— Нет, это не те, — твердо сказал один. — Мы в лоб им били, а эти с угла взяты, наискосок.
— Это Суриков со своими ребятами тут шел, — сказал второй, — а мы левее шли. Я помню, там все палисаднички, палисаднички.
Было очень тихо, хотя на улицах появилось довольно много людей. В сознании тех, кто пережил здесь ночь, поселок еще не превратился окончательно в пункт мирной. жизни. Вдруг из ворот высокого дома выскочила полуодетая женщина.
— На крыше стон, — крикнула она, будто сообщила, что дом взрывается.
Человек шесть или семь бойцов, из тех, что разыскивали кухню, бросились за женщиной. Остальные стали поджидать их возвращения, оживленно обсуждая, кто бы это мог стонать — наш или немец? Тут опять невольно затеялся разговор о ночном деле, и каждый, кто участвовал в нем, наиболее точно, как ему казалось, объяснял картину происшедшего.
Одно было ясно: что именно в этих местах немцам крепко досталось от наших автоматчиков. Правда, мальчуган с соседней улицы, на одном деревянном коньке, как будто видел собственными глазами, как немцы панически метались по этому кварталу, поражаемые губительным огнем с воздуха, — с самолета, как утверждал мальчуган. Но сообщение его было единодушно отвергнуто. Никакой самолет не мог, конечно, принять участие в ночном бою. Мальчик настаивал на своем, показывая на трупы немцев в обоих концах квартала, на разбитые витрины магазинов. Ему не верили, и он, оскорбленный насмешками, куда-то скрылся. Между тем вернулись бойцы, побежавшие на крышу. Они осторожно несли чье-то тело.