Собрание сочинений. Том 5
Шрифт:
Когда не стало чугуна — бросились к литературе. Нашли выход. Теперь они плавили сталь совершенно без чугуна. Наконец наступила пора, когда завод не мог готовить жидкую сталь — мало осталось людей на заводе. Завалка мартеновских печей пошла вручную, шаржир-крана не было. Годами говорили о нем, но это казалось дорогим удовольствием. Теперь же, когда время было дороже жизни, механики завода во главе с т. Рувинским за двадцать шесть дней спроектировали, изготовили и пустили в ход сооружение, сразу облегчившее и ускорившее напряженнейшую работу всего коллектива.
Так началось бакинское сражение на одном из заводов. Но все остальные заводы Баку, вся его гигантская индустрия устремилась по пути этого завода, где директором в те поры был т. Эффендиев, а главным инженером Гликман — однолетки, молодые инженеры с пятилетним стажем. На берегах Терека ждали оружие, причем как можно скорее. Завод собрал старые винтовочные стволы, переконструировал на ходу станки для вытяжки стволов, за семнадцать дней освоил одну из важнейших деталей и, сам варя себе сталь, выпустил первую партию оружия.
Понадобилась медь. Ее не было. Тогда завод освоил у себя прокат красной меди, хотя никогда раньше этим делом не занимался. Но теперь заводскому коллективу было все равно, что делать. Все, что он делал, было ново.
…Еще стояла мокрая зима и немцы не оставляли надежд увидеть Грозный, а в бакинское сражение вступали новые города.
Ковали оружие Владикавказ и Грозный.
Через перевалы пробивался живительный поток сил и средств из Грузии и Армении.
Уже начинала трещать под ударами наших войск армия Паулюса.
На Кавказе поняли — надо напрячься.
Все дальнее повернуло теперь к Сталинграду, нам осталось только свое, ближнее.
Тот завод, с которого мы начали, а за ним и сотни других между тем помогли готовить нашу победу. Но с нашим заводом случилась беда.
Уже давно подходил у него к концу запас электродов для электропечей. До войны получали их из Москвы, да и то с перебоями, теперь же достать их было решительно негде. Но завод давно уже начал думать об этой нависшей над ним, как оползень, катастрофе.
Начали, конечно, с азов: что такое электрод, из чего он, нельзя ли чем заменить? Московские и все прочие электроды были из каменноугольного сырья, вся литература исходила тоже из этого сырья, которого в Баку нет, а нефтяники хотели найти что-нибудь поближе к своим ресурсам. Пока запас московских электродов еще не иссяк, шли мучительные и опасные поиски. Дело было совершенно новое, на быстрый успех никто не рассчитывал, и вдруг… вдруг нашли! Создали электрод из отбросов. Впервые в мире. Сами. Маленький экспериментальный цех, добившийся выдающегося открытия, сразу стал душой будущего самостоятельного завода с огромными перспективами.
И это было самой крупной победой над неизвестным. Все остальное далось в руки как-то легче, просто. Понадобились кому-то стальные пластинки толщиною пятнадцать сотых миллиметра — сделали. Нужен хирургический стол Голея из семисот деталей, причем нет его чертежей, а только общее описание, — готов и стол. И все это на станках, переделанных до неузнаваемости, как бы заново сконструированных для неожиданнейших задач текущего дня. Вооружение — это резьба. Между тем старая профессия завода требовала больше токарных работ. Станки пришлось «переучивать» на резьбофрезерное дело, да ведь как еще — на ходу!
Фронт чувствовал за своей спиной мощное дыхание Баку, Кавказа, его поддержку: он остановился, удержал немца и погнал его назад.
Эту блестящую зимнюю битву не забудет армия, не забудет весь советский народ.
1943
Мать
Суровая природа Армении скупа на краски. Пейзаж с жестокою силой скручен из горных кряжей, чаще всего оголенных, как древние руины. Даже столица страны Ереван кажется вырубленной из скал. Сады почти не бросаются в глаза, хотя их много. Они прячутся в пазухах гор, в тени ущелий. Пожалуй, только в одном Лори нарушается сдержанный стиль армянской природы — горные леса с дерзким вдохновением превращают строгие линии ландшафтов в гульбище цветов, красок и ароматов, убеждая, что и горы могут быть нежными, ласковыми. Но даже в красках Лори есть что-то строгое, мудрое, проникнутое такою мощью, которая и нежности сообщает воинственные черты.
В горах Лори, на скалах, у подножья которых сварливый Дебет день и ночь мешает волну с каменьями, есть маленькая деревня Агви — имя официальное, в обычной же жизни деревню зовут: «там, где Ануш Унанян». Мне кажется, скоро победит второе имя и деревня будет переименована во славу женщины, являющейся живой гордостью Армении.
Мы долго искали Агви и едва не оказались вдали от нее.
Целью своих исканий мы называли тот колхоз, где работает больше всего фронтовиков. Таких колхозов десятки. На станции Санаин нас окружили такими рассказами о передовиках и героях, что стало вдруг непонятно, куда же собственно ехать. Колхозники, в свое время эвакуированные с Украины и теперь возвращающиеся домой с годовым запасом провианта, божились, что нет лучшего колхоза, чем «1-е Мая». Дежурный по станции, пожимая плечами в знак крайнего своего удивления нашему невежеству, совал нам газету, где было написано, что тринадцатилетний Рачик Чабонян внес в фонд обороны восемь тысяч рублей, заработанных им в колхозе. Рассказывали о каком-то замечательном безногом дояре, он же знаменитый пулеметчик в сражениях за Моздок, знакомили с братом известного снайпера. И вдруг кто-то произнес: «Унанян!» — и все сразу отхлынуло, притихло и подчинилось силе этого слова, прозвучавшего, как заклинание в сказке. Точно оно — это имя — было заведомо лучше и сильнее всех остальных, ранее названных, и с ним ничто не могло соперничать и соревноваться.
Дежурный по станции сказал голосом судьи, выносящего приговор:
— Вы люди приезжие, вам нельзя в одном месте сад смотреть, а в другом табак. Вам одно место надо, чтоб как кулак было, чтобы там всё. Верно говорю? Конечно, верно. Я сам знаю. Поезжайте к Ануш.
— Недалеко? — спросили мы.
— Туда далеко, зато оттуда совсем близко, — стал объяснять он, показывая нам рукой, что две версты вверх, в гору, значительно длиннее двух верст под гору, и этим несложным примером прекрасно иллюстрируя сложнейшую теорию относительности, как она в тот момент представлялась ему.
В тот же день мы добрались до Агви. Осенние леса вокруг деревни светились желтыми пятнами, точно увешанные обрывками солнца. Перекликаясь с лесом, ярко и четко горела черепичная чешуя крыш. Селение было не похоже на горное.
Спрашивать об Ануш? Но глупо вопрошать о море, стоя на его берегу. Мы должны были, конечно, узнать ее без расспросов. Мы уже в пути узнали, что ей семьдесят пять лет, что она и до сих пор красавица, а нрав у нее суровый и властный, к тому же она старшая в роде, членов которого здесь наберется до сотни.