Собрание сочинений. Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк
Шрифт:
Опять грянуло «ура». Потом под звуки «Марсельезы» (небывалое новшество на таком торжестве!) Дутов и представители казачьего правительства обходили с приветствиями воинские части. А в толпе на площади шушукались:
— Что? Что он сказал?
И каждый на свой лад толковал слова атамана.
— Велел нам кланяться и еще пообещал: готовьтесь — скоро шкуру с вас спущу, — с самым серьезным видом объяснял Заварухин рабочим-железнодорожникам.
— Да, братцы, дожили! — сказал Ефим Наследов, совершенно расстроенный тем, что
— Тебе-то не больно страшно: заступа в станице есть — дочка, — посмеялся Левашов, не рассчитав убийственной силы своей шутки.
Такая судорога прошла по лицу Наследова, по его горлу с острым кадыком (будто он орех каленый проглотил!), что Левашов смутился, ласково обнял старого друга за плечи.
— Не серчай. Однако тебе давно уже пора отмежеваться от этих предателей.
— Невероятно! Врага революции приветствуют под звуки «Марсельезы»! — горячился Цвиллинг, окруженный группой товарищей.
— Ломают комедию по старинке, а стремятся установить военную диктатуру Дутова, — сказал Александр Коростелев, явившийся на церемонию прямо с митинга в полку гарнизона.
— Решения съезда партии и нашей конференции помешают восторжествовать дутовщине, — возразил Георгий, — хотя подстегивают ее на отчаянную борьбу. Вот уже и атаман с булавой появился! Но эта буржуазная марионетка революционных событий не остановит…
— Чего же вам еще надо? — раздраженно огрызнулась Мария Стрельникова, готовая на любые крайности, вплоть до убийства Дутова. — Барановский и Семенов-Булкин сразу побежали бить челом перед ним.
— Ну, им пресмыкаться перед властями не впервой.
— Айда домой, товарищи! — предложил Федор Туранин. Ему тошно было смотреть на Дутова, который сел на подведенного коня — принимать парад перед поднесением хлеба-соли от жителей Форштадта.
— Хватит, насмотрелись на дурацкую канитель! — Левашов махнул рукой. — Пошли! А то еще попадем в газеты, напишут под снимком: приветствовали атамана, «ура» кричали. Пойди тогда доказывай!..
В помещении электротеатра «Палас» толчея: собирались депутаты Советов.
— Эсеры и меньшевики, объединившись с генеральско-кадетской бандой, торопят созыв Учредительного собрания. Период двоевластия кончился, и они стремятся к тому, чтобы создать какой-нибудь парламент, — говорил Александр Коростелев в ожидании предстоящего боя. — Теперь Советы, захваченные ими, не имеют никакой силы и полностью подчинились Временному правительству. Вот увидите: скоро и в Оренбурге Дутов будет присутствовать на заседаниях исполкома.
Цвиллинг, примостив портфель на коленях, размашистым почерком вносил поправки в конспект своей статьи, но разговоры товарищей отвлекали его от работы.
— Размежевание пошло по всему фронту, и противоречия нарастают с каждым днем. Дутов отправляет сейчас по домам солдат гарнизона, вызывает
— Понятно, отчего мещанство кидается в объятия «сильной личности», — иронически заметил Георгий Коростелев, побывавший накануне в городском театре. — Как в пьесе Арцыбашева «Война». Кругом жгучее горе, а у него на первом плане мужчина-самец и женщина-самка, которая не может устоять перед законом природы.
— А вы осуждаете этот закон? — спросила Мария Стрельникова, зябко кутая плечи пуховой шалью.
— Не могу осуждать потому, что он источник жизни. Но нельзя же его на первый план! Любовь — страсть, любовь — порыв, но человек не может подчиняться всецело одной физиологии. А сознание?..
— Да, безусловно!.. — Румянец на лице Марии стал багровым, даже шея и ключицы, робко выступавшие из-под белого воротничка, порозовели.
Однако это «безусловно» она признавала только для Георгия Коростелева, у которого при его больном сердце, изнурительной работе в горячем цехе и партийных нагрузках не хватало ни сил, ни времени устроить семейную жизнь, а для Александра ей хотелось иного.
Заседание открылось при численном перевесе эсеров и меньшевиков, и первый же вопрос — о посылке делегатов на Всероссийский съезд Советов — вызвал бесконечные пререкания.
Семенов-Булкин заявил, что при обсуждении наказа делегатам не следует касаться вопросов реорганизации власти. Семен Кичигин резко возразил, сказав, что надо не просто «коснуться» этого вопроса, а дать о нем в наказе специальный раздел. И все-таки предложение большевиков отвергли.
Александр Коростелев, взяв слово, так ухватился за края трибуны, словно собирался унести ее со сцены, но сказал сдержанно:
— Я вношу особое мнение и прошу отметить его в протоколе…
— Не будем заскакивать, пусть они всю свою подлость обнаружат, — тишком, под общий гомон говорил Александру Георгий Коростелев, когда поднялась баталия по второму вопросу, — о посылке делегатом на Парижскую конференцию меньшевика Скобелева.
«Для затравки» от большевиков выступил Левашов, заявив, что не к чему посылать в Париж делегата.
— Кто его там слушать станет, если он от революционной России?
Казаки, солдаты-эсеры и крестьянские депутаты-кулаки начали вносить свои проекты наказа Скобелеву. Опять поднялся гам. Председатель Барановский, кое-как наведя тишину в зале, уже хотел утвердить наказ, но Александр Коростелев снова стал испытывать прочность трибуны, предлагая прежде разрешить вопрос, поставленный Левашовым: следует ли посылать делегата на конференцию, которую созывают империалисты.