Собрание сочинений. Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк
Шрифт:
— Не хочу на койку! Мне на улку надо. — Каська хитренько посматривал на отца, на застывших в неловком молчании взрослых людей: «Чего-то прячут, чего-то загораживают?» — Столько народу, и починить самовар не можете! Одна труба на столе лежит…
— Наладим, сынок! Иди на улку да спать ложись. А к утру самовар опять как новенький будет. — И Заварухин вздохнул всей грудью, когда жена с Каськой вышли в крытые сенцы. — Давайте скорей накинем на эти штуки ватники, а самовар вперед — на стол.
— Вот наделал малец переполоху, не лучше жандарма, — пробасил Федор Туранин, кладя самоварную трубу так, чтобы мальчишка,
Каську, за компанию и Зойку спровадили на время к бабке и деду в деревню. Заниматься у Заварухиных стало спокойнее. Но где брать оружие? Охотников записаться в подпольную Красную гвардию становилось больше и больше, а чем и как их вооружить? Хорошо, что многие фронтовики не успели сдать винтовки и приносили их Левашову — запрятать в надежные места.
— Не зря с собой прихватили! — говорили они, поняв еще на фронтовых митингах, что вопрос дальнейшей жизни будет решаться не на словах.
Через день после бурного заседания в кинотеатре «Палас» в Оренбурге открылся губернский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. Большевики на этом съезде решили присутствовать, чтобы быть в курсе дел, и не прогадали. Сразу насторожило всех выступление представителя из степного города Троицка — третьего отдела Оренбургского казачьего войска. Оратор с простецким, грубо вырубленным лицом держался на трибуне с явным стеснением, но стремился выложить правду без прикрас. Он рассказывал о конфликтах революционной демократии с казачьим населением. Рассказывал и явно недоумевал, отчего так холодно относились деятели, сидевшие в президиуме и в первых рядах депутатских кресел, к тому, что волновало его. Отчего они сбивали его с толку пустыми вопросами?
Зато была устроена настоящая овация делегату Белорецкого заводского Совета, с виду рядовому рабочему. Особенно аплодировали ему, когда он сказал:
— У нас на заводе обсуждалось предложение… Чтобы, значит, объявить большевиков контрреволюционерами и нелегальной организацией. И чтобы, значит, выселить их из району. — Говорил он, тоже смущаясь многолюдством собрания, то и дело вытирал пот с лица скомканным в горсти платком.
Сообщение это вызвало самое веселое оживление среди буржуазно-эсеровских делегатов.
— Отчего же не объявили? — забыв осторожность, спросил Барановский.
— Так, значит, выступили другие… супротивники. Дескать, свобода и демократия.
— Жаль! — уронил кто-то с громким вздохом.
— Вот мы… тоже сожаление возымели. Надобно изъять большевистские идеи из рабочей массы.
— Да кто он такой? — нетерпеливо спрашивал Александр Коростелев, прослушавший фамилию делегата.
— Мастер с Белоредкого завода. — Семен Кичигин посмотрел записи в блокноте. — Состоит в партии эсеров. Их там — сила. На заводе у мастеров хорошее жалованье, дома — свое зажиточное хозяйство. А некоторые еще производственными секретами владеют и потому в чести у хозяев.
— Неприятно слушать, черт побери! — приглушенно ругнулся Александр. — Пятно на весь завод кладет…
Георгий Коростелев, ездивший весной по делам Совета в Челябинск, рассказывал во время короткого перерыва Джангильдину:
— Казачье там кондовое. Дома полутораэтажные, под
Алибий Джангильдин приехал из Тургая на съезд, но выступать не собирался, а слушал выступавших предателей так, будто в самом деле мотал на ус, и все его обветренно-загорелое лицо дышало открытой непримиримостью.
— О столкновениях в Троицке у нас в Тургае известно, а вот такие черносотенные настроения на заводах для меня новость. Это только на Белорецком? — удивлялся он.
— На Ижевском мастера орудуют еще крепче, и эсеров там полно.
— Рабочая аристократия, как на Западе. — Джангильдин едко усмехнулся и притих: пробравшись между рядами и вызвав недовольные нарекания делегатов, Лешка Хлуденев подал Александру Коростелеву газету.
Пока Александр развертывал ее, Лешка втиснулся меж кресел на полу. Когда он поглядел на Коростелева снизу добрыми глазами в больших белых ресницах, то на его еще мальчишеском лице выразилась такая отчаянная решимость, такая готовность к действию, что именно это выражение связного и привлекло внимание Алибия. Он протянул цепкую смуглую руку — первым перехватил от Александра газету. Выступления ораторов сразу отошли на задний план.
В «Свободном слове солдата» под заголовком «Чудовищные призывы» сообщалось о воззвании Ленина — «К делу». В истолковании московского «Социал-демократа» это выглядело так: «Под ружье, наши боевые товарищи!» — «Что это? — спрашивала оренбургская газета. — Призыв к восстанию? Надо думать — нет, и сами большевики будут отрицать это. Но именно так поймут Ленина и большевиков тысячи рабочих, хулиганы, погромщики — все темные силы. Мы призываем рабочих и солдат отнестись к этим призывам с осуждением. Не забывайте, что опыт, к которому зовет Ленин, обошелся французскому пролетариату в 1871 году в сто сорок тысяч жизней».
— Именно этот опыт нами будет учтен, — тихо сказал Кичигин, оторвавшись от газеты.
Очередной оратор на трибуне сообщил о наказе, принятом Временным правительством для делегата на Парижскую конференцию меньшевика М. И. Скобелева. «Непременное условие мира: вывод германских войск из областей России».
— Перед нами грозный призрак голода, — говорил оратор. — Всероссийское продовольственное совещание в Москве раскрыло ужасающую картину. Кроваво-огненный циклон, три года опустошавший все страны, надломил не только наше, но и мировое хозяйство. Недостаток питания в Германии так велик, что за последнее время там часто рождаются дети без волос, бровей и ногтей.
— Ребятишки, по-моему, всегда родятся без бровей и волос, — заметил Лешка.
— По-твоему? — Георгий ласково потрепал белые Лешкины вихры. — Сиди уж, не рыпайся!
— А будем? — Лешка кивнул на газету. — Будем?.. Рыпаться?..
— Всенепременно, — вспомнив словечко Ленина, заверил Александр. — Иначе нельзя. И пусть они не сваливают рабочих в одну кучу с хулиганами и погромщиками. Не пройдет у них этот номер.