Собрание сочинений. Том 6
Шрифт:
Именно такова была судьба австрийских славян. Чехи, к которым мы причисляем также моравов и словаков, хотя они и отличаются по языку и истории, никогда не имели своей истории. Со времен Карла Великого Богемия прикована к Германии. На короткое время чешская нация освободилась и образовала Великоморавское государство, но сейчас же была снова покорена и в продолжение пятисот лет перебрасывается, как мяч, между Германией, Венгрией и Польшей. После этого Богемия и Моравия переходят окончательно к Германии, а словацкие области остаются у Венгрии. И эта «нация», исторически совершенно не существующая, заявляет притязания на независимость?
Так же обстоит дело с южными славянами в собственном смысле этого слова. Где история иллирийских словенцев, далматинцев, хорватов и шокцев?[211]
Более того. Если бы австрийские славяне представляли собой компактную массу, подобно полякам, мадьярам и итальянцам, если бы они были в состоянии объединиться в государство с населением в 12–20 миллионов, тогда их притязания имели бы еще серьезный характер. Но в действительности дело обстоит как раз наоборот. Немцы и мадьяры врезались между ними широким клином до самых крайних пределов Карпат, почти до Черного моря; они отделили чехов, моравов и словаков от южных славян широким поясом в 60–80 миль. Пять с половиной миллионов славян, живущих к северу от этого пояса, и пять с половиной миллионов, живущих к югу от него, разделены компактной массой в 10–11 миллионов немцев и мадьяр, которых история и необходимость сделали союзниками.
Но почему 51/2 миллионов чехов, моравов и словаков не могут образовать одно государство, а 51/2 миллионов южных славян вместе с турецкими славянами — другое государство?
Посмотрите по любой хорошей лингвистической карте распределение чехов и родственных им по языку соседей. Они клином врезались в Германию, но с обеих сторон сдавлены и оттеснены немецкими элементами. Третья часть населения Богемии говорит на немецком языке; на 34 чеха в Богемии приходится 17 немцев. А ведь именно чехи должны составить ядро проектируемого славянского государства, ибо моравы также сильно перемешаны с немцами, а словаки — с немцами и мадьярами, и притом они в национальном отношении совершенно деморализованы. И что это было бы за славянское государство, в котором все же в конце концов господствовала бы немецкая городская буржуазия!
То же и у южных славян. Словенцы и хорваты отрезают Германию и Венгрию от Адриатического моря, а Германия и Венгрия не могут дать отрезать себя от Адриатического моря по «географическим и коммерческим соображениям», которые, правда, не являются препятствием для фантазии Бакунина, но, тем не менее, существуют и представляют для Германии и Венгрии такой же жизненный вопрос, как, например, для Польши берег Балтийского моря от Данцига до Риги. А там, где речь идет о существовании, о свободном развитии всех ресурсов больших наций, там сентиментальная заботливость о некотором количестве разбросанных в разных местах немцев или славян не играет никакой роли! Не говоря уже о том, что эти южные славяне также повсюду перемешаны с немецким, мадьярским и итальянским элементами, что и здесь при первом взгляде на лингвистическую карту проектируемое южнославянское государство превращается в ряд разрозненных лоскутьев и что, в лучшем случае, все это государство попадет в руки итальянских буржуа из Триеста, Фиуме и Зары и немецких буржуа из Аграма, Лайбаха, Карлштадта, Землина, Панчево и Вейскирхена {Хорватские названия: Риека, Задар, Загреб; словенское название; Любляна; хорватское название: Карловац; сербские названия; Земун, Панчево, Бела-Црква. Ред.}.
Но не могут ли южные славяне Австрии присоединиться к сербам, боснякам, морлакам[212] и болгарам? Конечно, это было бы возможно, если бы, кроме уже указанных трудностей, не существовала застарелая ненависть жителей пограничной Австрии к турецким славянам, живущим по ту сторону Савы и Уны; а эти люди, которые в продолжение многих веков видят друг в друге мошенников и бандитов, при всем своем национальном родстве гораздо сильнее ненавидят
Поистине, положение немцев и мадьяр было бы весьма приятным, если бы австрийским славянам помогли добиться своих так называемых «прав»! Между Силезией и Австрией вклинилось бы независимое богемско-моравское государство; Австрия и Штирия были бы отрезаны «южнославянской республикой» от своего естественного выхода к Адриатическому и Средиземному морям; восточная часть Германии была бы искромсана, как обглоданный крысами хлеб! И все это в благодарность за то, что немцы дали себе труд цивилизовать упрямых чехов и словенцев, ввести у них торговлю и промышленность, более или менее сносное земледелие и культуру!
Но именно это-то ярмо, навязанное славянам под предлогом цивилизации, и составляет величайшее преступление немцев и мадьяр! Послушайте только:
«Вы справедливо охвачены гневом, вы по праву требуете мести против той проклятой немецкой политики, которая думала только о вашей гибели, которая веками держала вас в рабстве»… (стр. 5).
«… Мадьяры, ярые враги, нашей расы, едва насчитывающие четыре миллиона человек, похваляются, что возложили свое ярмо на восемь миллионов славян…» (стр. 9).
«Я знаю все то зло, которое мадьяры причинили нашим славянским братьям, я знаю их преступления против нашей национальности, я знаю, как они третировали наш язык и попирали ногами нашу независимость» (стр. 30).
В чем же состоят великие, страшные преступления немцев и мадьяр против славянской национальности? Мы не говорим здесь о разделе Польши, который сюда не относится, мы говорим о «вековой несправедливости», якобы причиненной славянам.
Немцы снова отвоевали на севере у славян прежде немецкую, а впоследствии славянскую область от Эльбы до Варты; это завоевание было обусловлено «географическими и стратегическими соображениями», вытекавшими из раздела Каролингской монархии. Эти славянские области полностью германизированы; дело это уже сделано и не может быть исправлено, разве только панслависты разыщут исчезнувшие сербский, вендский и ободритский языки и навяжут их жителям Лейпцига, Берлина и Штеттина {Польское название: Щецин. Ред.}. Но что указанное завоевание было в интересах цивилизации, — этого никто до сих пор не оспаривал.
На юге немцы нашли славянские племена уже распыленными. Об этом позаботились неславянские авары, завладевшие территорией, которую впоследствии заняли мадьяры. Немцы заставили этих славян платить себе дань и вели с ними многочисленные войны. Такие же войны вели они с аварами и мадьярами, у которых отняли всю страну от Энса до Лейты. В то время как здесь они германизировали насильно, германизация славянских земель происходила гораздо более мирно, посредством иммиграции и влияния более развитой нации на менее развитую. Немецкая промышленность, немецкая торговля и немецкая культура сами собой ввели в стране немецкий язык. Что касается «угнетения», то славяне угнетались немцами не больше, чем сама масса немецкого населения.
Что касается мадьяр, то ведь в Венгрии живет большое число немцев, и тем не менее мадьяры никогда не имели повода жаловаться на «проклятую немецкую политику», хотя их и насчитывалось «едва четыре миллиона человек»! И если «восемь миллионов славян» в продолжение восьми веков вынуждены были терпеть ярмо, возложенное на них четырьмя миллионами мадьяр, то одно это достаточно показывает, кто был более жизнеспособным и энергичным — многочисленные славяне или немногочисленные мадьяры!
Но, конечно, величайшее «преступление» немцев и мадьяр заключается в том, что они помешали этим двенадцати миллионам славян отуречиться! Что стало бы с этими распыленными маленькими национальностями, игравшими в истории столь жалкую роль, если бы немцы и мадьяры не удержали их вместе и не повели в бой против войск Мехмеда и Сулеймана, если бы их так называемые «угнетатели» не решили исход тех сражений, которые велись для защиты этих слабых народов! Не говорит ли об этом достаточно ясно судьба «двенадцати миллионов славян, валахов и греков», которых «семьсот тысяч османов попирают ногами» и по сей день? (стр. 8).