Собрание сочинений. Том первый

Время чем дальше, тем полнее выявляет подлинные масштабы творчества Ярослава Гашека, одного из крупнейших писателей XX века. В наши дни стало уже привычным встречать имя чешского юмориста и сатирика рядом с именами Аристофана, Сервантеса и Рабле. «Похождения бравого солдата Швейка» пользуются широкой популярностью во всех уголках нашей планеты. Образ Швейка вошел в галерею самых известных образов мировой литературы. Понятие «швейковщина» сделалось нарицательным подобно понятиям «донкихотство», «гамлетизм», «обломовщина», «хлестаковщина» и т. п. Созданный Гашеком новый комический тип оказался настолько выразительным и впечатляющим, что иногда к образу Швейка даже обращаются другие писатели, делая его героем своих произведений, перенося его в иную эпоху и среду, в другую обстановку, включая в новые сюжеты. Известна пьеса Брехта, который изобразил находчивого и неуязвимого Швейка в столкновении с гитлеризмом.

Немало рассказов о Швейке было написано советскими писателями во время Великой Отечественной войны. В мировой литературе редко встречаются герои, имеющие подобное «бытование», подобную судьбу, чем-то похожую на судьбы фольклорных героев. Роман Гашека вообще какими-то сторонами близок народной эпике. В литературе XX века трудно назвать другое произведение, в котором царила бы такая же мощная стихия народного смеха. Аналогии отыскиваются скорее в искусстве Ренессанса, когда рождались комические эпопеи Сервантеса и Рабле, уходящие своими корнями в вековые пласты народного юмора.

В чем же секрет этого удивительного таланта?

Гашек меньше всего походил на «кабинетного» писателя, проводящего время над рукописями за письменным столом. Не только письменного стола, но и постоянного жилища на протяжении большей части жизни он вообще не имел. Ему доводилось писать и в шалаше, и на квартире у приятеля, и в шумной редакционной комнате, и в трамвае, и в переполненном кафе. И казалось, он вовсе не испытывал от этого неудобств. Писал он легко и быстро, словно шутя и как будто не утруждая себя. Рукописей почти не правил. Только что сочиненные страницы «Швейка» сразу пересылались в издательство, а себе автор оставлял всего несколько строк, чтобы помнить, на чем остановился.

Создается впечатление, что Гашеку незнакомы были муки слова, да и само это понятие вызывало у него скорее насмешливо-ироническое отношение. Он способен был поспорить, что в очередную фразу наполовину написанного рассказа вставит любое имя, которое предложат его собеседники, и при этом не нарушит стройности повествования. Рассказ «Инспектор из пражского института метеорологии» вообще был написан на пари и на заданную тему, причем писал его Гашек во время разговора и пререканий с собеседником. К концу разговора автор прочел готовый текст. В другой раз Гашек поспорил, что сочинит одноактную пьесу, в которой будет пять действующих лиц, и один сыграет ее на сцене. Шуточная пьеса «Чашка кофе» действительно была написана. Действие происходило в безлюдном кафе, куда поодиночке заходили и затем уходили, не дождавшись официанта, посетители, а официант каждый раз появлялся после того, как очередной посетитель уже покинул неприветливое заведение.

Гашек словно смеялся над самой серьезностью литературного творчества. Даже в начале своего писательского пути он был удивительно равнодушен к спорам своих литературных коллег о проблемах искусства, о секретах мастерства писателя, о новых художественных формах. Он явно предпочитал таким спорам путешествия в глухие уголки Словакии и общение с пастухами, бродягами и цыганами.

Означало ли все это облегченное отношение к литературному творчеству?

Были случаи, когда Гашек действительно обращал в шутку свои литературные занятия. Известно также, что часть рассказов и юморесок он писал для заработка и на самом деле не придавал им особого значения. Однако если бы к этому все и сводилось, мировая литература вряд ли пополнилась бы таким произведением, как роман о Швейке. Определяющим было другое.

Главным для Гашека в писательском труде была не работа за письменным столом, а интенсивное наблюдение жизни. Сам творческий процесс был у него как бы смещен на стадию восприятия окружающего. Когда он с легкостью импровизатора набрасывал страницы своих произведений, это был уже заключительный этап. Основная творческая работа совершалась раньше и шла непрерывно. Это и имел в виду один из его современников, писавший в своих воспоминаниях, что по сравнению с Гашеком его коллеги из литературных кругов скорее только «играли в литераторов», чем были ими. Могло казаться, что Гашек отвлекся на что-то другое, «однако весь комизм заключается в том, что он делал литературу гораздо интенсивнее, чем все мы; собственно, он был литератором, а мы всеми силами противились тому, чтобы целиком посвятить себя литературе» [1] .

Всю свою жизнь Гашек провел на людях. В чешской литературе нет другого писателя, который так много общался бы с людьми. Мало таких писателей и в мировой литературе. Богатством своего жизненного опыта он напоминает Горького и Марка Твена. Недаром он так любил этих писателей. Творчество Гашека вырастало из редкого обилия жизненных впечатлений. Бесконечные странствия в молодые годы; полубездомная жизнь редакционного работника

и репортера, досконально знавшего ночную Прагу, быт трактиров, кабачков, городских низов; участие в политическом движении анархистов и знакомство с рабочей средой; военная служба, когда писатель очутился в гуще солдатской массы; фронт, лагеря для военнопленных; пребывание в добровольческих чехословацких частях в России; политработа в Красной Армии и двухлетний боевой поход из Поволжья и Приуралья до Енисея. И все это в переломную эпоху, в годы общественного брожения начала века, во время мировой войны, революции и гражданской войны в России, когда все было сдвинуто с привычных мест, когда пришли в движение целые страны, народы, классы, миллионы людей. Перед глазами Гашека прошли тысячи и тысячи людей, человеческих типов, характеров. Он был свидетелем бесчисленного множества событий, эпизодов, поступков, судеб. Один восточный мудрец говорил, что человек богат встречами. Бездомный чешский сатирик был в этом смысле одним из самых богатых писателей в истории мировой литературы. Жизненного опыта Гашека хватило бы, наверное, на десяток писателей. При этом его отличала необыкновенная наблюдательность.

О неутолимой страсти наблюдать, жившей в душе Гашека, не раз писали его современники. Жена писателя Ярмила Майерова, отмечая, что в его произведениях выведены сотни человеческих типов, главное значение придает как раз его редкой любознательности. Особый интерес Гашек питал к необычным людям. «Найдя человека, представляющего собой интересный тип, он становился трудолюбивым муравьем. Слушал, выспрашивал, располагал к себе, дразнил и ранил, чтобы узнать, как поведут себя в разных ситуациях люди разного склада. У Гашека было мало настоящих друзей, но он познал сотни человеческих типов, и каждый считал его своим другом» [2] .

О том, насколько хорошо Гашек знал людей, может дать представление, например, рассказ одного из его необычных знакомых — бродяги и вора Ганушки, который попытался вначале поведать Гашеку приукрашенную историю своей жизни и очень удивлялся, что Гашек сразу чувствовал неправду. Стоило Ганушке слукавить, Гашек немедленно останавливал его и сам принимался рассказывать, как все было на самом деле. И ни разу не ошибся. «Не знаю, каким образом, но он все угадывает, — недоумевал Ганушка. — Говорят, ученый, мол, голова! Да ведь другой тоже ученый, а лопух лопухом» [3] .

В творчестве Гашека удивительно мало следов литературных влияний. Он прекрасно знал литературу, но шел всецело от жизни. Превыше всего он ценил самостоятельно добытую истину, собственное знание жизни. «Гашек был человеком, который умел видеть мир, — сказал Карел Чапек. — Многие о нем только пишут» [4] .

Механизм творчески познавательного освоения действительности имел у Гашека свои особенности. Он в высшей степени обладал способностью видеть противоречия — противоречия событий, явлений, поведения людей, противоречия между формой и содержанием, видимостью и сутью, показными мотивами и скрытыми побуждениями, целью и средствами, ходячими представлениями и истинным положением вещей и т. д. Чуткость к подобным противоречиям вообще необходимая предпосылка юмора и сатиры, основу которых и составляет обнажение скрытых и замаскированных несоответствий.

Эффект комического возникает, когда то или иное явление (поведение человека, тип общественных отношений), претендующее на то, чтобы выступать в качестве носителя определенной ценности, оказывается ее противоположностью, когда, например, за внешней преданностью высоким идеалам обнаруживаются низменные побуждения, служение благородным целям оборачивается корыстью, и т. п. Люди смеются, когда мнимый носитель ценностей предстает вдруг развенчанным, разоблаченным и падает в глазах окружающих. Смех — всегда столкновение двух оценок, в котором одна терпит сокрушительное поражение. Смех — всегда в какой-то мере победа, при этом молниеносная победа. Природа комического предполагает эффект неожиданности. Последняя не только с особой силой дает почувствовать несовпадение обличил и содержания (когда то, что казалось одним, оказывается вдруг совсем другим), но и как бы позволяет застичь врасплох. Сатира — это внезапное срывание масок, внезапное посрамление. Этим искусством и владел в совершенстве Гашек.