Собрание сочинений. Том первый
Шрифт:
Они платят щедро, но чтобы крестьянин попросил у него лодку…
«Никак, умом тронулся, бедняга», — подумал Дьёрдь и перевел разговор на другое. — Миклош, — сказал он, — а знаешь, что гонведы из Шопрони здесь устраивают маневры?
— Одолжи мне лодку, бачи, — настаивал Фехер.
— А знаешь ли ты, Миклош, — Дьёрдь продолжал гнуть свое, — что пятьдесят лет назад деревня Больфш стояла на самом берегу озера?
— Лодку, дядюшка! — взмолился Фехер.
— Не знаешь, Миклош, — Дьёрдь словно не слушал его, — может, кто из наших будет командовать?
—
— Свихнулся ты, что ли, Миклош?
— Не в том дело, дядюшка. Ты лодку мне дай.
Рыбак Дьёрдь вздохнул:
— Будь по-твоему, и да хранит тебя всевышний.
— Mindt"or"ok'e [35] , — ответил Миклош и по тропинке в камышах молча двинулся следом за рыбаком к воде, где покачивались лодки, привязанные к кольям.
35
Во веки веков (искаж. венг.).
Фехер приглядел самую маленькую, влез в нее и веслом оттолкнулся от берега.
— В добрый путь! — крикнул рыбак ему вслед.
— …Istenei [36] , — буркнул Миклош, что могло означать приветствие, равно как и проклятие. Миновав заросли камышей, он выехал на гладкую поверхность озера и поплыл, гребя все дальше.
Работал он проворно. Почти два часа бороздил темнозеленую поверхность озера, не замечая, что сквозь щели лодки пробиваются тонкие струйки, а на его воскресном костюме — чистых, широких штанах с бахромой внизу, черном кафтане с блестящими, как водная гладь, пуговицами — оставили след зеленые водоросли, и что начищенные до блеска сапоги оказались в воде на дне лодки. Он греб без устали.
36
Чтоб тебя… (искаж. венг.).
Нещадно палило жаркое полуденное солнце, пот струился по его лицу, но кафтана Миклош Фехер так и не снял.
Сильные руки погружали весло у самого борта, отчего лодка шла особенно быстро.
Он оглянулся. Уже пропала из виду лачуга дядюшки Дьёрдя, скрывшись за высоким камышом. Он плыл уже по середине южной части озера.
Кругом необозримая гладь, тревожимая лишь ударами весла, плесканьем крупной рыбы да легким ветерком, доносившим сюда из далекой деревни непрерывное гиканье «юх — юху!» селян и подгулявшей молодежи, дождавшихся, наконец, этого воскресного дня, — а он словно нарочно выдался благодатным и теплым, чтобы сподручнее было пить вино за околицей, в тени деревьев у подножия виноградников.
Миклош Фехер перестал грести и осмотрелся.
Куда ни глянь — кругом вода, сбившиеся в островки водоросли, уходящая вдаль гладь озера, где-то на горизонте сливающаяся с землей.
Он с трудом различал деревья на противоположном берегу, утопающие в зелени хатки, еще дальше — склоны холмов, синеющие виноградниками. Это
А позади? Там осталась деревня Больфш, откуда он бежал. Миклош в сердцах выругался и стал вспоминать.
…Совсем недавно, часа три, а то и два назад, сидел он за столом во-он в том белом домишке, который хорошо отсюда видать, настолько хорошо, что он мысленно представил себе надпись над входом «Bor es s"or es palinka kime r'ese» («Вино, пиво и водка в разлив»).
Это корчма «У доброго Йозефа». Сидел он там, пил вино и глядел, как деревенские парни отплясывают чардаш. Настоящий чардаш, шумный, неистовый — тот, что каждый танцует со своей милой.
Он снова выругался, сплюнул в воду и опять погрузился в воспоминания. Сам он не танцевал, а только смотрел, как пляшет с его Этелькой Шаваню.
Миклош резко ударил веслом по воде.
С его-то Этелькой! А Этелька? Она хохотала, кружась в танце, смеясь, рассказывала что-то Шаваню и вовсе не замечала его, Миклоша, хмуро сидевшего за столом. Вот чертовка!
После Шаваню с Этелькой танцевал Ийеш. Чертовка этакая! Его сменил Дьёрёк. Чертовка, как есть чертовка!
Тут кто хочешь взбесился бы!
В злобе Миклош Фехер снова ударил веслом по воде.
Нет, зря он так раскипятился. Надо было вот как: вытащить нож, всадить его: раз! — в Шаваню, раз! — в Ийеша, раз! — в Дьёрёка и сказать им: «Jo ej szakat kiuanok» (желаю доброй ночи), да разве Этельку этим проймешь, из-за нее вон сколько драк уже было!
Лучше он накажет ее по-другому: возьмет да утопится.
«Ха-ха!» — рассмеялась летавшая над озером чайка.
— Цыц, дура! — гаркнул Фехер и снова погрузился в свои мысли.
У всех еще на памяти, как утопился Эздёкар, его друг, тоже из-за девчонки. Через полгода рыбаки вытащили его неводом на другом конце озера. Он весь был в водорослях, без глаз, зеленый, полуразложившийся.
Увидела таким его девчонка, грохнулась в обморок, да с тех пор и осталась дурочкой.
Нет, лучше всего утопиться. Очень просто. Вот сейчас он прыгнет, хлебнет воды, нырнет поглубже — и все. Никто ничего и не узнает.
Рыбак Дьёрдь удивится: дескать, долго Миклоша нет. Возьмет лодку, кликнет рыбаков, и они отправятся на поиски. Найдут пустую лодку и перекрестятся.
— Да где же Миклош-то?
— Черт его, что ли, забрал?
— С таким черт, глядишь, не сладит, — примутся рассуждать рыбаки.
— Утонул он, — скажет Дьёрдь. Самый старый из них, он первым снимет шляпу и начнет причитать: «Отче наш, иже еси на небесех…»
Помолившись за его душу, рыбаки станут припоминать:
— Девчонка у него вроде была.
— Как же, была, — подтвердит старый Дьёрдь. — Этелька из Больфша.
Повернут они к берегу, и кто-нибудь помчит в деревню. Миклош Фехер утопился! От двора ко двору будут передавать эту весть по всей деревне, пока не дойдет она до Этельки. Может, она все еще будет плясать в корчме.
А потом?
Миклош Фехер глубоко вздохнул и представил себе, что произойдет дальше. Вдруг Этелька тоже наложит на себя руки или сойдет с ума?