Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Затерянные в океане
Шрифт:
— Уж будьте спокойны!
В две минуты яванец с фруктами был на палубе «Бдительного», но к фруктам его было запрещено прикасаться до распоряжения командира судна.
Этот последний, известный уже нам бравый морской волк Маэ де Ла Шенэ, заканчивал в это время свой туалет, собираясь с визитами к французскому консулу, к банкиру Лао Тсину и к командирам двух американских броненосцев, которые вежливо салютовали ему двадцатью одним выстрелом, когда судно его вставало на рейд.
< image l:href="#"/>Поднявшись
— Что это такое? — спросил он.
— Подарки. Подарки от господина Лао Тсина экипажу, — отвечал невозмутимо яванец.
— Хорошо! — сказал равнодушно командир судна. — А это что еще?.. А-а, господа, вот приятная новость для вас всех: вы приглашены банкиром Лао Тсином на вечер, который он дает сегодня в своем роскошном дворце, называемом Уютным Уголком! Наш товарищ по путешествию, мандарин Ли Ванг, нарассказал столько чудес о вечерах банкира, что теперь остается только собственными глазами убедиться в том, что вы слышали от него на словах… Как бы вам не вернуться завтра сюда с какой-нибудь лошадью или, чего доброго, со слоном!
И, довольный своей шуткой, намекающей на подарки гостям богача Лао Тсина, Маэ де Ла Шенэ продолжал отеческим тоном:
— Тут четырнадцать приглашений: ни один из наших офицеров, стало быть, не забыт. Но я не знаю, как мы все бросим «Бдительный», который не должен оставаться совсем без офицеров, хотя бы речь шла об одном только вечере. Увидим, однако, кто те двое, которые добровольно должны будут провести сегодня вечер на «Бдительном» до восьми часов следующего утра.
Командир обвел глазами весь свой экипаж, но никто не проронил и слова.
— Ну, тогда бросим жребий! — предложил он.
Однако и на это никто ничем не ответил, зная, вероятно, по опыту, как добрый начальник привык разрешать подобного рода затруднения.
Ожидание офицеров не было обмануто, потому что командир сказал наконец:
— Делать нечего, придется, как всегда, старикам пожертвовать собой, а молодежь пускай повеселится! Не правда ли, друг мой Пенарван? Что нам с вами, в наши годы, музыка и вся эта бальная суета? Она только утомляет!
— Разумеется! — согласился Пенарван.
— Кроме того, молодежи следует дать повеселиться, тем более что ведь через двое суток мы идем охотиться за этими канальями-пиратами.
— Конечно! — опять подтвердил Пенарван.
— А пока молодежь будет веселиться на этом вечере, мы здесь устроим вист, не так ли? — продолжал командир. — Но где нам взять для этого третьего? Ах, да, я и забыл про нашего милейшего доктора! Он разве не из наших?
— Без всякого сомнения, я ваш, господин командир, — откликнулся доктор, — но мне хотелось бы посмотреть на эти сказочные рауты, о которых гремит молва повсюду и которые так…
— И прочее, и прочее, господин доктор, — перебил его командир. — Я вижу, что вы также в восхищении от рассказов почтенного Ли Ванга, а потому не желаю мешать вашему удовольствию… Итак, Пенарван, мы определенно остаемся сегодня вдвоем, и виста поэтому не будет. Но мы зато поболтаем о нашем прошлом, потому что, черт возьми, мы ведь не без прошлого! Не так ли?
— Разумеется! — подтвердил Пенарван и прибавил вполголоса, но так, чтобы все офицеры могли слышать:
— Как это будет интересно!
VI
В ТО ВРЕМЯ КАК КОМАНДИР ФРАНЦУЗСКОГО броненосца разговаривал со своим экипажем, малаец, привезший подарки и приглашения на вечер, незаметно подошел к Ланжале и сунул ему в руку записку. Парижанин обернулся было к нему, но Саранга, сделав знак молчания, быстро скользнул в сторону, и Ланжале, поняв в чем дело, поспешил уединится в своей каюте.
Там он прочел записку Лао Тсина и через несколько минут вышел опять на палубу, играя, как бы от нечего делать, бумажной хлопушкой. Проходя мимо малайца, он нарочно уронил хлопушку к его ногам; тот догадался поднять ее и, ловко сунув себе за пазуху, спустился с броненосца в свою лодку.
Этой немой и быстрой сцены не видел никто, кроме двух лиц, участвовавших в ней…
Вернувшись к своему господину, малаец превратил хлопушку в обыкновенный лист почтовой бумаги; заклеив его в конверт, положил на серебряный поднос и принес хозяину, не обращая внимания на то, что банкир беседовал с Маэ де Ла Шенэ и с командирами двух американских фрегатов, успевших уже явиться с визитами. Это обстоятельство послужило сигналом к скорейшему уходу гостей.
Оставшись один, Лао Тсин с некоторым нетерпением вскрыл конверт и прочел следующее:
Не пренебрегая обещанным состоянием, лишь бы только оно было честно заслужено, всегда имею быть к услугам бравых людей, одним из которых вы мне кажетесь и с которым, поэтому, можно иметь дело к обоюдной выгоде. Вследствие сего аккуратно явлюсь к вам в час, назначенный вами.
Для малообразованного моряка, каким был автор письма, это было недурно, хотя и отзывалось смешной официальностью, выражавшейся особенно в слове «подписано» и в фразе «имею быть к услугам». Банкир невольно улыбнулся, читая эти фразы, которые автор записки, очевидно, считал очень ловкими оборотами речи, но не изменил своего взгляда на Ланжале.
«Он мне кажется честным малым, — сказал он про себя, — и если не обманет моих ожиданий, я наделю его состоянием, да и то все-таки буду считать себя его должником!»
После этого, не имея более дел в городе, банкир уехал в свой Уютный Уголок, чтобы бросить последний критический взгляд на приготовления, сделанные к предстоящему вечеру.
— Ну-с, — обратился он, приехав туда, к своему главному распорядителю, — все ли готово?
— Все, ваше превосходительство, и никогда еще гости не видали таких подарков, какие готовятся им в сегодняшний вечер!