Собрание сочинений. Встречи: Интерлюдия. Лебединая песня
Шрифт:
Когда они уселись и голуби весело принялись клевать его пирожное, он окинул дочь долгим взглядом. Она сидела положив ногу на ногу – красивые ноги! И фигурой – от талии и выше – как-то отличалась от всех других молодых женщин, которых ему приходилось видеть. Она сидела не согнувшись, а чуть выгнув спину, отчего появлялась решительность в посадке головы. Она опять коротко остриглась – эта мода оказалась, против ожидания, живучей; но, надо признать, шея у нее на редкость белая и круглая. Лицо широкое, с твердым, округлым подбородком; очень мало пудры, и губы не подкрашены, белые веки с темными ресницами, ясные светло-карие глаза, небольшой прямой нос, и широкий низкий
– Я полагаю, – сказал он, – ты рада, что опять можешь уделять больше времени Киту? Он плутишка! Подумай, что он попросил у меня вчера – молоток!
– Да, он постоянно все крушит. Я стараюсь шлепать его как можно реже, но иногда без этого не обойтись – кроме меня, никому не разрешается. Мама приучила его к этому, пока нас не было, так что теперь он считает, что это в порядке вещей.
– Дети – чудные создания, – сказал Сомс. – В моем детстве с нами так не носились.
– Прости меня, папа, но, по-моему, больше всех с ним носишься ты.
– Что? – сказал Сомс. – Я?
– Ты исполняешь все его прихоти. Ты дал ему молоток?
– У меня его не было – к чему мне носить с собой молотки?
Флер рассмеялась.
– Нет, но ты относишься к нему совершенно серьезно. Майкл относится к нему иронически.
– Малыш не лишен чувства юмора.
– К счастью. А меня ты не баловал, папа?
Сомс уставился на голубя.
– Трудно сказать, – ответил он. – Ты чувствуешь себя избалованной?
– Когда я чего-нибудь хочу – кончено.
Это он знал; но если она не хочет невозможного…
– И если я этого не получаю, со мной не шути.
– Это кто говорит?
– Никто это не говорит, я сама знаю…
Хм! Чего же она сейчас хочет? Спросить? И, делая вид, что смахивает с пиджака крошки, он взглянул на нее исподлобья. Лицо ее, глаза, которые на мгновение остались незащищенными, заволокла какая-то глубокая… как бы это сказать? Тайна! Вот оно что!
IX
Случайная встреча
Зажав в руке счета по столовой, Флер на мгновение задержалась у подъезда, между двумя лавровыми деревьями в кадках. Большой Бэн показывает без четверти девять. Пешком через Грин-парк она пройдет минут двадцать. Кофе она выпила в постели, чтобы избежать вопросов, – а папа, конечно, тут как тут: приклеился носом к окну столовой. Флер помахала счетами, и он отшатнулся от окна, как будто она его стегнула. Папа бесконечно добр, но напрасно он все время стирает с нее пыль – она не фарфоровая безделушка!
Она шла быстрым шагом. Никаких ощущений, связанных с жимолостью, у нее сегодня не было, ум работал четко и живо. Если Джон вернулся в Англию окончательно, нужно добиться его. Чем скорее, тем лучше, без канители! На куртинах [23] перед Букингемским дворцом только что расцвела герань, ярко-пунцовая; Флер стало жарко. Не нужно спешить, а то придешь вся потная. Деревья одевались по-летнему; в Грин-парке тянуло ветерком, и на солнце пахло травой и листьями. Много лет так хорошо не пахло весной. Флер неудержимо потянуло за город. Трава, и вода, и деревья – среди них протекли ее встречи с Джоном, один час в этом самом парке, перед тем как он повез ее в Робин-Хилл! Робин-Хилл продали какому-то пэру. Ну и пусть наслаждается, она-то знает историю этого злосчастного дома – он точно корабль, над которым тяготеет проклятие! Дом сгубил ее отца, и отца Джона, и еще, кажется, его деда, не говоря уже о ней
23
Куртина – часть крепостной стены между двумя бастионами.
– А, Смизер! Встал уже кто-нибудь?
– Пока только мистер Джон встал, мисс Флер.
И зачем так колотится сердце? Идиотство – когда не чувствуешь никакого волнения.
– Хватит и его, Смизер. Где он?
– Пьет кофе, мисс Флер.
– Хорошо, доложите. Я и сама не откажусь от второй чашки.
Она стала еле слышно склонять скрипящую фамилию, которая плыла впереди нее в столовую: «Смизер, Смизера, Смизеру, Смизером». Глупо!
– Миссис Майкл Монт, мистер Джон. Заварить вам свежего кофе, мисс Флер?
– Нет, спасибо, Смизер. – Скрипнул корсет, дверь закрылась.
Джон встал.
– Флер!
– Ну, Джон?
Ей удалось пожать ему руку и не покраснеть, хотя его щеки, теперь уже не измазанные, залил густой румянец.
– Хорошо я тебя кормила?
– Замечательно. Как поживаешь, Флер? Не слишком устала?
– Ничуть. Как тебе понравилось быть кочегаром?
– Хорошо! Машинист у меня был молодчина. Энн будет жалеть – она еще отлеживается.
– Она очень помогла нам. Почти шесть лет прошло, Джон. Ты мало изменился.
– Ты тоже.
– О, я-то? До ужаса.
– Ну, мне это не видно. Ты завтракала?
– Да. Садись и продолжай есть. Я зашла к Холли, надо поговорить о счетах. Она тоже не вставала?
– Кажется.
– Сейчас пройду к ней. Как тебе живется в Англии, Джон?
– Чудесно. Больше не уеду. Энн согласна.
– Где думаешь поселиться?
– Где-нибудь поближе к Вэлу и Холли, если найдем участок. Буду заниматься хозяйством.
– Все увлекаешься хозяйством?
– Больше чем когда-либо.
– Как поэзия?
– Что-то заглохла.
Флер напомнила:
– «Голос, в ночи звенящий, в сонном и старом испанском городе, потемневшем в свете бледнеющих звезд».
– Боже мой! Ты это помнишь?
– Да.
Взгляд у него был такой же прямой, как прежде, ресницы такие же темные.
– Хочешь познакомиться с Майклом, Джон, и посмотреть моего младенца?
– Очень.
– Когда вы уезжаете в Уонсдон?
– Завтра или послезавтра.
– Так, может быть, завтра вы оба придете к завтраку?