Собрание сочинений
Шрифт:
— Ох господи. Ятак почему-то и думала, — сказала подружка невесты.
Я обернулся и едва не стукнулся с нею головой. Она подалась вперед, чуть ли не заполнив все пространство между нами с миссис Силзбёрн. И та к ней повернулась — отзывчиво, но несколько страдальчески.
— Мы здесь можем неделюпростоять, — сказала подружка невесты, вытянув шею к ветровому стеклу и глядя мимо водителя. — Я ужедолжна быть там. Я обещала Мюриэл и ее матери, что сяду в одну из первых машин и дома у них буду минут через пять.О боже! Тут что, нельзя хоть как-то?
— Я тоже должна там быть, — довольно проворно подхватила миссис Силзбёрн.
— Да, но я ей поклялась.В квартиру набьется толпа всевозможных полоумных тетушек, дядюшек и совершенно посторонних людей, а я сказала, что буду караулить с десятьюпримерно штыками, чтоб она немного побыла в одиночестве, и… — Она смолкла. — Ох господи. Кошмар.
Миссис Силзбёрн кратко и ненатурально хохотнула.
— Боюсь, одна из полоумных тетушек — это я, — сказала она. Замечание явно ее оскорбило.
Подружка невесты посмотрела на нее.
— Ой. Извините. Я не имела вас в виду, — сказала она. Затем откинулась на спинку. — Я просто хотела сказать, что квартирка у нее такая крошечная, и если все повалят дюжинами… Вы же понимаете.
Миссис Силзбёрн ничего не ответила, а я на нее не посмотрел и не знаю, насколько сильно задела ее подружкина фраза. Но помню, что, на причудливый манер, покаянный тон подружки невесты за этот маленький ляп про «полоумных тетушек и дядюшек» произвел на меня впечатление. Прощения она попросила честно, только не смущенно и, что еще лучше, не подобострастно, и на миг мне показалось, будто, невзирая на все ее театральное негодование и показную твердость, что-то от штыка в ней и впрямьесть — а подобным нельзя не восхититься. (Соглашусь, быстро и с готовностью: тогдашнее мнение мое обладает крайне ограниченной ценностью. Часто меня несколько чрезмерно влечет к тем, кто не перебарщивает с извинениями.) Однако вот в чем штука: именно в тот момент на меня накатила мелкая волна предубеждения против сбежавшего жениха — едва заметный барашек, не одобрявший его необъясненной самоволки.
— Давайте посмотрим, нельзя ли тут как-то пошевелиться, — сказал муж подружки невесты. То был, пожалуй, голос человека, не теряющего самообладания под огнем. Я почувствовал, как у меня за спиной он выдвигается на позицию, после чего голова его вдруг просунулась в узкую щель между нами с миссис Силзбёрн. — Водитель, — категорически произнес он и подождал ответа. Когда же ответ проворно поступил, голос лейтенанта стал человечнее, мягче: — Как вы думаете, надолго мы тут завязли?
Шофер обернулся.
— Кто ж его знает, старина, — ответил он. И вновь обратился лицом вперед. Его увлекло то, что происходило на перекрестке. Минутой раньше на расчищенную и запретную проезжую часть выскочил маленький мальчик с полусдувшимся красным шариком. Его только что изловил и отволок на тротуар отец, едва ли не кулаком влепивший мальчику меж лопаток две затрещины. Сие действо вызвало у толпы праведное негодование.
— Вы видели,как этот мужчина обошелся с малышом? — вопросила всех вокруг миссис Силзбёрн. Ей никто не ответил.
— А если спросить у полицейского, сколько нам тут еще стоять? — осведомился у шофера подружкин муж. Он по-прежнему не откинулся назад. Очевидно, лаконичный ответ на первый вопрос его удовлетворил не вполне. — Мы, видите ли, отчасти спешим. Нельзя ли спросить у него, сколько нам тут еще стоять?
Не оборачиваясь, водитель грубо пожал плечами. Но зажигание выключил и вышел из лимузина, хлопнув за собой тяжелой дверцей. На вид шофер был неопрятен, быковат и ливрею свою носил не полностью — черный саржевый костюм, но без фуражки.
Медленно и очень независимо, не сказать — дерзко, он сделал несколько шагов к перекрестку, где распоряжался регулировщик. Эти двое стояли и беседовали нескончаемо долго. (У меня за спиной застонала подружка невесты.) После чего оба громогласно захохотали — будто все это время вовсе не беседовали, а рассказывали друг другу очень короткие пошлые анекдоты. Затем наш шофер, по-прежнему незаразительно хохоча, братски махнул полицейскому рукой и пошел — медленно — обратно к машине. Сел, захлопнул дверцу, извлек из пачки на приборной доске сигарету, заткнул ее за ухо, а затем — и только затем — повернулся к нам с докладом:
— Не знает он. Надо ждать, пока парад не пройдет. — И безразлично оглядел всех нас в совокупности. — А потом нормально можно ехать. — Снова отвернулся, извлек из-за уха сигарету и закурил.
Подружка невесты на заднем сиденье обильно вознесла недлинный плач разочарования и досады. Затем наступила тишина. Впервые за несколько минут я обернулся на крохотного старичка с нетлеющей сигарой. Похоже, задержка его ничуть не обеспокоила. Его манера поведения при размещении на задних сиденьях автомобилей — в движении ли, в неподвижности, и даже, так и подмывало воображать, в машинах, пикирующих с мостов в реки, — представлялась заданной раз и навсегда. Проста она была до изумления. Сидеть следовало очень прямо, храня зазор в четыре — пять дюймов между цилиндром и потолком, и яростно таращиться вперед сквозь ветровое стекло. Если бы Смерть — которая где — то есть постоянно, может, на капоте сидит, — так вот, если бы Смерть вдруг чудесным образом шагнула сквозь стекло и потянулась за вами, по всей вероятности, вы бы встали и отправились с ней — в ярости, но спокойно. И, вполне возможно, сигару бы с собой прихватили, будь та настоящей «гаваной».
— Что же нам делать? Просто сидеть? — осведомилась подружка невесты. — Мне так жарко, что хоть помирай. — Мы с миссис Силзбёрн обернулись как раз вовремя, чтобы заметить, как она впервые за все время в машине посмотрела прямо на мужа. — Ты не можешь крошечку подвинуться? Меня здесь так сдавило, что дышать невозможно.
Хмыкнув, лейтенант выразительно развел руками.
— Да я уже и так почти на крыле сижу, зайчик, — ответил он.
После чего подружка невесты со смесью любопытства и неодобрения перевела взгляд на своего соседа по другую руку, который, словно бы бессознательно решив потешать меня и дальше, занимал гораздо больше места, нежели ему было необходимо. Между его правым бедром и основанием внешнего подлокотника оставалось еще добрых два дюйма. Подружка невесты, без сомнения, тоже это заметила, однако, невзирая на всю свою сталь, не вполне обладала качествами, потребными для того, чтобы заговорить с такой внушительной на вид маленькой личностью. Она снова повернулась к мужу.