Собрание сочинений
Шрифт:
Вот Смерть и взобралась на дерево; захотелось ей вниз спуститься, но она никак не могла, и заставил ее ГансльИгрок сидеть там целых семь лет, и за это время не умер ни один человек на свете.
Говорит тогда Святой Петр Господу Богу: "Дело, Господь, не к добру клонится, теперь ведь никто не помирает, надо бы нам к нему самим сходить".
Пошли они сами, и приказал Господь Бог ГанслюИгроку, чтобы позволил он Смерти с дерева слезть. Тот тотчас пошел и сказал Смерти: "Слезай вниз!"
И Смерть тотчас схватила его и задушила. Она ушла вместе с ним
Вот подошел это мой Гансль к небесным вратам и постучался. "Кто там такой?" - "Гансль-Игрок".
– "Ах, нам такого не надо, ступай прочь отсюда".
Подошел он тогда к вратам чистилища и постучался опять. "Кто там такой?" - "Гансль-Игрок".
– "Э, да ведь ты попал к нам не из-за беды и несчастья, а играть мы с тобой не собираемся. Ступай прочь отсюда".
Подошел тогда Гансль к вратам ада, его впустили, но там никого не оказалось, кроме старца Люцифера да хромых чертей (другие в то время по свету расхаживали). Усадил их тотчас Гансль-Игрок и принялся опять за свою игру. Но сейчас у Люцифера не было ничего, кроме вот этих хромых чертей; вот Гансль-Игрок и выиграл их у Люцифера, потому что своими картами он мог все выиграть.
Выбрался он со своими хромыми чертями из ада и направился в Гогенфурт. Вырезал там себе шест для прыжков, подкинул его к небу и начал небо раскачивать, и стало оно уже потрескивать.
Вот и говорит опять Святой Петр Господу Богу: "Дело не к добру клонится, надо будет его сюда впустить, а не то он нас самих с неба сбросит".
Вот, значит, Пустили они его на небо. Но принялся Гансль-Игрок опять там за свою игру, и поднялся на небе тотчас такой шум и беспорядок, что не могли они и собственных слов разобрать.
И говорит Святой Петр опять: "Господь, дело не к добру клонится, надо будет его вниз сбросить, а не то он взбунтует все небо".
Вот, значит, взяли они его и сбросили вниз; и разделилась тогда его душа на части и вселилась в разных других игроков-побродяжек, что живут и до сей поры.
Сапог из буйволовой кожи
Бесстрашный солдат большею частью бывает и беззаботным человеком. Такой-то вот беззаботный солдат и получил однажды отставку; и так как он ничему не обучался и ничем не мог заработать, то и пришлось ему бродить по миру и просить милостыню. На плечах у него еще была накинута старая шинель, и пара кавалерийских сапог из буйволовой кожи еще держалась у него на ногах.
Случилось ему как-то забрести далеко в поле и дойти до леса. Он и сам не знал, куда забрел, и вдруг увидел, что на пне сидит человек, одетый в приличное зеленое охотничье платье.
Солдат подал ему руку, опустился около него на траву и вытянул ноги. "Вижу я, приятель, - сказал солдат егерю, - что у тебя тонкие сапоги и вычищены важно; ну, а вот если бы тебе пришлось столько же шляться, как мне, то не долго бы они у тебя продержались. Вот посмотри на мои: они сшиты из буйволовой кожи и давно уже служат, а все еще в них куда хочешь ступай!"
Немного спустя солдат поднялся и сказал: "Не могу здесь больше оставаться, голод меня подгоняет. Но, франтприятель, не знаешь ли хоть ты тут в лесу дорогу?" - "Не знаю, - отвечал егерь, - я и сам заблудился в лесу".
– "Так, значит, и тебе так же солоно, как и мне приходится? Ну что же, ровня с ровнею товарищи; значит, мы оба вместе и дорогу разыскивать станем".
Егерь слегка усмехнулся, и пошли они далее вместе и шли до наступления ночи. "Вижу я, - сказал солдат, - что мы из лесу не выберемся; но вон вдали огонек - там, верно, найдется нам что поесть".
И точно, они подошли к каменному дому, постучались у дверей, и им отворила старая женщина. "Мы ищем себе ночлег, - сказал солдат, - да кой-какой подкладки для желудка, потому что мой-то пуст, как старый ранец".
– "Здесь вам нельзя оставаться, - сказала им женщина, - здесь разбойничий притон, и вы отлично сделаете, если отсюда уберетесь подобру-поздорову прежде, нежели они вернутся; если они вас здесь найдут, вам несдобровать".
– "Ну, что ж за важность!
– сказал солдат.
– У меня уже два дня во рту маковой росинки не было, и мне решительно все равно здесь ли погибнуть или в лесу околеть от голода! Как хочешь, а я войду!"
Егерь не хотел с ним входить, но солдат втащил его насильно, приговаривая: "Войдем, приятель! Ведь не сейчас же они до нас доберутся?!"
Старуха сжалилась над ними и сказала: "Залезайте за печку; коли от их ужина что-нибудь останется, то я вам эти остатки подам, когда они заснут".
И чуть только успели они усесться в углу, как в дом ворвались с шумом двенадцать разбойников, сели за стол, уже накрытый для них, и громко стали требовать, чтобы им подан был ужин. Старуха внесла большой кусок жареного мяса, и разбойники принялись за него очень деятельно.
Когда солдат почуял запах жаркого, он сказал егерю: "Не могу больше выдержать! Ей-ей, пойду сяду за стол и стану есть с ними вместе".
– "Да ведь ты нас обоих погубишь!" - сказал егерь и стал его удерживать. Но солдат принялся громко кашлять.
Как только разбойники это услышали, они сейчас побросали вилки и ножи, вскочили из-за стола и нашли обоих незваных гостей за печкой.
"Ага, господа честные, - крикнули разбойники, - вы что тут в углу поделываете? Чего вам здесь надо? Или вы сюда разведчиками присланы? Вот погодите, мы вас научим летать, подвязав к сухой ветке".
– "Ну, ну, повежливее, - сказал солдат, - я голоден, как собака, дайте мне поесть, а там делайте со мною, что вам будет угодно".
Разбойники опешили, и атаман их сказал: "Вижу я, что ты не из трусливого десятка; ладно, дадим тебе поесть, а там и в петлю".
– "Ну, это еще не сейчас, - сказал солдат, присел к столу и храбро принялся за жаркое.
– Франтприятель, ступай сюда и ешь, - крикнул он егерю, - ведь и ты не меньше меня проголодался, а такого славного жаркого тебе, пожалуй, и дома не дадут!"
Однако же егерь отказался от еды. А разбойники смотрели на солдата с изумлением и говорили между собою: "Бесцеремонный малый! Нечего сказать!"