Собрание сочиненийв 10 томах. Том 2
Шрифт:
Говорил он целый час, но я не стану докучать вам утомительными географическими подробностями. Достаточно будет сказать, что ехать надо было триста миль на север, затем переправиться через Замбези и потом ехать еще триста миль на запад. Потом надо было взять на северо-запад и ехать неопределенное расстояние до некоего горного ущелья. Там надо было оставить фургон и идти два дня по безводной пустыне до болота и теряющейся в песках реки, откуда в ясный день виден дым вулкана, о котором Зикали говорил накануне. Перейдя через болото или обогнув его, я должен был найти второе ущелье, через которое река из страны Хоу-Хоу вырывается
— Так вот какая поездка, — сказал я, когда Зикали кончил. — Отлично. Скажу тебе прямо: по незнакомой стране я не поеду. Как я найду дорогу без проводника? Я еду в Преторию — на твоих волах или без них.
— Так ли это, Макумазан? Я начинаю считать себя очень умным. Я предвидел, что ты это скажешь, и уже нашел проводника, который доставит тебя прямо к дому Хоу-Хоу. Проводник здесь. Я сейчас пошлю за ним. — И своим обычным способом Зикали вызвал слугу.
— Откуда он, кто он и как давно он здесь? — спросил я.
— Я не совсем точно знаю, кто он, Макумазан, потому что он не любит рассказывать много о себе, знаю, что откуда-то из тех краев, а здесь он уже довольно давно, так что я успел его немного научить зулусскому языку — это, впрочем, не важно, раз ты понимаешь по-арабски, ведь понимаешь?
— Да, я немного говорю по-арабски, Зикали, и Ханс тоже.
— Прекрасно, Макумазан, это облегчает задачу. Предупреждаю тебя, что он очень странный человек, в чем ты сам сейчас убедишься. Кстати, его зовут Иссикор.
Я ничего не сказал, а Ханс шепнул мне, что проводник, несомненно, один из сыновей Хоу-Хоу и, верно, похож на большую обезьяну. Он сказал это очень тихо, однако Зикали услышал и заметил:
— Значит, ты будешь чувствовать, словно встретил нового брата, Свет-Во-Мраке?
Ханс замолчал, не желая показывать Открывающему Пути, что обижен этим сравнением с обезьяной. Я тоже замолчал, занятый своими размышлениями. Теперь завеса мистики спала, и фокус открылся: к Зикали пришел посланец из какой-то далекой земли просить у него помощи на неизвестных мне условиях.
Зикали решил воспользоваться для этого мной. История с волами была подстроена, составляя часть его плана. Но не мог же Зикали подстроить грозу или сделать, чтобы я укрылся в нужной пещере.
Как бы то ни было, я служил его неведомым целям. Я понимал, что дело не в одних листьях для его зелья.
Быть может, далекий, таинственный народ возбуждал любознательность карлика, а может быть, Хоу-Хоу был его соперником и стоял у него на дороге.
Пока я размышлял таким образом, а Зикали читал мои мысли, вернулся слуга и ввел высокого незнакомца, живописно завернувшегося с головой в меховой плащ. Он подошел, скинул плащ и поклонился в знак приветствия сначала карлику, потом мне и в своей учтивости почтил также и Ханса — правда, более легким поклоном.
Я смотрел на него и дивился — было на что: передо мной стоял такой красивый человек, какого я еще в жизни не видывал. Он был высок — шести футов с лишним — и превосходно сложен. Широкая грудь, округлые линии тела, руки и ноги, которые сделали бы честь греческой статуе.
Несколько грустное лицо, почти белое, с большими темными глазами, было выточено с дивным совершенством, и было в нем что-то,
Одежда его также была необычна и поражала взгляд, хотя и висела лохмотьями. Она могла быть похищена с тела египетского фараона. Стан его был обвит холстом, который по краям был вышит блеклым пурпуром, а на голове возвышалось какое-то сооружение из холста, в виде опрокинутой и заостренной нижней половины сифона для сельтерской воды. К коленям спускался узкий, книзу расширяющийся кожаный фартук, тоже вышитый; сандалии из того же материала довершали костюм.
В изумлении смотрел я на него, не зная, принадлежит ли он к какому-нибудь неизвестному мне народу или это новое созданное карликом видение. А у Ханса глаза на лоб полезли, и он спросил шепотом:
— Это человек, баас, или дух?
На шее у незнакомца было простое золотое ожерелье, и он был опоясан мечом с крестовидной рукоятью слоновой кости и красными ножнами.
Некоторое время этот замечательный человек стоял перед нами, сложив руки и смиренно склонив голову, хотя склониться следовало бы мне, принимая во внимание физический контраст между нами. По-видимому, он считал неприличным самому начать разговор, а между тем Зикали сидел угрюмо, поджав под себя ноги, и не приходил мне на помощь. Наконец я встал со своего места и протянул руку. После минутного колебания великолепный незнакомец взял ее, но не пожал, а почтительно коснулся моих пальцев губами, словно он был французский придворный, а я — красивая дама. Я еще раз поклонился насколько мог изящнее, сунул руку в карман и сказал по-английски:
— How do you do? [101]
— О Макумазан, — ответил он по-арабски, — приди, заклинаю тебя, и спаси Сабилу Прекрасную.
— Почему вы так заинтересованы в этой даме? — спросил я.
— Господин, она любит меня, не как брата — и я ее люблю. Сабила, великая владычица моей земли и моя троюродная сестра, помолвлена со мной. Но если бог не будет побежден, моя нареченная, как прекраснейшая из наших дев, будет отдана богу. — Он склонил голову в неподдельном волнении, и слезы наполнили его темные глаза.
[101] Как поживаете? (англ.)
— Слушай, господин, — продолжал он, — живет в нашей стране древнее пророчество, что бог наш, в чьей безобразной оболочке скрывается дух давно убитого вождя, может быть побежден только человеком иной расы, видящим ночью, мужем великой доблести. Через наших ясновидцев обратился я к Властителю Духов по имени Зикали, ибо я был в отчаянии. От него узнал я, что есть на юге такой человек, о котором говорит пророчество, и что имя его Бодрствующий В Ночи. Тогда я презрел проклятие, оставил свою родину и пустился тебя искать — и вот я нашел тебя.