Собрание сочиненийв 10 томах. Том 2
Шрифт:
В восемь часов мы сели ужинать. Тяжелый это был ужин. Миссис Макензи не вышла. Мы сидели молча. Кроме понятного страха за участь ребенка, на нас давила мысль, что мы навлекли столько горя и тревоги на дом гостеприимного хозяина. Наконец я попросил извинения и встал из-за стола. Мне хотелось уйти и подумать обо всем. Я ушел на веранду и, закурив трубку, сел в десяти шагах от конца строения. Как раз напротив меня находилась узкая дверь в стене, огораживающей дом и сад. Я сидел так минут шесть или семь, как вдруг услыхал легкое движение двери. Я взглянул в этом направлении, прислушался и решил, что ошибся. Через минуту что-то круглое мягко упало на каменный пол веранды и покатилось около меня.
Я стреляный воробей и редко пугаюсь, но при этом зрелище чуть не упал. Как эта голова попала сюда? Что это значит? Я бросил ее и побежал к двери. Все тихо. Я хотел пойти дальше, в темноту, но, вспомнив, что рискую быть убитым, вернулся назад, запер дверь и заложил ее. Затем я пошел на веранду и постарался насколько мог беззаботно позвать Куртиса. Но, вероятно, в моем голосе было нечто особенное, потому что и сэр Генри, и Гуд, и Макензи встали из-за стола и прибежали ко мне.
— Что случилось? — спросил миссионер испуганно.
Я рассказал им. Мистер Макензи повернулся ко мне, бледный как смерть, схватил голову за волосы и поднес к свету, проникавшему сюда из комнаты.
— Это голова одного из моих людей, сопровождавших Флосси! — сказал он дрожащим голосом. — Слава Богу, что это не ее голова!
Мы стояли и смотрели друг на друга. Что делать? Вдруг раздался стук в дверь, которую я запер.
— Открой, отец мой, открой! — кричал чей-то голос.
Дверь открыли. Вошел испуганный человек, один из слуг, которые были посланы на разведку.
— Отец мой! — кричал он. — Масаи близко! Большой отряд обошел вокруг холма и двинулся к каменному краалю, через поток. Отец мой! Укрепи свое сердце! В середине отряда я видел белого осла, и на нем сидела Водяная Лилия. Молодой воин ведет осла, а рядом идет и плачет нянька. Другого человека, который пошел с ними, я не видел.
— Дитя спокойно? — спросил миссионер хриплым голосом.
— Она бела как снег, но спокойна, отец мой! Они прошли около места, где я лежал, спрятавшись, и я хорошо видел лицо Водяной Лилии!
— Помоги ей, Боже! — простонал священник.
— Сколько их всего? — спросил я.
— Больше двухсот, — двести и половина.
Снова мы посмотрели друг на друга. Что делать? В это время из-за стены донесся до нас шум и крики.
— Открой дверь, белый человек, открой дверь! Вестник хочет говорить с тобой! — крикнул чей-то голос.
Умслопогас побежал к стене, взобрался на нее и начал смотреть туда.
— Я вижу одного человека! — сказал он. — Он вооружен и несет в руке корзинку!
— Открой дверь! — сказал я. — Открой. Умслопогас, возьми свой топор и встань около двери. Впусти одного человека. Если за ним последует другой, убей его!
Дверь была открыта. В тени встал Умслопогас с поднятым топором. В это время на небе появился месяц. После минутной паузы показался масай, одетый в полный боевой наряд, с корзинкой в руке. Луч месяца заблестел на его огромном копье. Это был физически мощный человек, лет тридцати пяти, высокий, превосходно сложенный. Я никогда не видел между масаи людей меньше шести футов роста. Остановившись напротив нас, он бросил корзину и воткнул копье в землю.
— Позволь нам говорить! — сказал он. — Первый вестник, которого мы послали, не может говорить! — Он указал на мертвую голову (ужасающее зрелище при свете месяца). — Но я имею слова, чтобы сказать вам их, если у вас
— Говори! — сказал мистер Макензи.
— Я — лигонани (капитан) из отряда масаев. Мы выследили этих троих белых людей, — он указал на сэра Генри, Гуда и меня, — но они скрылись от нас. Мы поссорились с ними и решили убить их! Следя за этими людьми, сегодня утром мы поймали двух черных людей, одну черную женщину, белого осла и белую девочку. Одного из черных людей мы убили — его голова лежит тут! Другой убежал. Черная женщина, белая девочка и белый осел у нас. Мы взяли их и привели сюда. В доказательство этого я принес вам корзинку. Скажи мне, это корзинка твоей дочери?
Мистер Макензи кивнул головой.
— Хорошо! Мы не ссорились с тобой и твоей дочерью и не желаем беспокоить тебя, хотя мы взяли твой скот — двести сорок голов! Пригодится для наших отцов! [58]
Мистер Макензи застонал, так как высоко ценил свой скот, который заботливо хранил и растил.
— Кроме скота мы ничего не тронем, и потом, — добавил он простодушно, поглядывая на стену, — из этого места трудно достать кого-нибудь! Но эти люди — другое дело. Мы следили за ними дни и ночи и должны убить их. Если мы вернемся к себе в крааль, не убив их, все девушки будут смеяться над нами. Они должны умереть. Пусть слышат теперь твои уши мое предложение! Мы не трогали белую девочку. Она слишком красива, и дух ее смел. Отдай нам одного из этих трех людей, — жизнь за жизнь! Мы отдадим тебе девочку и с ней также черную женщину. Прекрасный обмен, белый человек! Мы просим отдать только одного из троих, мы найдем другой случай убить двух других. Я предпочитаю взять этого толстого, — он указал на сэра Генри, — он выглядит силачом и не так скоро умрет!
[58] Молодые воины-масаи не имеют собственности. Вся добыча, которую они приобретают в битве, принадлежит их отцам и старейшинам. — А.К.
— А если я скажу, что не выдам ни одного? — сказал мистер Макензи.
— Не говори так, белый человек! — отвечал воин. — Тогда дочь твоя умрет, а черная женщина говорит, что у тебя только одно дитя. Будь она старше, я взял бы ее себе в жены, но она очень мала, и я убью ее своей собственной рукой вот этим копьем! Ты можешь прийти и посмотреть, если хочешь! Вот тебе мое условие! — дикарь громко засмеялся.
Все это время я раздумывал и пришел к заключению, что я должен заменить собой Флосси. Я боялся только недоразумения. В моем решении не было ничего героического. Это было дело простого здравого смысла и справедливости. Моя старая, негодная жизнь никому не нужна, а девочка только начинала жить. Ее смерть убила бы родителей, а обо мне некому горевать. Напротив, несколько благотворительных учреждений порадовались бы моей смерти.
Тем более, дорогое, милое дитя ради меня попало в это положение! Кроме того, мужчина легче встретит смерть в такой ужасной форме, чем слабое, нежное дитя. Я не трус и от природы смелый человек, но мой план заключался в том, чтобы прежде всего выручить девочку из беды, а затем убить себя, надеясь, что Всемогущий простит мне самоубийство в таких исключительных обстоятельствах. В несколько секунд все эти мысли промелькнули в моей голове.
— Хорошо, Макензи, — сказал я, — скажите дикарю, что я буду выкупом за Флосси, но что я ставлю условием, чтобы она была дома, прежде чем они убьют меня!