«…а вернемся – в ртутный город, без мгновенья золотой…»
…а вернемся – в ртутный город, без мгновенья золотой,как перчатка наизнанку, шевелящий пустотой,где с ладони краснопалой на дворцы и на дворыледенеющего жара разбегаются шары;…будет тихо на причале – ни огня, ни корабля,лодочник культю протянет в направлении рубляи польет волна косая, золотея с-под винта,от причала до причала, от моста и до моста;…или будто бы случайно я тряхну из кошелькатри текучие крупинки дорогого порошка,и польет волна косая через Зингера и Ко,заливая в шар крылатый золотое молоко;…или я такое слово на три такта просвищу,что польет волна косая по обводному свищу,золотя и золотея, догоняя ртуть-свинец,чтобы
море на рассвете стало морем наконец.2000
«На глубoко-синем небе треугольные круги…»
На глубoко-синем небе треугольные круги.Из-за лиственного блеска не по-русский говоръят.Тишина и нега мира – вот вам главные враги,Отрядившие дозором голубят и воробьят.Сколько будет еще длиться этот вечер-до-войны,Сколько еще будут литься щебетанья и щелчки,Сколько виться еще будут ангелочки сатаны —Наконечники без копий и воздушные волчки?Я – веревка в вашем доме, я – шкилет у вас в шкафу,Я – неношеная шуба в шкапе запертом у вас,Тишину и негу мира вам не кинуть на фу-фу,Тишина и нега мира дотлевает, как фугас.2000
Письмо с моря, июль 2000 г., отрывки
…когда распоротый туманнабухнет, точно две сирени,скользнет по яхтам и домамстрела в горящем опереньи,и вспыхнет башня на скале– во мглы слабеющем растворе —для всех, заблудших на земле,для всех, блуждающих на море,и бросится с востока назакат, незнамо кем влекома,внезапная голубизнау окаема окоема.…тогда, сквозь минные поля,расплавленные в датских шхерах,всплывут четыре кораблярасстрелянных. Четыре – серых.Сирена закричит во мглео смертном, о последнем горе —для всех заблудших на земле,для всех блуждающих на море,для тусклых башенных огней,стрелой погашенных каленой,что на восток, в страну теней,идут кильватерной колонной.…но что останется от них?– aлмазной стрелки взмах и промах,молчание проклятых книги грохот волн на волноломах —2000
В раю, должно быть, снег
В раю, должно быть, снег. От сосен на пригоркедо моря черно-алого, куда закат затек.В раю, должно быть, снег. И всё – ни норки в норке,ни галок письменных, ни белок-распустех.В раю, должно быть, снег. И ангел-истребительустало барражирует сверкающий озон.В раю, должно быть, снег. Единственный в нем житель —в пальто расстегнутом и мертвый Аронзон.В раю, должно быть, снег. Я был над ним, пролетом.В пыли иллюминатора косой стеной он рос.Но из подмышки перистой пунктирным пулеметомего отрезала цепочка черных роз.2000
Зима в Ленинграде
(60-е годы)
В темных садиках зарешёченныхняньки пашут и ботами бьют,а младенцы в морозных пощечинахравнодушные песни поют.Не слышны сюда с белой площадиоблученных трамваев звонки,небеса сине-чёрно полосчаты,и подспущены, и низки.Не прольнёт сюда с белой площадипроводами линованный лен.Небеса сине-чёрно полосчаты,купол искрами окаймлен.2001
«…я с перрона сойду к заголенным стволам…»
…я с перрона сойду к заголенным стволам– к зеркалам в их умноженном створе —там, где с йодом мешается дым пополами с рекою мешается море……где, как слизни, лежат еще сгустки дождяна крыжовнике возле обрыва,где с гранитного склона сползает, дрожа,сухопутная водоросль – ива……где вдвигают поглубже герань и табакпод брезентом облитые крыши,и отрывистый лай зазаборных собаккомариной зазубрины тише…
—–
Далеко, у Кронштадта, гроза всё длинней,но сюда дотемна не доплыть ей,потому что поставлена сеть перед нейиз блистающих облачных нитей.2001
«По плоскому дну обратной реки…»
По плоскому дну обратной рекив пустых плоскодонках скользят старикивозздравствовать рай возвращенный,как некто сказал некрещеный.Со всех пристанeй стекает толпак лохматому плацу с пустотой от столпаи безмолвно встает полукругомна цыпочки в небе упругом.Что в летнем саду, что в зимнем дворцена дверцы прибито раскаленное «C»,а тому, кто не спросится братца,туда вообще не пробраться.И в зимнем дворце, и в летнем садув две тысячи сорок лохматом годув служебном подъезде у аркилежат на меня контрамарки.Я старый билет не снес на возврат,поэтому мне и привратник не брат —и поэтому в литерном рядемне скучать о потерянном аде.2001
«– о откуда такой ослепительный прах…»
Пусть нерадостна песня, что вам я пою,
Но не хуже той песни победы…
А. Апухтин. «Солдатская песня в Севастополе»
– о откуда такой ослепительный прахи до скрипа истoнченный скрежетчто во мраморных венах у варшав и у прагпесья кровь створожённая брезжити испуганно блеет объятий бежаарнаута товарищ кургузыйи садится веницейская тьма-госпожана дубленую кучу рагузыи в рутенских амбарах сыреют дымыи слоятся мадьярские чумыи встают на запястья у границы чумыв шароварах лампасных кучумы?– то обозы везут черногубчатый хлебвдоль границы по склизкому шляху —и в елейную ильну и за гребаный греб,и к мадьяру и к чеху и к ляхутак взметается лед до небесных пустыньрастолченный цепями литымитак псоглавые латники бьют щитами о тынгулко лая на трубной латыни:со шляхетскою миской беги за пороги лови подлетающий – вот он! —кус – крупитчатый точно он черный творогподтекающий розовым потом.2002
С середины реки; из середины реки
I
Разгорается запад заречныйсине-газовым полуогнем —ветер перечный, мгле поперечныйрасклиняется медленно в нем.Треугольным копытом Газпроматвердь незримая пронзена,и паломой летит из проломас расковырянной грудью луна.
II
Толпы дерев за копьями охраны,они уже и не хотят уйти —плечами плещут, алы и охряны,слюнями блещут и бугрят культи.А братья их, полны струистой пылипод черной замороженной корой,лежат зарыты в трехсотлетнем илеи медленно качаются порой.Но разве из того же матерьяла,что пленный лес и тленная река,дождик мгновенный, забурливший льялаи снова ускакавший в облака?2003
«О медленном золоте нашего дня…»
О медленном золоте нашего дняпоет на чугунном углу западняи наголо колосом зреет,который качается в утренней мгле,где голые тени стоят на иглеи наглое олово реет.Когда мы выходим за бледный порог,лежит на земле поколений творогуже растолченный и сжатыйи плачет вагоновожатый,в сухой порошок заезжая трамвай,и падает снег-растопыра на май,и пахнет последнею жатвой.О родине спелой отпеты не всешуршащие песни – косцу и косееще величальной не ныли.Когда мы вступаем в рассветную мглу,грохочет трамвай, как гранат, на углу,и в заднем вагоне не мы ли?С холодной копейкой стоять под копьемнаклонным, обернутым ветра тряпьем,среди заснежённого маябыла нам дорога прямая —но, видимо, вырвал страницу писециз книги небесной, и вздрогнул косец,рывками косу поднимая.2003