Собрание стихотворений. В 2 томах. Том 1 и 2.

Шубинский Валерий Игоревич

Иерихонская ода

Жидкое железо пили, торопясь.На слоях разреза костенела стесь.На следах зализа торфенела слизь.Роза зеленела, сделана не здесь.Прозвенел о свойском камешек в висок.Каменные дяди выли позади.Мы ползем за войском в глиняный песок.Дужный крест у суки вырезан в груди.Как замолкли трубы, выросла стена.Зачерствели хлебы в плоских очагах.На манер залупы выползла луна.Заклепались склепы там, на берегах.Ветви подымали боги на холму.Опускали руки тени на горе.Выплюнуть и рта нет лунную халву.Никогда не встанет солнце на заре.1994

«Босой еврейский лес на выщербленных

скалах…»

Босой еврейский лес на выщербленных скалахСквозится впереди, куда ни сторонись.Что бы ни значилось на картах и на шкалахИ в скоротечных полушариях страниц,Всегда насквозь и вкось заматывают кокон– Волос за волосом закат, ко стыку стык —:Тускнея, катится волна стекловолокон,На срезе розовых, на сгибе золотых.А вслед за нею тьма идет по Галилее– Как бы внутри волнистого стекла —:В отлогах пурпурней, в подъемах зеленееИ в черном озере, как косточка, светла.1994

«Во мгле хрипят червивые цыгане…»

Во мгле хрипят червивые цыганеИ нашатырно пахнет от мездры.Заросшими веревкой утюгамиПереступают мертвые одры.Трещат огни холерного обоза,Визжит петух в селении на дне.Не та дорога и не эта роза– Не от меня. Не я. И не ко мне —По узким кромкам складчатого мракаПод уголки обугленных воротКружат коней цыганка и собака —Всегда наверх и никогда вперед.Мне табаку до осени не хватит.Я не хочу их сладкого вина.Альфонс ложится под короткий катет.– Не та дорога – и не та луна —1994

Дачная баллада

Во тьму на кормленье был сосланБоярышник, мокрый до слез,Метелки сиренные с ним прискакалиИ смород полупесьих полки.Было стыдно березовским соснамПеред сходом сосновских берез,Что их детки, луны нализавшись, икалиИ высовывали языки.В России нету места страшнее, чем дачаВ июле, в двенадцать часов,Когда на шоссе высвещаются сетиК отлову опальных машинИ падает сердце от подколодного квачаИ умолчного пения сов,И всё плачут и плачут какие-то дети,И капает капля в кувшин.1994

Виды на ночь 25.12.1994

В польше и дальше, там, где поезд погашенный едетИ в воронках фонарных стоит кристаллический чад,На перронах, истертых до глянца, кто дышит, кто лает, кто бредит,Кто прозекторским светом отсиняет себе китайчат, —Лишь казенные снежные бабы с флажками, по имени Эдит,Время бочками вешают и в лицо тепловозу молчат.В льеже и ниже, там, где пляшут базарные сети,Заспиртовано в каждом окошке ночное кино,Дождь висит полосатый сквозь ячейки в химическом свете;На косых перекрестках затекает брусчатое дно,Уплывают по черным шоссе – По сверкающим – спящие детив колыбельках стеклянных, Где между лучами темно.В небе и выше, где луна на бессветной равнинеоблаков Зеленеет, сжижается и протекает к земле,Самолет неподвижный лежит на запаханной гнили и глине;Поджидая смещения сфер, спит пилот на рогатом руле.И босыми крылами звенящими твердь толкают по льдиневереницей светящейся ангелы, Исчезая за поворотом во мгле.1994

«всё из каменного пара, всё из ртутного стекла…»

Б. П.

всё из каменного пара, всё из ртутного стекла…нерушимое упало, пылью музыка всплыла, всяиз дышащего тела, из эфирных кристаллид – всясвернулась и истлела, только музыка стоит, всяиз тучного металла, всяиз выпуклого тла……содрогнулась и упала, только музыка: ла ла1995

Хор предпоследнего похода

Солдаты шагали по руслу рекиИ что-то неладное пели,Проржавое мясо с надорванных лицСтекало за ворот шинели.И

были улыбчивы их голоса,И волосы гладки от пыли,Когда по раскрестию глиняных руслИз рая они уходили.

строфа I

Не слушали огненных стражей И в райские шахты сошли, В сжижённом угле по колено, В колодезно-звездной пыли. Мы думали: это из плена К себе возвращаемся мыПод шип разъяренный, заспинный, лебяжий В распоротом пухе зимы.

антистрофа I

По-рачьи навстречу лежала Проросшая в гору луна, И пухло злаченое мясо И зренье сжигало до дна. И всё, что до этого часа Мы этой дорогой нашли,Почти что усохло от этого жара, Расплавилось в этой пыли.

строфа II

Катились гранитные зерна Беззвучно с сухого ножа, И тьма, испещренная блеском, В пещерах была госпожа, Когда под огнем бестелесным Мы спали, незримы извне,На хрупких охапках сладимого дерна, Растущего в райской стране.

антистрофа II

Как тонко и пресно нагрета Стена, где кончается путь — Мы к ней примерзали плечами, Поверх не умея взглянуть. И это и было прощанье, Семян бессеменных лузга:Потерян поход предпоследнего лета — Мы больше не видим врага.

эпод

Опять мы уходим из рая, Не выдавив гной из пупа. Хохочет пернатая стража: Шалишь, говорит, гольтепа. Стучали по днищу приклады, И скатки сползали с хребта,В скрипучих бадьях мы наверх поднимались. Была впереди темнота.Когда по раскрестию глиняных рекИз рая они уходили,Проржавое мясо с надорванных лицСтекало за ворот шинели.Солдаты шагали по руслу рекиИ что-то неладное пели —И были улыбчивы их голосаИ волосы гладки от пыли.1996

Витязь в тигровой шкуре

В говнодавах на резине, на резинке, на резиновом ходуШел по Невскому к вокзалу, по нечетной, по разъеденному льдуЧто-то в семьдесят каком-то (– вероятно, типа пятого —) году.Шестиногие собачки, оскользаясь, семенили в поводу.В низком небе узкий месяц, ноготочек (– где же ручка, если серп? – ),Оболокся светлым клубом (– бок наполнил, маскируя свой ущерб —).В грузной шубе полосатой и с авоськой, на папахе мокрый герб.По наружности армяшка, ну, гурзошник, в крайнем случае азерб.В Соловьевском гастрономе мимо кассы он купил себе курей.Хладнокровные собачки, все на задних, зябко ждали у дверей.Быстро сумерки сгущались (– ощущаясь всё лиловее, серей… —)В пышной шубе нараспашку, и с курями – нет, скорее что еврей.Не светя, уже светились лампионы в желтых газовых шарах,Усом взвизгивал троллейбус, бил разрядом, щелкал проводом – шарах!На Владимирский с курями повернул он и попёхал на парах.Тихоходные собачки с тихим чихом выдыхали снежный прах.И собачий век недолог, а куриный – и того короче век.В искрах тьмы навек исчезнул этот самый марамой или чучмек.Ничего о нем не знаю. Лед скололи. Увезли в «Камазах» снег.Только счастье, цепенея, оседает на поверхность мертвых рек.Остается только счастье. (– Да на кофе за подкладкой пятаки —)Коли стёкла напотели, это просто: Пальцем вытереть очки.Развязать у шапки уши. Шарф раздвинуть. Кашлянуть из-под руки.С чашкой выглянуть в предбанник – плоской «Примой» подогреть испод щеки.Я гляжу от перекрестка в черный город – лязги-дребезги поют.В магазине Соловьевском под закрытье нототению дают.Хоть гурзошник, хоть полковник – впуск окончен. Закрывается приют:В Соловьевском магазине, под закрытье, швабру под ноги суют.Пахнет солью и бензином, пахнет сажей, пахнет сыростью людской.Дальний блеск рябит с Марата по Стремянной в переулок Поварской.Над Владимирским собором – в пятнах облак – тухнет месяц никакой:Темнота, сквозь колокольню пропускаясь, пахнет хлебом и треской.1996