Ну а я – каб я жил под венец, под завязку,Под качение сердца вовне,Невесомой бы ночью на русскую пасхуЯ бы в море ушел на челне.И жестяный стесненный язык колоколенПровожал бы скольженье мое,От свободы сердечной я б сделался болен,Как и всякий настигший ее.От кого и к кому я не знаю дорогаВ тишине, вышине, глубине…Лишь негромкое пение русского бога,Отдаляясь, сопутствует мне.Январь 1984
«А в косых и высоких, сплошных небесах ни движенья…»
Луце ж бы потяту быти, неже полонену быти
А в косых и высоких, сплошных небесах ни движенья,Лишь круженье зимы,
лишь зиянье и жженье зимы…Как же так же прожить эту вечную ночь униженья,Как прожили ее и как прoжили наши мертвые – мы?Измождаясь лицом и разношенным телом грузнея,На нечетких очках чуть уменьшенный мир пронося,Как же так же прожить, ничего ни о чем не жалея,Ничего не прося, ничего-ничего не прося, не прося?И ветшанья извечные вести, и чья-то свеча над могилой,И безжалостный голос зовущий сгущенно звеня —Всё измышлено вчуже постылою тьмой полукрылой,Чтоб величье из ямы извлечь под ножи ледяного огня.О косая высокая тень!.. – но и песни завесть не успеть ей,Как ворчанье начнется, гуденье, жужжанье внизу…Вся Россия сойдись – лишь коснуться надгробья посметь ей,Как навеки застыть с ледяною рукой на весу.Но умершие выйдут смеясь и взлетят меж морозных строений,Где по низу зима продолжает до выскреста месть,И умершие скажут: «Напрасны и слава, и гений.«Только память и честь – это все, что пока еще есть».И умершие скажут: «В косых и высоких, высоких могилах«Мы лежим до скончанья, не помня высоких имен,«И качаются звезды в бесчисленных славах и силах«Над великою ночью несчастных, несчастных времен».Январь 1984
Календарная баллада
Когда зеленых раковинок нить,Дрожа, в волне взвивается древесной,Вы не спешите сердце единитьСо влагою светящейся небесной.И воздуха взволнованный шатерВ свои жемчужные не пустит сети,Пока не вспомню, выспрень и хитер,О вашем бедном Юрьеве, поэте.О скоро уже! Скоро из воротДеревья обесточенные выдут,Полуослепши за утёкший год,Чтобы труху из глаз зеленых выдуть;Полуоглохши, – недомолвный шумИз раковин повытряхнуть, как дети…И вспомню я все, что прийдет на умО вашем бедном Юрьеве, поэте,Несведующие скажут: жизнь ушла,И голоса волною – не исполнить…Причем весна? – в ее колоколаЗвони-звони, но ничего не вспомнить…– Но щекот их зеленых язычковОдин-единственный на Божьем светеЗвенит из-под наушничков-очковО вашем бедном Юрьеве – поэте.
посылка
Я знаю, Муза, – замыслы смешныС травой пролезть сквозь мякнущие нети.Но, кажется, и Вы видали сныО Вашем бедном Юрьеве, поэте.Февраль 1984
Вариация
Эх, и вжался ж заржавленный якорь —Не проглянешь сквозь вязкую муть.И взошли камнесечец и пахарьНа лодейную зыбкую грудь.Передрогнул корабль и замер,Переставились жёрлы вовне,Место намертво кормчее занялЧеловек на двухногом коне.И глазницами, полными глума,Он за солнцем следит стороной,Слыша никнущий шепот из трюма,Слыша медленный скрежет цепной.Крикнет птица: уходим, уходим…Ветер мачтой чуть скрипнет златой……Что ж искорчился кормчий ГосподенПод раздвоенной мертвой пятой?Март 1984
Вариация вторая
А город на кораблях стоит,В мачтовых рощах ветер сопит,Цепи напружены, но уж прости —Нам никак не уйти.Здесь встал каждый корабль один,Сбоку притиснутый линьей льдин,Всё шевелящейся, и его шевеля… —Но со второго боку – земля.Господи, если б знали все вы,Как сильно держит десница Невы,Как машина где-то внизу дребезжит,Как почва быстро дрожит,Как Васильевский и Петербургский – в дыму,А Елагин – вздул парусами тьму……Третий век прощаются под картавый свистокСеверо-запад и Юго-восток.Ну так и знайте ж: давным-давноСмели б если – ушли мы, ноСтоят мертвецы под днищем, на дне,И – их не бросить мне.Март 1984
«Оборочусь я чуть – и тьмы неравномерной…»
Оборочусь я чуть – и тьмы неравномернойРазверзнется передо мной шатер.Вовнутрь я вшагну, и тихий отсвет серныйВсех звездных волн да туч совьется в луч неверный,Тот черноту пронзит – столь черен и остер.Столь пoлны черноты полунощны запасы…Столь далеко у изощренья мол блеснул:На реберках песка, на полосах террасы,На волнах лезвийных свою я тень спугнул.И сверху тени камыша расшевелились,Чернее всех чернот на несколько долей,Огни какие-то, снижаясь, раздвоилисьИ канули в закраину морей.И море лезвием кружным кроило воздухПод ящерками звезд, юлящими слегка,И рыбы, встав на хвост, в полужемчужных гроздахСтеснились поглядеть на грозды-облака,Которые вверху, как мышцы, коченели.И комната земли без-окон-без-дверейСъезжала, чуть шумя, с растерзанной постелиК звезде закраинной – всей тяжестью своей.…ха, память не нужна! Что проку от былого(Как ни юродствуй, на воду не дуй)Зудить-вызуживать? Оно не даст ни слова.Какие-то шаги… случайных черт полова…И в звуке костяном безлицый поцелуй —Все, что умеет знать оно.Апрель 1984
«Небосклон полуночи – в облачных изъянах…»
Небосклон полуночи – в облачных изъянах.В треугольничках речных ржaвеет вода.Птицы спят в своих корзинах, в черных, в деревянных,И во сне клокочут, шепчут – тише, господа.Нет, ни звука не раздастся на ночной ограде.Шпиц нечищенный, косой брезжит в небеса…Нет, но что же это там, в проволочном саде?Боже, кто идет сюда? тише: голоса.Апрель 1984
Два стихотворения
1
Я завтрашнюю ночь не жду,Я крашенную ночь не жажду,Сгоревшей памяти дудуОдену в черную одежду.Гуди-гуди, просторный звук,Сгоревшие огни качая…Я жизнь жил, как между рукТрава росла не замечая;Я жизнь жил – и ни огня,А близящееся все – известно…Там, за спиною у меняСвеченье – мёртво и прелестно;Там, сквозь зазубрины травыЗвук ломится, зажмуря очи…Да что б там ни сказали вы,– Хоть черно здесь – но нет здесь ночи.
2
Слышишь? – Звон скользит по кругуМира неживого.Я любил любую мукуСлова дрожжевого.Слышу… Страх… Ошейник в небе?Или ж это лира?..Кто ж споет о черством хлебеНеживого мира..?Апрель 1984
Лист
В мыльном солнечном лучеЛист – изнанкой волосатый —Сух и бледен на плечеУ прогалины рогатой.Жилы хрупкие черны,Блеск течет темно-зеленыйС оборотной стороны —Плотной, влажной, раздвоённой…Лист… – по бедности егоДве есть изнанки у него,А другого ничего,НИ-ЧЕГО.Апрель 1984
«Полнoчи час взойдет и ниспадет…»
Полнoчи час взойдет и ниспадет,Съезжавшее из синих звезд созвездье,Доставши дно земли, меня лишь здесь найдет —Как смертное отставшее известье.Здесь – ничего. Здесь наг земной предел.Один здесь я – невидимый – остался,Как свет ночной, что в горницу влетелИ в зеркальцах безлицых затерялся.Морская толщь восстала в полный ростИ полон воздух серными тенямиСгоревших птиц. И месяц узкокост,Как виноградина – в отсветной яме.Жалел я ночь. Присевшие садыТак страшно говорили над дорогой,И яблоки из замши и слюдыНад яблоней сверкали круторогой,И не было огней над полустертой мглой,Сбрелись когда созвездья и соцветья;И птицей серою кружился голос мой.– Я говорю: кружился бы, ответь я —Май 1984