Собственность и государство
Шрифт:
Общины бывают двух разрядов: городская и сельская. Мы должны рассмотреть каждый из этих видов особо.
Против частной собственности в городах в последнее время сильно ополчаются некоторые экономисты. Так например, Адольф Вагнер, хотя он вообще не стоит за перевод всей поземельной собственности в руки государства, признает, однако, что городская собственность имеет особенности, которые делают оставление ее в частном владении нежелательным. Указывают на то, что выгодное положение в городе дает земле и построенным на ней домам чистый характер монополии. Ценность участков растет непомерно, вовсе не по вине владельцев, а просто вследствие умножения народонаселения и развития торговли. Владелец же пользуется случайно доставшимся ему привилегированным положением, для того чтобы высасывать деньги из нанимателей, с которых он берет монопольную цену. Отсюда развивающаяся в больших городах "квартирная нужда", которая особенно тяготеет над бедным населением и ставит массу жильцов в полную зависимость от немногих домохозяев. В свою очередь этим пользуется спекуляция, которая, рассчитывая на быстрое возвышение цен, скупает земли и делает постройки, с тем только чтобы получить барыш на разности цен. По всем этим причинам Вагнер считает полезным присвоение общине не только земельных
187
Lelirbuch der politischen Oekonomie... Grundlegung. § 352-362.
Нельзя не удивляться тому, что такой трезвый экономист, как Леруа-Болье, хотя он и не соглашается с заключением Вагнера, признает однако же за этою критикою значительную долю правды [188] . При внимательном разборе приводимых в пользу этой теории доводов, за ними едва ли можно признать какую бы то ни было силу.
Действительно, в больших городах выгодное положение имеет характер монополии, вследствие чего цены на землю и на кварталы растут иногда непомерно. Но самый этот рост с экономической точки зрения представляется выгодою, а не ущербом. Он составляет единственный противовес неудержимому стремлению народонаселения к большим городам. Те, которые хотят пользоваться преимуществами и удобствами городской жизни, естественно должны платить за это дороже; иначе никто не останется жить в провинции. В особенности стечение бедного населения в столицах составляет зло, которое именно в возвышении цен находит себе естественное противодействие. Без сомнения, при быстром росте городов, домовладельцы могут обогатиться в силу независящих от них обстоятельств; но кто же от этого теряет? За квартиры платят дорого, потому что иметь помещение на хорошем месте или выгодно, или удобно. Кто решается платить дорогую цену, тот находит в этом свой расчет, а так как никого не принуждают нанимать квартиру здесь, а не там, то ни о каком высасывании денег не может быть речи: подобное выражение не что иное как декламация. Притом и доходы домохозяев далеко не всегда верны. Известно, что расчеты на возвышение цен при подстройке домов часто не оправдываются. Даже в самых больших городах домохозяева нередко получают весьма небольшой процент на затраченный ими капитал. Общества, предпринимающие значительные постройки, вместо того чтобы пользоваться крупными дивидендами, разоряются и принуждены бывают ликвидировать свои дела. Спекуляция на дома, как и всякая другая спекуляция, может принести или барыш или убыток; и то и другое совершенно законно. Здесь всего менее желательно ее устранить, ибо именно она ведет к значительным постройкам, а вследствие того к уменьшению цен на квартиры. Выгодна та спекуляция, которая удовлетворяет общей потребности; невыгодная же разорительна для одних акционеров, а для города и для нанимателей возведенные постройки все-таки остаются барышом.
188
Leroy-Beaulieu P. Essai sur la repartition des richesses... Ch. VII. P. 186.
Во всяком случае замена множества мелких домовладельцев одним всеобщим домовладельцем, городом, нисколько не уменьшит проистекающего от монополии зла. Выгодное положение все-таки останется выгодным положением, а потому за него придется платить дороже. Если бы город вздумал брать одинаковую плату за помещения на бойком месте и в глухом и отдаленном переулке, он этим предоставил бы только чрезмерные преимущества одним нанимателям перед другими. Всякий захотел бы получить дешевую квартиру на хорошем месте, а так как на всех не достало бы помещения, то пришлось бы или метать жребий, или прибегать к каким-нибудь другим искусственным способам распределения. Сам Адольф Вагнер признает, что не в удовлетворении нанимателей заключается польза предлагаемой им меры, а в устранении тяжелой зависимости частного лица от другого частного лица, в присвоении выгод от возрастающих цен не праздному домохозяину, а деятельной общине, наконец, в уничтожении одного из самых дурных видов спекуляции, какие встречаются в народном хозяйстве.
Трудно понять, каким образом от достижения этих целей может произойти какая бы то ни было польза для народного хозяйства. Почему, в самом деле, зависимость нанимателя от домохозяина представляется более тяжелою, нежели зависимость того же нанимателя от городского управления? Частный домохозяин может поднять цену; но ведь и город может сделать то же самое. Разница лишь та, что для частного домовладельца пустующая квартира составляет существенный ущерб его имуществу, а для города весьма ничтожный. Можно думать также, что от частного домовладельца легче добиться переделок и поправок, нежели от городского управления, занятого обширными делами и изъятого от всякого состязания, а потому совершенно равнодушного к удобствам тех или других частных нанимателей. Пришлось бы действовать путем личных происков или возводить переделку каждого помещения на степень общественного вопроса. Но ведь такое положение гораздо более невыносимо, нежели отношения частного найма. В сущности, когда Вагнер говорит вообще о тяжелой зависимости от частных лиц и об эксплуатации одних другими, то в этом трудно видеть что-нибудь, кроме общей фразы, заимствованной из социалистического арсенала. Без сомнения, всегда были и будут случаи, где, с одной стороны, является нужда, а с другой - притеснение. Есть немилосердные домохозяева, прогоняющие бедных нанимателей, точно так же есть немилосердные кредиторы, требующие уплаты от бедных должников. Но из первого столь же мало можно вывести общее заключение против частных квартир, как из последнего против частных долгов. Такого рода прием не может иметь притязания на научное значение.
Точно так же нельзя не причислить к пустой фразеологии противопоставление "праздного" домохозяина "деятельной" общине. Справедливо, что цены на квартиры могут возрасти вследствие прилива народонаселения и что эта выгода при замене частной собственности городскою достанется не частному лицу, а обществу. Но может случиться
Не более веса имеют и доводы в пользу общинной собственности в селе. Но приверженцы последней могут по крайней мере опираться на исторические примеры. Сосредоточение всей городской собственности в руках общины никогда не существовало на деле; это не более как мечта новейших социал-политиков. Сельское же общинное владение составляло первоначальную форму поземельной собственности во всем человечестве; оно имеет свою многовековую историю и доныне еще сохраняются многочисленные его остатки. Чтобы понять гражданское и экономическое его значение, мы должны бросить взгляд на историческое развитие этого учреждения.
Было время, когда общинное владение считалось особенностью тех или других народов. Новейшие исследования показали всеобщее его распространение на низших ступенях общественного быта. Корень его лежит в кровной связи, под влиянием которой жило первобытное человечество. Гражданский порядок составляет плод позднейшего развития; первоначально люди не знали иного союза, кроме кровного родства. Этот союз заменял им все остальное; в нем исчезла самая личность, которая только вследствие многовекового развития пришла к сознанию своей самостоятельности и своей свободы. Как уже было сказано выше, лицо первоначально не выделяется из окружающей его среды, и такою средою является именно кровный союз.
Вследствие этого при первоначальном занятии земли люди обыкновенно селятся не в одиночку, а племенами и родами. Род есть разросшаяся семья, племя - разросшийся род. Последнее раскидывается на более или менее широкое пространство; роды же остаются соединенными на местах: они образуют первобытные общины. Так как здесь не выделилось еще лицо с своими самостоятельными интересами, то здесь нет и частной собственности. Первоначально хозяйство ведется сообща, и произведения разделяются между членами союза. Затем, когда род разрастается и из него выделяются отдельные семьи, каждая из них обрабатывает свой участок; но она получает его только в виде временного владения. Собственником является образующий общину род, и поля переделяются между отдельными домохозяевами, либо ежегодно, либо по истечении известного периода. Так как все члены рода равны, то они получают равные участки; только старшие, имеющие власть, могут получать лишнее. Таково было устройство сельской общины у древних германцев, у кельтов; такие же учреждения сохранились доселе у разнообразнейших народов в отдаленнейших местах земного шара. Мы находим их в Индии, на Яве. В Индии доселе община держится сознанием кровного родства, действительного или мнимого, которое заменяет действительное, когда естественная связь наконец слабеет. Все члены общины считают себя происходящими от одного родоначальника, и если принимаются посторонние, то они вступают в те же отношения и подчиняются тому же распорядку [189] .
189
Sumner M, Ancient Law. Ch. 8.
С течением времени, однако, это первобытное устройство разрушается в силу необходимого исторического процесса. Кровное родство только на первых ступенях служит связью человеческого общежития. Мало-помалу из этой безразличной среды выделяется личность, истинная носительница человеческих начал. В общину вступают посторонние; происходит смешение разнообразных элементов; гражданские начала заменяют сознание родства. С тем вместе и общинное владение постепенно уступает место частной собственности.
Этот исторический процесс разложения первобытной общины всего яснее можно проследить на германской марке, которая весьма хорошо исследована Маурером. Уже в незапамятные времена рядом с общинным владением мы находим отдельные дворы. Поселяясь в пустыре, куда никогда не заходила человеческая нога, новый колонизатор расчищает лес, строит себе хижину и становится владельцем отдельного участка. Впоследствии это образование самостоятельных участков путем заимки, даже в пределах общинных земель, постоянно признается законным основанием частной собственности. Земли было много, и община не имела никакого интереса в том, чтобы полагать предать личной предприимчивости и отнимать у человека плоды его трудов. Если он, занявши пустырь или расчистивши лес, огораживал свой участок, то он тем самым выделялся из поземельного общинного союза; но вместе с тем он лишался и своего права на остальные земли. Таков был один из способов, посредством которых из общинного владения стала выделяться личная собственность [190] .
190
Mauerer H. L. Einleitung etc. § 7, 70; Mauerer H. L. Geschichteder Markenverfassung. §47.