Сочинения в 3 томах. Том 3: Остров Тридцати Гробов. Графиня Калиостро. Необычайные приключения Арсена Люпена
Шрифт:
— У них были причины бояться. Да и вы сами чувствуете ужас всего происходящего.
Она бросилась к двери, отодвинула щеколду и попыталась открыть, но что она могла сделать с массивной деревянной створкой, обитой железными полосами?
Стефан схватил ее за руку.
— Постойте-ка! Слышите?… Кажется…
— Да, наверху кто-то стучит… Прямо над нами, в камере Франсуа.
— Да нет же, послушайте!
Через несколько секунд в наступившей тишине в толще скалы снова послышались удары. Но раздавались они под ними.
— Такие же звуки я слышал сегодня утром, — в смятении сказал Стефан. — Они продолжают заниматься все тем же, я говорил… А, я понял!
— Что поняли? Что вы хотите сказать?
Удары повторялись через равные промежутки времени, затем стихли, и послышался глухой непрерывный звук, сопровождавшийся скрежетом и потрескиваниями. Похожий звук издают механизмы, когда они только трогаются с места, — к примеру, лебедки, служащие на кораблях для подъема из воды шлюпок.
Вероника прислушивалась, со страхом ожидая того, что должно было вот-вот произойти, пытаясь догадаться, ища хоть намека на объяснение в глазах Стефана, который стоял рядом с нею и смотрел на нее, как смотрят в миг опасности на любимую женщину.
Внезапно Вероника покачнулась и оперлась одной рукой о стену. Ей показалось, будто пещера, даже вся скала пришла в движение.
— Ах, неужели я так дрожу? — прошептала она. — Неужели я вся дрожу от ужаса?
Схватив Стефана за руки, она потребовала:
— Отвечайте! Я хочу знать.
Он молчал. В его повлажневших от слез глазах была лишь громадная любовь и безграничное отчаяние. Он думал только о ней.
Да и разве была необходимость объяснять происходящее, когда оно само, по мере того как текли секунды, открывалось перед ними? Оно было столь странно, столь далеко от обыденного, до такой степени выходило за пределы всего ужасного, что только можно было вообразить, что Вероника, уже начавшая понимать, в чем дело, отказывалась в это поверить.
Словно открывающийся наружу люк, квадратная плита, сделанная из толстенных брусьев и занимавшая почти всю пещеру, начала с одного конца подниматься, поворачиваясь вокруг неподвижной оси, расположенной вдоль наружного края пещеры, у самой пропасти. Почти неощутимое движение плиты походило на движение поднимающейся крышки, она уже приняла вид трамплина, с наклоном к краю пещеры — наклоном пока незначительным, пока не мешавшим сохранять равновесие.
В первую секунду Вероника подумала, что враги намереваются раздавить их между этим неумолимо поднимающимся полом и сводом пещеры. Но почти сразу она поняла: жуткая машина, действовавшая на манер подъемного моста, должна была в результате столкнуть их в бездну. И она, несомненно, не подведет. Их конец был неотвратим, неизбежен. Что бы они ни пытались предпринять, как бы ни старались скрючиться, все равно должен наступить миг, когда своеобразный подъемный мост займет вертикальное положение и его поверхность станет частью отвесной скалы.
— Это ужасно… Ужасно… — прошептала Вероника.
Молодые люди все еще держались за руки. Стефан молча плакал.
Она простонала:
— Мы ничего не можем сделать, да?
— Ничего, — отозвался он.
— Но по бокам плиты есть немного места, пещера ведь круглая. Мы могли бы…
— Места слишком мало. Если стать между одним из краев плиты и стеной, тебя раздавит. Все рассчитано. Я часто об этом размышлял.
— Как же нам быть?
— Остается ждать.
— Кого? Кого ждать?
— Франсуа.
— О, Франсуа, — со сдавленным рыданием произнесла Вероника. — Он, может быть, тоже уже погиб. Или пошел нас разыскивать и угодил в какую-нибудь ловушку. Как бы там ни было, я его больше не увижу. И он ничего не узнает. И даже не увидит мать перед смертью.
Она с силой сжала руки молодого человека и проговорила:
— Стефан, если одному из нас удастся избежать смерти, а я надеюсь, что это будете вы…
— Это будете вы, — убежденно ответил он. — Меня даже удивляет, что враги казнят вас вместе со мной. Но они, разумеется, не знают, что вы здесь.
— Это удивляет и меня, — заметила Вероника. — Мне ведь уготована иная смерть… Но какая мне разница, если я больше не увижу сына! Стефан, я поручаю его вам, хорошо? Я знаю, сколько вы для него сделали…
Плита медленно продолжала подниматься, иногда сотрясаясь и дергаясь. Наклон увеличивался. Еще несколько минут, и они уже не смогут разговаривать спокойно, без помех.
Стефан ответил:
— Если я останусь в живых, клянусь вам довести свое дело до конца. Клянусь вам в память…
— В память обо мне, — отчеканила Вероника, — в память о Веронике, которую вы знали… и любили.
Он бросил на нее горящий взгляд:
— Так вы знаете?
— Откровенно говоря, знаю. Я прочла ваш дневник. Я знаю о вашей любви… и принимаю ее.
Вероника печально улыбнулась.
— Несчастная любовь: вы предложили ее той, кого не было рядом с вами, а теперь предлагаете той, которая скоро погибнет.
— Нет, нет, — страстно возразил Стефан, — не говорите так. Спасение, возможно, уже близко. Я чувствую, моя любовь принадлежит не прошлому, а будущему!
Он наклонился над ее рукой.
— Поцелуйте меня, — попросила Вероника, приблизив к нему лицо.
Каждый из влюбленных вынужден был стать одной ногой на край пропасти, на узкую полоску гранита, шедшую вдоль четвертой стороны плиты.
Они медленно поцеловались.
— Держите меня крепче, — попросила Вероника.
Отклонившись как можно дальше, она подняла голову и позвала:
— Франсуа! Франсуа!
Однако у окна наверху никого не было. Лестница все так же болталась на одном крюке, вне досягаемости.
Вероника наклонилась вниз. В этом месте выступ скалы был уже, и среди покрытых пеною рифов она увидела озерцо тихой, спокойной воды — такое глубокое, что дна было не видно. Ей подумалось, что в нем умереть приятнее, чем на остроконечных рифах, и, почувствовав внезапное желание покончить со всем этим и не продлевать агонию, она сказала Стефану:
— Зачем дожидаться конца? Лучше умереть, чем терпеть эту муку.
— Нет! Нет! — вскричал тот, негодуя при мысли, что Вероника может погибнуть.