Сочинения в двух томах. том 1

Фаррер Клод

Третий, Анэир, счастливый теперь любовник, тоже хотел говорить. Но любовница, утомленная опием, обняла его и таким долгим поцелуем прижалась к его устам, что он не в силах был произнести ни слова.

Итала спросил:

— Значит ты обманул Трэйля, который был твоим другом, даже не любя его жены? Жалеешь ты об этом?

— Нет, он был настолько глуп, что придавал некоторую важность половой верности, и поэтому он и был наказан именно в том, в чем он был грешен… разве можно запретить объятия двух подходящих друг другу существ под предлогом, что любовник имеет супругу или любовница — мужа? Нелепейшая философия: нельзя не иметь желаний, если ты жив, не иметь права выбора.

— Может быть, — задумчиво отозвался Итала. — Может, и так… Но дашь ли ты на это право той, кого любишь? Будешь ли ты счастлив, когда она счастлива не с тобой?.. — Он с жадностью припал к своей трубке и в экстазе откинулся на подушки.

В это время к ним подошел четвертый — ведь их, друзей, было четверо, не считая женщины, — и Анэир, высвободившись из объятий своей любовницы, занялся иголкой, чтобы тот скорее мог закурить трубку с опием… И тот закурил — с жадностью, все еще стоя, хотя Тимур и подвинул к нему циновку.

В курильне наступила тишина, никто не двигался. На задумчивых и ясных лицах не видно было и тени волнения; ни одно движение не искривляло прямоту линий.

— Курильня прекрасна, как уголок Древней Греции, — заметил Тимур.

Курильщица шире приставила трубку к своим губам, затягивалась все жаднее и жаднее… Потом вдруг положила трубку и посмотрела вокруг с той же, но теперь загоревшейся в глазах жадностью… И начала красться, опираясь на колени и руки. Расстегнутое японское платье задевало распластавшиеся на полу тела. Среди этого хаоса лежащих тел было трудно найти себе место. Но опий возбудил ее чувственность, и она искала не циновку для отдыха. Она колебалась. Четыре мужских тела были так стройны и крепки.

Тимур лежал с закрытыми глазами. Вдруг он почувствовал, как его обняли чьи-то руки и чьи-то губы приникли к его рту страстным поцелуем, касаясь его языка. Он отдавался ее ласкам без волнения. Опий ослабляет мужскую чувственность, и Тимур лежал и вспоминал Лауренсу де Трэйль и ее чувственные ласки. И о многом другом думал он, лежа таким образом. Анэир, равнодушный ко всему окружающему, приподнялся на локте, забавляясь курением папирос. Итала курил опий.

Время шло. Час ли прошел или только минута? Задремавшая чувственность медленно просыпалась в Тимуре. Он в свою очередь ласкает женщину и грезит вслух:

— Анэир, спи. Я хочу ее. Не смотри.

Из черных клубов дыма откуда-то с высоты (Анэир, кажется, встал), слышится его голос:

— Подожди, дай мне докурить папиросу.

Но влюбленная женщина вдруг отрывается от мужчины — она услышала голос того, кого больше любила. И она бросается к нему и приникает к нему своим взволнованным телом. Они стоят в тесном объятии. Она — взволнованная и жадная, он — удивленный и бессильный.

Тогда четвертый мужчина, их общий друг, притягивает к себе ее тело…

Тимур вернулся к своей лампе и лег против Итала, забыв обо всем, что было. Они курят по очереди и не замечают ничего, что происходит вокруг. Их не интересует то, что происходит на диване, они не слышат взволнованных вздохов женщины, неудовлетворенной теперешним своим любовником.

Итала шепчет:

— Тимур, ты умнее всех нас. Скажи, как поступала твоя мать, чтобы зачать такого сына, как ты, и как любил ее твой отец в ту ночь, за девять месяцев до твоего рождения.

Тимур отвечает чуть слышно:

— Они забыли… Эта тайна неведома людям. Да что — людям!.. Алькмена и Зевс не сумели бы повторить того поцелуя, который дал жизнь Гераклу.

Слышится рыдание, потом топот босых ног по циновкам. Любовница вырвалась из объятий мужчины, пробежала несколько шагов, чтобы сейчас же вернуться к нему с флаконом в руке. Но курильщики по-прежнему смотрят только на клубы дыма, наполняющие таинственностью курильню.

С дивана доносятся отголоски борьбы между тамошними любовниками… Но курильщики слышат только шипение опия.

Вдруг трубки выпадают из рук. Итала и Тимур вскакивают, упираясь пальцами об пол.

— Ты чувствуешь?

— Да…

Черный дым закружился, точно потрясенный чем-то. Произошло что-то ужасное. В насыщенной опием курильне, полной властных, но мирных ароматов, явились атомы, внесшие беспокойство. Их нашествие смертоносно. Мрачный и тусклый запах атакует запах опия и покоряет его. В воздухе бурно сталкиваются борющиеся течения. Такой могучий до этого запах опия ослабевает, исчезает и разлагается, побежденный.

Эфир…

Холодный эфир, товарищ безумного эгоизма! Когда один не прощает другому, что тот было решился, а не смог… Не смог открыть двери рая уже здесь, на земле. И вот — опасный, опрокинутый на него флакон… Слышны резкие, безумные крики женщины:

— Выбирай! Имеешь право! Но только если ты — мужчина!.. Не хочу его! Да и поздно. Слишком поздно!..

Курильщики опия стоят, дрожащие и мрачные… Нарушено их братство и — сам закон божественного опиума: согласие и всепрощение.

Итала говорит:

— Неужели я говорил, что еще люблю ее? Я лгал! Я не люблю ее больше!

Но о чем говорит Тимур?.. Он говорит:

— Лауренса… Я не сказал ее имени, не правда ли? Я не сказал? Это все была неправда, это была неправда!

Четвертая эпоха

ТРЕВОГИ

ДВЕ ДУШИ РУДОЛЬФА ГАФНЕРА

Посвящается Анри де Ренье.

Действительно ли у Рудольфа Гафнера были две души? Что касается меня, то я думаю, что именно так оно и было, каким бы странным это предположение не казалось. Согласно всем общепризнанным концепциям, у каждого человека или одна душа или ни одной. Но две души? Это смешно и нелепо!