Сочинения в стихах и прозе

Нахимов Аким Николаевич

Изрядно кушала, изрядно и пила,

Отменно прыгала, кривлялась бесподобно,

Играла дамами, как шашками, свободно;

Щелкала по носу и знатных я господ,

Хоть я была ничто, как гаер иль урод,

Достойный забавлять на ярмарках народ.

Пристойность, правда, стыд всегда мне были чужды,

В религии совсем я не имела нужды,

И

будучи во всём глупее лошака,

Я принимала вид большого знатока;

В искусстве льстить слыла великой мастерицей,

В обманах, в хитростях поспорила б с лисицей;

На счёт других жила приятно, без забот,

И словом: я была скотина a la mode». –

«Ну, ты, хомяк, скажи, ты что был за детина?» –

«Ах! государь, я был торговый мужичина.

Товаром мелочным сперва я начал торг.

Стыд, правда, совесть, Бог –

На чисты денежки всё это продавалось:

Иной день раз пятьсот божиться мне случалось.

Когда же нажил я изрядный капитал,

То так богобоязлив стал,

Что лишь по старой я привычке плутовал:

За доброе, подчас, я продавал гнилое,

И брал не более как впятеро иль втрое.

Аршин и ножницы, весы, рука и взор,

Зуб каждый у купца и даже лавка – вор!

Не должен покупщик отнюдь обвёртке верить:

Готова и она обвесить и обмерить». –

«Молчи, подлец, – вскричал Салваназарадом, –

Ты счастлив, сделавшись по смерти хомяком!

Услышь меня, услышь всезиждущая сила!

О, если б ты закон такой постановила,

Чтоб всякий человек: судья, или купец,

Поп, воин, дворянин, учёный и кузнец,

Забывший совесть, стыд, закон, монарха, Бога,

Перед зерцалом ли, средь царского ль чертога,

Иль в доме собственном пируя за столом,

Ко удивленью всех, стал волком иль ослом,

Примеры б таковы безумцев устрашили,

И смертные себя и Бога б больше чтили».

_____________

Отрывки из «Пурсониады»

Из первой песни

1

Помилуй

ты меня, о, Феб, парнасский бог!

Кого велишь ты петь, внушая мне восторг?

Ах! сжалься надо мной, чувствительная муза!

Могу ли я хвалить толь дивного француза,

Каков был некогда преславный Пурсоньяк:

В Париже продавал на рынке он табак,

Герой был в кабаках и первый жрец в харчевнях;

Шумел на площадях, смирялся он в деревнях,

Где часто странствовал для чёрствого куска,

Где бледная его, голодная рука,

Тряся котомкою, прохожих умоляла,

И с жадностию хлеб насущный принимала!

Из нищих вдруг потом попался Пурсоньяк

В число мошенников, воров и забияк;

Потом он заклеймён и сослан на галеру,

Но земляков своих последуя примеру,

Чудесным образом в Россию убежал,

И ссылочный француз как солнце возблистал.

2

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Восстал француз, но ах! от слабости шатался;

Вотще он воздухом, как манною, питался:

Лишь первый шаг ногой дрожащею ступил,

Зефир с насмешкою француза повалил;*

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Внезапно выглянул из ада Вельзевул,

Во всю бесовску мочь он крикнул: «Караул!»

И к Гладу так вещал: «О, подлый забияка!

Вот до чего довёл ты славна Пурсоньяка!

Познай, что сей француз мой искреннейший друг;

Ступай к нему, ступай скорее для услуг!»

Уродливый скелет, вооружась клюкою,

Пустился в дальний путь с походною сумою;

По рёбрам повязал широкий он кушак

И пламенный надел на голову колпак;

Гремит он на бегу иссохшими костями,

И челюсть искривив, гигант стучит зубами;