Сочинения в трех томах. Том 1
Шрифт:
— Часы?
— Да, я перевел их на час вперед.
— Но как?
— Как обычно переводят стрелки, повернув колесико. Мы болтали, он сидел рядом, я рассказывал интересные истории. Клянусь вам, он даже ничего не заметил.
— Браво, браво, здорово придумано, запомню на будущее. Но как же часы, висевшие на стене в каюте?
— О, с ними было гораздо сложнее, ведь я лежал со связанными ногами, но матрос, охранявший меня в то время, как отсутствовал капитан, не отказался чуть подтолкнуть стрелки.
— Он? Что вы говорите? Он согласился?
— Так ведь он не понимал же всей важности своего поступка! Я сказал, что мне во что бы то ни стало нужно успеть к первому поезду на Лондон, ну и… он дал себя уговорить.
— За что получил…
— За что получил маленький подарок… который, кстати, этот прекрасный человек собирался честно передать вам.
— Какой подарок?
— Пустячок.
— Что же именно?
— Голубой бриллиант.
— Голубой бриллиант?
— Да, фальшивый, тот, на который вы подменили бриллиант графини, она сама дала его мне.
Ответом был внезапный и бурный взрыв смеха. Люпен даже зашелся, на глазах выступили слезы.
— Боже, как смешно! Мой фальшивый бриллиант отдали матросу! А капитанские часы! А стрелки стенных!
Никогда еще Шолмсу не казалось, что борьба между ними достигла такого накала. Могучий инстинкт подсказывал ему, что за этой напускной веселостью скрывается напряженная работа мысли, чрезвычайное напряжение всех сил и возможностей сидящего напротив человека.
Понемногу Люпен подходил все ближе и ближе. Англичанин отступил и словно невзначай опустил руку в жилетный карман.
— Три часа, господин Люпен.
— Уже три? Какая жалость! А мы так повеселились!
— Я жду вашего ответа.
— Ответа? Боже, какой же вы требовательный! Значит, партия приближается к концу. А ставкой — моя свобода?
— Или голубой бриллиант.
— Идет… Ваш первый ход. Что будете делать?
— Пойду королем, — ответил Шолмс, выхватив револьвер и стреляя.
— А у меня очко! — взмахнул кулаком Арсен.
Шолмс выстрелил в воздух, желая позвать на помощь Ганимара. Ему казалось, что вмешательство инспектора стало необходимым. Но удар пришелся прямо в живот — Шолмс побледнел и закачался. Одним прыжком Люпен оказался возле камина, мраморная плита пришла в движение… Но поздно! Дверь отворилась.
— Сдавайтесь, Люпен… А не то…
Ганимар, по-видимому оказавшийся гораздо ближе, нежели предполагал Люпен, Ганимар стоял на пороге, а за ним десять, двадцать человек толкались, спеша на помощь. Это были здоровые парни, при малейшем сопротивлении они, не раздумывая, убили бы его, как собаку.
Спокойный, он махнул рукой.
— Уберите свои лапы. Я сдаюсь.
И скрестил на груди руки.
Наступило минутное замешательство. В опустевшей комнате с оторванными обоями слова Арсена Люпена отдавались, как эхо. «Я сдаюсь!» Немыслимые слова! Все ждали, что вот-вот он испарится, вскарабкавшись по трапу, или раскроется стена, и он в который уж раз уйдет от своих преследователей. Но Люпен сдавался!
Ганимар подошел и, взволнованно, со всей торжественностью, присущей этому действу, медленно вытянул руку в сторону противника, с великой радостью говоря:
— Вы арестованы, Люпен.
— Брр! — поежился тот. — Старина Ганимар, вы наводите на меня тоску! Что за мрачный вид? Можно подумать, собираетесь произнести речь на могиле друга. Полноте, к чему такая похоронная мина?
— Вы арестованы.
— И от этого вы так разволновались? Именем закона его верный служитель главный инспектор Ганимар арестовывает злого Люпена. Исторический момент, вы, конечно, понимаете всю его важность. И более того, подобное происходит уже во второй раз. Браво, Ганимар, вы далеко пойдете!
И протянул руки.
Все это происходило с какой-то даже торжественностью. Агенты, несмотря на свою обычную грубость и ненависть к Люпену, вели себя довольно сдержанно, будто удивляясь, что им позволено дотронуться до этой неприкосновенной личности.
— Бедняга Люпен, — сказала личность, — что скажут твои благородные друзья, увидев, что тебя так унизили!
Напрягая мускулы, он с силой развел руки в стороны. Вздулись вены на лбу. Звенья цепи впились в кожу.
— Вот так! — сказал Люпен.
Разорванная цепь полетела на пол.
— Давай другую, приятель, эта ни на что не годится.
Принесли целых две.
— В добрый час! — одобрил он. — Лишние предосторожности не повредят.
И принялся считать агентов.
— Сколько же вас, друзья? Двадцать пять? Тридцать? Много… Ничего не поделаешь. Эх, было б вас всего пятнадцать!
Да, умел он держаться, это были манеры великого актера, лишь одной силой таланта легко и воодушевленно исполнявшего свою роль. Шолмс смотрел на него, и ему казалось, будто присутствовал на великолепном спектакле, всю красоту и малейшие нюансы которого по достоинству мог оценить лишь только он один. Он даже подумал, что борьба была равной между этими тридцатью, имевшими за плечами весь отлаженный аппарат правосудия, и им одним, безоружным и закованным в цепи. Он один стоил всех остальных.
— Глядите, мэтр, — обратился к нему Люпен, — это ваша работа. Благодаря вам Люпен будет гнить на мокрой соломе карцера. Сознайтесь, ведь ваша совесть неспокойна, вас, наверно, гложут сожаления?
Невольно англичанин пожал плечами, словно говоря: «Все зависело только от вас».
— Никогда! Никогда! — воскликнул Люпен. — Отдать вам голубой бриллиант? О, нет, я и так из-за него настрадался. И дорожу им. В первый же свой приезд в Лондон, думаю, в следующем месяце, при встрече расскажу вам почему… Но будете ли вы в Лондоне в будущем месяце? Может, лучше встретимся в Вене? Или в Санкт-Петербурге?
Вдруг он так и подскочил. Где-то под потолком зазвенел звонок. Это уже был не сигнал тревоги, но обычный телефонный звонок. Провода тянулись в кабинет, к проему между двумя окнами, а сам аппарат так и не сняли.
Телефон! О, кто же должен был попасться в ловушку, расставленную коварной судьбой? Арсен Люпен в бешенстве обернулся к аппарату, будто хотел его разбить, стереть в порошок и тем самым заглушить таинственный голос, собиравшийся поговорить с ним. Но Ганимар уже снял трубку.
— Алло? Алло? Номер 648-73? Да, верно.